Мы уже говорили о том, что Троцкий требовал от стран, входивших в Четверное согласие, экономической помощи. В середине марта 1918 года большевики попросили у них содействия в создании Красной Армии, а также, если это потребуется, посылки в Россию войск с целью предотвратить возможное вторжение Германии. Переговоры с этими странами Ленин поручил вести Троцкому, только что назначенному наркомом по военным делам, а сам сосредоточился на советско-германских отношениях. Все действия Троцкого были, конечно, санкционированы большевистским ЦК.
В начале марта большевики решили наконец всерьез заняться созданием вооруженных сил. Но, как и все российские социалисты, они считали профессиональную армию питательной средой контрреволюции. Создавать постоянную армию, используя офицерский корпус, доставшийся в наследство от старого режима, означало для них рубить сук, на котором они сидели. Они предпочитали концепцию «вооружения народа», или создания народной милиции.
Даже добившись власти, большевики продолжали демонтировать то, что осталось от старой армии, лишая офицеров последних полномочий. Вначале они сделали офицерские должности выборными, а затем отменили все военные звания, предоставив право назначать командиров солдатским Советам4. Подстрекаемые большевистскими агитаторами, солдаты и матросы сплошь и рядом чинили расправу над офицерами; на Черноморском флоте эти расправы вылились в настоящие массовые побоища.
В то же время Ленин и его помощники сосредоточились на создании собственных вооруженных сил. Первым наркомом по военным и морским делам Ленин назначил Н.В.Крыленко, тридцатидвухлетнего юриста, большевика, который был в царской армии лейтенантом запаса. В ноябре Крыленко прибыл в Ставку верховного командования в Могилев, чтобы назначить нового верховного главнокомандующего взамен генерала Н.Н.Духонина, который отказался вступать в переговоры с немцами и был варварски убит собственными войсками. Крыленко назначил на эту должность генерала М.Д.Бонч-Бруевича, брата секретаря Ленина.
В действительности профессиональные офицеры были готовы сотрудничать с большевиками в гораздо большей степени, чем интеллигенция. Они были воспитаны в духе аполитичности и готовности повиноваться тем, кто находился у власти. Большинство из них беспрекословно выполняли приказы нового правительства5. И хотя советские власти неохотно упоминали их имена, среди тех, кто сразу же признал большевистской режим, было немало высших офицеров имперского Генерального штаба: А.А.Свечин, В.Н.Егорьев, С.И.Одинцов, А.А.Самойло, П.П.Сытин, Д.П.Парский, А.Е.Гутов, А.А.Незнамов, А.А.Балтийский, П.П.Лебедев, А.М.Зайончковский и С.С.Каменев6. Впоследствии два министра по военным делам царского правительства, А.А. Поливанов и Д.С.Шуваев, также надели красноармейскую форму. В конце ноября 1917 года военный советник Ленина Н.И.Подвойский запросил мнение Генерального штаба о целесообразности сохранения элементов старой армии и создания на их основе новых вооруженных сил. Генералы рекомендовали использовать для этой цели здоровые армейские подразделения и посоветовали сократить армию до ее обычной численности в мирное время — 1,4 млн. человек. Большевики отвергли это предложение и решили создавать совершенно новые революционные вооруженные силы по образцу, испытанному в 1791 году во Франции, — levee en masse,[Ополчение (фр.).] — но состоящие исключительно из городских жителей, без участия крестьян7.
Между тем события развивались стремительно: фронт продолжал распадаться, но теперь это был фронт Ленина, — как он любил говорить, после Октября большевики превратились в «оборонцев». Шли разговоры о создании вооруженных сил численностью 300 000 человек, которые послужили бы основой будущей большевистской армии8. Ленин потребовал, чтобы в течение полутора месяцев эти силы были собраны и находились в боевой готовности для отражения ожидавшегося наступления немцев. Это распоряжение вновь прозвучало в опубликованной 16 января так называемой Декларации прав, где говорилось о необходимости создания Красной Армии «в интересах обеспечения всей полноты власти за трудящимися массами и устранения всякой возможности восстановления власти эксплуататоров»9. Новая рабоче-крестьянская Красная Армия должна была стать целиком добровольной и состоять из «испытанных революционеров», получающих ежемесячно жалованье в 50 рублей и связанных между собой «круговой порукой», предполагавшей личную ответственность каждого бойца за благонадежность своих товарищей. 3 февраля Совнарком учредил новый орган, призванный командовать этой будущей армией, — Всероссийскую коллегию Красной Армии под председательством Крыленко и Подвойского10.
