30
Это такое коренное свойство славянского быта, которое, конечно, существовало искони: место Прокопия, на котором обыкновенно основывают суждение, будто древние славяне селились в разбросанных избах, я понимаю иначе, согласно с точным смыслом его слов: "Они (Славяне) живут в жалких избах, раскиданные (т. е. славяне, а не отдельные избы) далеко друг от друга, меняя часто место своего жительства". Прокопий описывает славян, занимавших огромные пространства на север от Дуная, где они беспрестанно подвергались нападениям хищнических народов; понятно, что они не заботились о тщательном устройстве своих жилищ, легко переходили с места на место (вспомним известие Гельмольда о ваграх), и представляли, в своих бесконечных равнинах, редкие, далеко друг от друга отстоящие, поселения, и вот именно, что говорит Прокопий; но чтобы в каждой деревне у них избы стояли врозь, как напр. у финнов, этого мы не видим в словах его и никак не можем допустить; напротив, Прокопий, рисуя славянский быт, имел перед собой образ военного стана, который передвигается, но всегда держится вместе.
Амалинги и балтинги у готов, и множество других родов, как у собственно германцев, так и у скандинавов.
Отметим здесь, что понятие "княжества" у Гельмольда, означает племена, которые действительно имели каждое своего князя (за исключением только лютичей) и составляли самостоятельные политические образования, а "волости", относятся к жупам, подразделениям племен, не имевшим полной политической независимости.
Славянского слова жупа не приводят у балтийских славян дошедшие до нас источники, но его существование несомненно утверждается производным жупан, которое сохранила нам одна поморская грамота, датируемая приблизительно 1189 г.
Морачане занимали край между Лабой и Гаволой от р. Струмны до Нути, впадающей в Лабу, плоняне — юго-западный угол нынешней Бранденбургской марки, на юг от Гаволы (Белцигский и Ютербогский округа), спревяне — край у нижней Спревы, гаволяне — край на север от средней Гаволы.
Эта область впоследствии делилась обыкновенно на две, на собственно Плоню и на землю Ютробожскую.
При учреждении после немецкого завоевания ратцебургского епископства, западный край бодричей, который приписан был к этой епархии, делился на две главные области: Годибожскую на севере и Виттенбургскую на юге; но неизвестно, было ли это старинное славянское деление, или вновь введенное немцами. Упоминаются также, как подразделения этих областей, другие, меньшие, например, область Деричевская и область брежан на севере, у моря, и это, кажется, остатки древних славянских жуп.
Так и в конце XII в., когда власть Раны распространилась и над ближайшими краями материка, в грамотах, где исчисляются владения ранских князей, сама Рана является всегда одной жупой, между тем как область ее на материке раздроблена на множество жуп.
В описании общих границ славянских славянских на Балтийском поморье вкралась ошибка, которую просим читателя исправить: восточную границу бодричей составляла не Рекеница или Речница, а нижняя Варнова.
Замечательно это название черезпеняне, данное племени, обитающему на северо-западе от Пены: стало быть, у славян балтийских, несмотря на то, что большая часть их обитала на запад от Пены, все же восточный край представлялся народному сознанию как бы исходной точкой: в этом балтийские славяне не изменили коренному славянскому воззрению.
На такое разграничение ясно указывают многочисленные грамоты конца XII в., в которых перечисляются деревни церковные и монастырские в разных краях новообращенного Поморья.
В северном углу Черезпенянской страны лежал город Любечинец, о котором упоминает Саксон Грамматик; вероятно, Даргунь и Любечинец принадлежали именно к числу трех городов черезпенянских, о которых сказано в Корбейской летописи; какой был третий город, трудно решить, может быть, Востров. В древних грамотах часто говорится о землях Bisdede и Tribeden или Tribedne, как о подразделениях черезпенян; о последней упоминает и Книтлинговская сага под именем Atripiden и Tribiden (или, по ложному чтению, Tripipen). Сейчас пролагают, что земля Bisdede составляла западный край черезпенян, позднейшую землю Гюстровскую, Tribedne — восточный, или лучше сказать, северо-восточный край, позднейшую землю Гноенскую; деревни, принадлежавшие к Даргуню, не причислялись ни к тому, ни к другому из этих отделов и составляли особое целое. Не следует ли поэтому предположить, что три волости черезпенян, о которых мы привели свидетельство Корбейской летописи, были именно земли Bisdede, Tribedne и Даргуньская. Но какие славянские названия лежали в основании исковерканных слов Bisdede и Tribedne, едва ли можно решить.
