По стране Яков Михайлович раскатывал со всеми удобствами. Сохранились описания спецпоезда председателя ВЦИК. Один вагон — его собственный. Он был изнутри обит бархатом и разделен на несколько отсеков. Половина вагона — салон для заседаний с рядами кресел. Рядом — кабинет с двумя столами. Третий отсек — жилая комната. Отдельный вагон — для охраны. Со Свердловым ездило целое подразделение из его “автобоевого отряда”. Почти все — “инородцы”, отлично обученные и вооруженные. Еще один вагон — с библиотекой и киноустановкой. Вагон с кухней и запасом продуктов. И вагон для сопровождающих лиц с жилыми купе — большими, удобными. Такими, чтобы не просто ехать в них, а чтобы можно было жить неделями и месяцами. Тут располагался целый штат помощников, машинисток, секретарш.
Может быть, и не только секретарш. Некоторые авторы утверждают, что к женскому полу Яков Михайлович был неравнодушен, называют фамилии его нескольких любовниц, указывают и побочных детей. Однако источники, сообщающие такую информацию, обладают невысокой степенью достоверности. Поэтому я и не счел возможным более подробно останавливаться на этой стороне его жизни. Но косвенным подтверждением подобных увлечений Свердлова может служить тот факт, что все его выездные секретарши были совсем молоденькими девчонками, лет по 18–20. Это не опытные “синие чулки”, которых берут для серьезной работы.
Впрочем, подобные “маленькие слабости” были присущи и некоторым другим советским шишкам. Известно, например, что Петерс, выезжая по стране в своем спецпоезде, возил с собой одновременно трех-четырех смазливеньких “секретарш”. А когда приедались, запросто бросал их на произвольной станции и там же набирал новых.
И все же начавшиеся разъезды Якова Михайловича, даже и в комфортабельных условиях, были формой опалы. Или, скажем так, “тенью” возможной опалы. Ее признаком. Но одновременно — и не только опалы. Такие люди, как Свердлов, не сдают позиций без боя. Верхушечный перехват власти ему не удался. Ни страна, ни партия, ни ее лидеры не восприняли бы его в качестве “естественного” преемника вождя. Он не имел достаточной опоры, за исключением собственных расставленных “кадров”. И можно сказать уверенно — одной из целей своих разъездов Свердлов делает создание такой опоры. Он уже более капитально, более обстоятельно готовится к новым раундам грядущей борьбы за власть.
Ведь теперь Ленин остается кремлевским, кабинетным лидером. А Свердлов общается с руководством и людьми на местах. Наезжая “сверху”, как царь и божок. Выступает на митингах и заседаниях не как “второй в Риме”, а как “первый в деревне”. Пожинает дань почета, угодничества, лести. Вникает в местные нужды, разузнает обстановку. Кого-то из низовых руководителей очаровывает простотой и контактностью, кого-то подчиняет суровой властностью. Кого-то соблазняет перспективами и покровительством. И они тоже становятся “его” людьми. А Яков Михайлович подмечает и запоминает их особенности, слабости, достоинства, недостатки. Все, на чем при случае можно будет сыграть.
Посетив Царицын, он должен был увидеться со Сталиным. Возможно, не терял надежды найти общий язык с товарищем по ссылке, сделать своим союзником. Конечно, не прямо, а закидывая отвлеченные удочки, прощупывая настроения. Но если такое было, встреча наверняка разочаровала Свердлова. Сталин был лидером “национального” течения в партии. “Державного”. А в антиленинских закулисных группировках и оппозициях не участвовал никогда. Свердлов должен был понять, что с этой стороны он поддержки не получит.
Куда более веселым и плодотворным для Якова Михайловича стал другой визит. В Ригу. Стучка еще перед своим отъездом на родину пригласил его на I Вселатвийский съезд Советов. И Свердлов ответил, что принимает приглашение — при условии, что съезд состоится в Риге. Так и случилось. Германские части откатывались без боя, а разрозненные добровольческие части и отряды земской самообороны — балтийский Ландвер, организовать фронт на подступах к латвийской столице не смогли. 3 января красные войска вошли в Ригу. Стучка стал председателем правительства.
Свердлов быстро отреагировал — ВЦИК принял постановление о признании независимости Латвии. И сам Яков Михайлович отправился на съезд. Встречали гостя очень пышно, по высшему разряду. Устраивали в его честь приемы и торжества, водили с экскурсиями. И, кстати, в Доме рыцарства, где разместилось правительство, Свердлова очень заинтересовали выставленные на стенах гербы баронских родов Лифляндии. Он внимательно изучал символику (ну а как же — знаток! геральдические символы часто близки к магическим), расспрашивал, какому барону какой герб принадлежал.