В официальных правительственных заявлениях создание новой, социалистической армии обосновывалось необходимостью отражать атаки «международной буржуазии» на советскую Россию. Но это была лишь одна и, быть может, не самая важная из ее задач. Функция Красной Армии (как прежде — царской армии) была двойственной: бороться с внешним врагом и поддерживать безопасность внутри страны. В обращении к солдатской секции Третьего съезда Советов в январе 1918 года Крыленко заявил, что «Красная армия... в первую голову, предназначается для войн внутренних и для защиты... советской власти»11. Иначе говоря, она должна была служить главным образом целям гражданской войны, которую собирался развязать Ленин.
Большевики ставили перед своей армией и еще одну задачу: ей надлежало нести гражданские войны за пределы страны. Ленин считал, что для окончательной победы социализма потребуется серия войн между «социалистическими» и «буржуазными» странами. Как сказал он в минуту не свойственной ему откровенности, «существование Советской республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов либо одно, либо другое победит. А пока этот конец наступит, ряд самых ужасных столкновений между Советской республикой и буржуазными государствами неизбежен. Это значит, что господствующий класс, пролетариат, если только он хочет и будет господствовать, должен доказать это и своей военной организацией»12.
Когда было объявлено о создании Красной Армии, «Известия» в передовой статье приветствовали ее следующими словами:
«Рабочая революция может победить только в мировом масштабе, и для ее прочного торжества необходима взаимная поддержка рабочих разных стран.
И перед социалистами той страны, где власть раньше всего перешла в руки пролетариата, может стать задача вооруженной рукой прийти на помощь своим братьям по ту сторону границы, борющимся против буржуазии.
Полное и окончательное торжество пролетариата немыслимо без победоносного завершения ряда войн как на внешнем, так и на внутреннем фронте. Поэтому и революция не может обойтись без своей, социалистической армии.
«Война — отец всего, — говорил Гераклит. — Через войну пролегает и путь к социализму». [Известия. 1918. 28 янв. № 22 (286). С. 1. (Курсив мой. — Р.П.). Слова Гераклита были в действительности несколько иными: «Борьба [не война] отец и царь всего; одних она делает рабами, других свободными».].
Есть еще множество более или менее прямых заявлений, в которых утверждается, что миссия Красной армии включает в себя зарубежную интервенцию, или, как это сказано в декрете от 28 января 1918 года, «поддержку для грядущей социалистической революции в Европе»13.
Но все это относилось к будущему. А в это время у большевиков было только одно надежное военное формирование — латышские стрелки, о которых мы уже говорили в связи с разгоном Учредительного собрания и обеспечением охраны Кремля. Первые латышские подразделения появились в русской армии летом 1915 года. В 1915-1916 годы латышские стрелки оформились как самостоятельные добровольческие части, включавшие около 8000 человек, многие из которых были социал-демократами14. Затем к ним добавились латыши из регулярных частей русской армии, и к концу 1916 года было уже пять полков латышских стрелков общей численностью 30 000—35 000 человек. Эти части напоминали Чехословацкий легион, который был создан в то же время в России из военнопленных, однако эти два формирования ждала совершенно разная судьба.
Весной 1917 года латышские войска откликнулись на большевистскую антивоенную пропаганду в надежде, что мир и принцип «Свободного самоопределения» позволят им возвратиться на родину, оккупированную в то время немцами. И хотя они руководствовались более национализмом, чем социализмом, у них завязались тесные отношения с большевистскими организациями и они подхватили лозунги большевиков, направленные против Временного правительства. В августе 1917 года латышские части отличились при обороне Риги.