Морачане занимали, как видно из самого имени, края у большого озера Морьца; по изысканиям Лиша, им принадлежал именно западный, северный и северо-восточной берег его.
Речане и укряне жили по течению реки Укры, первые у низовьев ее, вторые по среднему ее течению: город речан был Поздеволк, город укрян — Премислава; впрочем, имя укрян относилось часто к общим ветвям славян при Укре: так, жизнеописатели Оттона Бамбергского рассказывают о племени Verani (читай Vcrani, т. е. Ucrani), к которым ездили из Щетина морем, очевидно, подразумевая под этим именем не только собственно укрян, отдаленных от моря, но и речан; так и поморские грамоты иногда отделяют край или жупу укрянскую от речанской или Поздеволкской, иногда же распространяют наименование первой на последнюю.
Когда Поморье разделялось между двумя князьями-братьями, то в важном и доходном городе Колобреге, которым они владели сообща, появляется два жупана; если бы жупаны не назначались князьями, то не было бы, конечно, такого двоевластия; заметим еще, что при двух жупанах Колобрег имел тогда и две корчмы: в корчме производился сбор податей, и каждый князь хотел иметь в общем городе свою корчму, как и своего жупана. Что жупаны на Поморье назначались князьями, а не народным выбором, мы предполагаем еще и потому, что они иногда перемещались из одного города, из одной жупы, в другую; наконец, мы предполагаем это по аналогии с Польшей и Силезией. Разумеется, у лютичей, в то время, когда княжеской власти не было, выбор жупанов должен был зависеть от общины.
Так было на Поморье со времени утверждения христианства; в грамотах почти не видно народного схода, управление принадлежит князю и жупанам.
Хотя слово староста не встречается в древних памятниках, относящихся к балтийским славянам, но оно сохранилось даже в XVI и XVII вв. во многих местах (особенно в Бранденбурге), где еще жили остатки славян.
Таких свидетельств множество в поморских грамотах. Иногда какое-нибудь важное село, в котором сосредоточивалась некоторая торговля, имело корчму, которая становилась тогда сборным местом и финансовым центром для окружающих деревень. Корчмы распадались, таким образом, на два разряда, на большие и малые: первые, кажется, были городские, вторые — сельские.
Что эти подати шли в корчму, несомненно потому, что корчма является на Поморье главной, так сказать, кассой князя в каждой жупе: когда князь учреждал какой-нибудь монастырь, основывал какую-нибудь церковь, то вместо того, чтобы назначать ей содержание из своей казны, он давал ей право получать из корчмы такой-то и такой-то жупы столько-то денег, три, пять, шесть, десять марок серебра: такие распоряжения мы читаем в бесчисленном множестве поморских грамот. Когда Поморье, по воле князя, с совета и согласия сейма, приговором жупанов, положило жертвовать известное количество воска в церковь, где хранились останки св. Оттона Бамбергского, то как собиралась эта подать воска? Воск поступал в каждой жупе в корчму, и оттуда уже свозился в Щетин и отправлялся в Бамберг.
Вероятно, эти доходы состояли в каком-нибудь проценте с податей за труд сбора, поэтому князь, слагая с деревень подати, которые платились ему, мог с тем вместе освобождать их от платы жупану.
Беспрестанно упоминаются в поморских грамотах судьи подле жупанов: castellani (иначе comites), tribuni (или advocati) et judices, вот обычная формула: где жупан (кастеллан), там и судья. Жития Оттона говорят, что в каждом городе Поморской земли был двор княжий с правом убежища: очевидно, что в языческой земле, где существовала родовая месть, право убежища было необходимым признаком и принадлежностью того учреждения, которое обезоруживало родовую месть, т. е. суда; где было убежище, там был непременно суд. Доказательством этого соотношения служит и свидетельство Гельмольда, что священная роща Вагрская, где производился суд, считалась также недоступным для родовой мести убежищем.