13 января, выступая на съезде, он чрезвычайно расхвалил латышей. Говорил: “Ни с одной страной мы так тесно не связаны, как с красной Латвией… Ни с кем мы так тесно не связаны, как с латвийскими стрелками…”
Правда, как раз здесь хваленые латышские стрелки проявили себя отвратительно. Попав на родину, они вдруг стали проявлять все симптомы… прежней российской армии. Их боеспособность начала быстро падать, пошло разложение частей, падение дисциплины, со дня на день усиливалось дезертирство. Ну да и то сказать — они в России хорошо подзаработали, разжились грабежами при карательных акциях. Так зачем им нужно было и дальше головы под пули подставлять? Следовало реализовать приобретенные капиталы, заняться своими хозяйствами… И отбить всю Латвию красным так и не удалось. Белогвардейцев и Ландвер поддержали германские добровольцы, и фронт остановился по реке Виндава (Вента), а в Либаве разместилось националистическое правительство Ульманиса.
Нельзя не отметить и тот факт, что Рига в данное время стала одним из самых кошмарных эпицентров “красного террора”. Значительную долю населения Латвии тогда составляли немцы. Местные, прибалтийские. И из них же тут состояла вся социальная верхушка. Не только помещики, но и чиновники, торговцы, городские ремесленники. А латыши в ту пору, в отличие от нынешней, немцев ненавидели. И террор тут развернулся не только по “классовому”, но и по этническому признаку. С одной стороны, хватали “буржуев”, семьи отступивших белогвардейцев, с другой — немцев. Без различия пола, возраста. Несколько тюрем было забито битком.
И расстрелы приняли такой размах, что солдаты отказались в них участвовать. Тем более что в волнах арестов и этнических чисток обрекалось на смерть много женщин, детей. Тогда “священную обязанность” палачей добровольно взяли на себя молодые латышки! И из них составилось целое спецподразделение, “прославившееся” жутким садизмом. Казни шли за городом, где со времен Мировой войны остались окопы и траншеи — готовые могилы. Производили экзекуции в открытую, среди бела дня, не считая нужным скрывать. Пригнав очередную партию обреченных, “амазонки” заставляли всех раздеться донага. Приказывали ждать своей очереди на снегу и морозе, а расстреливать не спешили. Измывались и истязали людей, многих кололи штыками, у женщин резали груди, вспарывали животы, мужчинам отхватывали половые органы.
В отряде установились нравы полуказармы-полуборделя, шли веселые гулянки, процветала лесбийская любовь. Но “амазонки” стали не только исполнительницами, они и сами отбирали себе новые жертвы, хватая их прямо на улицах. Иногда — всего лишь из-за понравившихся туфель или одежды. И, как вспоминали современники, выглядело женское подразделение весьма причудливо. Ходили кто в чем — кто в шинели и сапогах, кто в вечернем декольтированном платье, кто в шубках, ажурных чулках, шляпах с перьями, дорогих дамских костюмчиках, снятых с убитых. В таком виде подразделение участвовало во всех парадах и демонстрациях. Наверняка и перед Свердловым маршировало.
Кстати, а вот интересно, бывал ли сам Яков Михайлович при казнях? Рожденное им постановление ВЦИК требовало от ответственных работников лично присутствовать. Хотя выполняли его не все. Известно, что Дзержинский не посещал расстрелы никогда. В отличие от Петерса, который не только любил посещать, но и сам приохотился расстреливать. И даже водил на казни сына, мальчика лет восьми, бегавшего за отцом и просившего: “Папа, дай я!” Ну, Свердлов-то вряд ли снисходил до того, чтобы собственноручно нажать курок. Не по рангу. Но посещать казни — вполне мог. Он любил кровь. Еще в своей уральской банде поучал, что нечего бояться крови. Так что и в Риге мог посетить подобное мероприятие, оказать столь высокую честь самоотверженным латышкам. А заодно проверить, как Стучка, Линде и прочие его подручные переносят зрелище крови и смерти.
В Латвии Свердлов инициировал и проведение коллективизации по своим задумкам. Сельское хозяйство в Прибалтике было не общинное, как в России, а хуторское и помещичье — тем легче казалось провести обобществление. Помещики и арендаторы частью успели сбежать, а кто не успел, тех перебили батраки при приближении красных. И помещичьи хозяйства власть стала переводить на положение готовых “коммун”. Сперва батраки встретили новшество с восторгом. Но “коммунизированные” закрома амбаров сразу же начали выгребать продразверсткой. А мужикам принялись разъяснять, что, например, поросенок, родившийся от личной свиньи — это уже не личная собственность, что он должен быть поделен поровну на всю коммуну. И латышские крестьяне призадумались. Шатнулись прочь от такой власти…
