это был совсем не тот сад, в который «
monsieur l’Abbé, француз убогой» водил гулять маленького Евгения Онегина. Евгений гулял в ухоженном городском парке, а в петровское время сад был истинно райским уголком. Новой столице был нужен свой Версаль и Пётр его устроил, причём с таким намерением, чтобы вскоре его «парадиз в парадизе» превзошел бы французский аналог.
Устройством Летнего сада занимался шведский садовник Шредер, украсивший аллеи изящными фигурными скамейками. Но Петру было мало аллей и скамеек, он хотел, чтобы из посещения сада посетители, помимо восхищения, извлекали бы какую-то пользу, получали бы некие знания. Шредер, недолго думая, предложил разложить по скамьям книги, прикрытые от дождя кожаными покрывалами, но царя такой вариант не устроил – он хотел чего-то монументального, наглядного и более простого в понимании. В результате в саду устроили шестьдесят фонтанов, свинцовые позолоченные фигуры которых изображали сцены из Эзоповых басен. Не обольщаясь по поводу начитанности своих подданных, Пётр приказал вывесить возле каждого фонтана текст соответствующей басни и её толкование, а под настроение и сам мог прочесть публике лекцию возле какого-нибудь фонтана. Для подачи воды в 1718–1721 годах был прорыт Лиговский канал, который также снабжал Город питьевой водой. Качала воду в фонтаны заграничная паровая машина, ставшая первой паровой машиной в России. «Вода для них[фонтанов] проводится в бассейны из канала, с помощью большой колесной машины, от чего в ней никогда не может быть недостатка», писал камер-юнкер Беркгольц, посетивший Летний сад в июле 1721 года. Обстоятельно описав все увиденное, Беркгольц заключает, что «там есть все, чего только можно желать для увеселительного сада». Особенно восхитили его «драгоценные» мраморные фонтаны и находящаяся между ними мраморная же статуя Венеры, «которою царь до того дорожит, что приказывает ставить к ней, для охранения, часового».
Александро-Невская Лавра. 1859 год
Мраморные скульптуры были главным украшением Летнего сада. Изготовили их в Венеции по царскому заказу. Ассортимент был полным – от монарших бюстов до аллегорических композиций, среди которых выделялась «Мир и Победа», прославляющая победу России над Швецией. Россию олицетворяла нагая женщина с рогом изобилия в левой руке и факелом в правой. Факелом она то ли пытается поджечь лежащие у её ног военные атрибуты, главным из которых является пушка, то ли гасит о них факел – в любом случае это олицетворяет окончание войны. Крылатая богиня победы Ника венчает Россию лавровым венком, а в левой руке держит пальмовую ветвь – символ мира и свободы. Ногою Ника попирает поверженного шведского льва, лапа которого лежит на картуше с латинской надписью: «Велик и тот, кто даёт, и тот, кто принимает, но самый великий тот, кто и то, и другое совершить может». Некоторые фигуры сохранились до нашего времени, а вот фонтаны Летнего сада были разобраны после сентябрьского наводнения 1777 года, нанесшего им сильный ущерб.
Г. Качалов. Главный фасад Кунсткамеры. 1740 год
Венера, которой сильно дорожил царь Пётр, сейчас находится в Эрмитаже под именем Венеры Таврической. Эта скульптура была куплена в 1719 году боярином Юрием Ивановичем Кологривовым, который из царских денщиков (немаловажная придворная должность) поднялся до представителя царя, занимавшегося закупкой произведений искусства в Европе и, заодно, опекавшего царских стипендиатов. Пока нанятый скульптор приводил извлечённую из земли статую в порядок, о находке узнали при дворе папы римского Климента XI и конфисковали её, ссылаясь на папский запрет вывоза античных памятников из Рима (к слову будет сказано очень правильный, а то бы ведь и Колизей разобрали до основания).
Царю уже было доложено о ценном приобретении, но папский двор стоял на своем крепко. «Разруливать ситуацию» прибыл дипломат Савва Лукич Рагузинский-Владиславич, сербский дворянин, состоявший на русской службе. Он сделал папскому двору предложение, от которого невозможно было отказаться – обменять статую языческой богини на мощи святой Бригитты, захваченные при покорении Ревеля (Таллина). На постаменте статуи укрепили немного лукавившую медную пластинку с надписью: «Императору Петру I в угодность подарил папа Климент XI». Настанет день – и с российскими императорами будет считаться вся Европа, но это произойдет уже при праправнуке Петра I Александре Благословенном.
В Летний сад допускались избранные, причём только по воскресеньям, но тем не менее слухи о «похабных» нагих скульптурах быстро распространились по всему городу и стали ещё одним пятном на репутации царя Петра, которого подданные «зело боялись», но не уважали. Впрочем, ещё в Древнем Риме родилось правило стабильной власти: Oderint, dum metuant – «Пусть ненавидят, лишь бы боялись».
В конце XVIII века Летний сад был открыт для свободного доступа и быстро стал любимым местом прогулок петербуржцев. Утратив фонтаны и значительную часть статуй, сад приобрел другое украшение – ограду, созданную в 1784 году по проекту Юрия Матвеевича Фельтена, [14] ученика великого Франческо Растрелли. Стоит только остановиться для того, чтобы полюбоваться этим совершенным образцом классицизма, как кто-то из прохожих расскажет вам исторический анекдот, о некоем англичанине, который по прибытии в Петербург осмотрел ограду Летнего сада и вернулся на свой корабль, сказав, что он увидел в Петербурге всё самое лучшее и теперь может возвращаться домой. Анекдот прикольный, но очень жаль англичанина, который не видел ни Медного всадника, ни Зимнего дворца, ни… (продолжите этот перечень самостоятельно). Впрочем – поделом ему, торопыге. Сказано же: «В пути торопись, а на месте как следует осмотрись».
Обзор петербургской жизни в петровское время
Перефразируя Аркадия Гайдара, можно сказать: «А жизнь, господа, была совсем нехорошая». Довольно обстоятельное описание жизни простых людей оставил нам неизвестный автор «Описания Санкт-Петербурга в 1710 и 1711 годах», написанного на немецком языке. Этот заморский гость отличался дотошным вниманием к деталям, разве что прейскурантов не приводил. Начинает он с того, что за городом не росло ничего, кроме моркови, белой капусты и травы для скота, содержание которого в Петербурге обходилось очень дорого. Горожане преимущественно питались капустой и корнеплодами, хлеба они «почитай, в глаза не видели». Собственного продовольствия Городу не хватало, его привозили «из Ладоги, Новгорода, Пскова и других мест». Автор называет привозимые из Новгорода по осени яблоки «незавидными», но то были единственные фрукты, доступные простым людям. Единственно чем богаты из съестного местные земли, так это дичью, которая водится в большом количестве, и рыбой. «Поскольку у русских нет никаких основательных снастей для рыболовства, но есть множество постов, то они сразу же с жадностью раскупают весь улов, отчего рыба довольно дорога. Зато вонючей соленой
