Однако со временем Лебедь стал делать все более жесткие выпады в сторону всех коммунистов, которые, по его мнению, «угробили страну своими бредовыми идеями». Однажды он сказал еще круче: приход коммунистов к власти — гражданская война. Этой страшилкой одно время забавлялся Ельцин. Тут никакой разницы между Лебедем и президентом не было.
…Впервые я увидел его 19 августа 1991 года возле Белого дома, куда был послан своим начальником «на разведку» — надо было отслеживать настроения в частях, введенных в Москву, и выполнение командирами приказов министра. Парашютно-десантному батальону, которым руководил командир Тульской дивизии ВДВ генерал-майор Александр Лебедь, в соответствии с приказом министра обороны СССР маршала Дмитрия Язова командующий ВДВ генерал П. Грачев поставил задачу организовать охрану и оборону здания Верховного Совета РСФСР — Белого дома.
Когда подразделение выдвинулось на Краснопресненскую набережную, оно наткнулось на баррикады и огромные толпы людей, сооружавших завалы вокруг БД. Колонна встала. Вскоре возле головной машины десанта появился человек в гражданском, который «потребовал командира». Вместе с ним комдив вошел в здание.
Позже Лебедь будет вспоминать, что там его встретил Александр Коржаков и провел к тогдашнему секретарю Совета безопасности Юрию Скокову (кто мог тогда предположить, что пройдет несколько лет и судьба сведет их под знаменами Конгресса русских общин, а затем наступит черед и Лебедю посидеть в кресле секретаря СБ). От Скокова, как свидетельствует сам Лебедь, он впервые услышал о ГКЧП. Скоков провел Лебедя к Ельцину, который спросил генерала, от кого он собирается «охранять и оборонять здание Верховного Совета»? Но поскольку, как вспоминал Лебедь, ему самому этот вопрос был неясен, то он объяснил уклончиво:
— От кого охраняет пост часовой? От любого лица или группы лиц, посягнувшего или посягнувших на целостность поста и личность часового.
Ельцину этот ответ понравился, и он представил Лебедя большой группе «защитников» Белого дома как генерала, «перешедшего на сторону восставшего народа».
После этого в завалах возле БД было проделано несколько проходов и боевые машины десанта из состава батальона, приведенного Лебедем, встали у стен Белого дома.
Когда с балкона один из активистов ельцинского штаба сообщил по мегафону многотысячной толпе о переходе десантников генерала Лебедя на сторону президента России, несколько крепких мужиков, сооружавших баррикады, попытались поднять Лебедя на руки и качать. Но он ловко вырвался из их объятий и растворился в толпе.
— Странный человек, — сказал кто-то. — Бежит от собственной славы.
Я и сейчас не могу представить в той ситуации на месте Лебедя другого генерала, который бы в столь звездный час устоял перед соблазном породниться со славой. Он признался позже, что была она непонятной ему пробы. В сентябре 1991 года, говоря о своей роли в августовских событиях, генерал сделал шокирующее Кремль заявление: «Я не считал себя защитником Белого дома. Опасался потеряться в героической толпе защитников демократии». Он и здесь «оторвался от текста», сказал совсем не то, что хотелось бы Ельцину. Ушел от славы. Позже она сама пришла к нему.
Узнав о том, что комдив Тульской дивизии «переметнулся» на сторону защитников БД, маршал Язов сделал строгую выволочку командующему ВДВ генералу Павлу Грачеву. Утром 20 августа Грачев в свою очередь обвинил Лебедя в том, что он неправильно выполнил его приказ, хотя впоследствии сам признавался, что задача была именно такая — взять под охрану стратегические объекты столицы. Грачев приказал Лебедю увести боевые машины пехоты от стен Белого дома.
Хорошо помню, что уже тогда в МО говорили, что командир Тульской дивизии повел двойную игру. Лебедя срочно вызвал министр обороны, который встретил его словами: «А мне доложили, что ты уже застрелился». Язов иногда допускал такие выражения, когда невозможно было понять — то ли это искреннее удивление, то ли неудавшаяся шутка.
В то время Белый дом оставался главным центром противостояния в Москве. Минобороновские и генштабовские генералы ломали голову над тем, как «выключить» его из игры. Кто-то из них и высказал мысль о штурме БД. А поскольку боевые машины батальона Лебедя оставались недалеко от БД, то замминистра обороны генерал Владислав Ачалов поручил комдиву и командиру «Альфы» Виктору Карпухину разработать план блокирования Белого дома.
К тому моменту не Лебедь, а командующий ВДВ уже вовсю вел двойную игру: демонстрируя служебную исполнительность и преданность министру обороны, он в то же время поддерживал контакты с защитниками БД. Грачев по старой Дружбе с Лебедем решил посвятить его в свои планы и «обратить в свою веру». Грачев убедил Лебедя, что надо поехать к БД и сообщить его защитникам, что «блокирование, а возможно и штурм, начнется в 3 часа ночи». Лебедь согласился… Этот поступок генерала можно расценивать по-разному. Как исполнительность и как пособничество «предательству» командующего ВДВ.
21 августа Ельцин в своей речи выразил «сердечную признательность генерал-майору Лебедю, который вместе со своими подчиненными не дал путчистам захватить политический центр новой России». То была одна из многих явных идеологических передержек, которые Ельцин обычно использовал для того, чтобы желаемое выдать за действительное. Прежде всего потому, что никакого «захвата политического центра» не было: взвесив все «за» и «против», генералы не взяли на себя ответственность за последствия штурма БД и приказ об этом не был отдан.
Лебедь не стал принимать усиленно навязываемые ему Ельциным лавры «спасителя демократии» и по этому поводу однажды раздраженно сказал:
— Десятый раз повторяю, семнадцатый раз докладываю: ни на чью сторону я не переходил. Я солдат и выполнял приказ.
На заседании одной из парламентских комиссий на вопрос о том, взял бы он Белый дом, генерал твердо ответил:
— Взял бы…
При первом же прикосновении Лебедя к большой политике она породила много кривотолков о его истинной позиции.
В августе 1991 года, как следует из книги Б. Ельцина «Записки президента», Лебедь прибыл в Белый дом к президенту РФ и предложил ему объявить себя Верховным главнокомандующим. К этому «факту» особенно пристрастно отнесся бывший нардеп полковник Виктор Алкснис.
То, что Лебедь в августе 1991-го якобы «лег под Ельцина» — с нравственной точки зрения обвинение действительно очень серьезное. Но сам Лебедь этот факт не подтвердил…
ДНЕСТР…В конце 1988 года по каналам КГБ СССР стала поступать в Москву информация о том, что в Молдавии активно развиваются сепаратистские настроения. В ту пору Кремль еще достаточно надежно контролировал ситуацию в регионе, и Горбачев не проявил особого беспокойства в связи с этим: были проблемы гораздо важнее.
Но уже в 1989 году молдавско-приднестровский конфликт стал принимать опасные формы — особенно после того, как Верховный Совет республики принял законы «О государственном языке» и «О функционировании языков на территории Молдовы». Принятие этих законов и высокая вероятность объединения Молдавии с Румынией вызвали резкий протест жителей Приднестровья, большая часть которого (кроме Бендер) никогда не находилась в составе Румынии. Здесь русские и украинцы составляют более половины всего населения. В то время наша разведка запеленговала множественные тайные контакты Кишинева и Бухареста, в ходе которых эмиссары прорабатывали вопрос объединения Молдавии и Румынии при активном «патронаже» США.
2 сентября 1990 года было объявлено о создании Приднестровской Молдавской республики (ПМР). Казалось бы, с точки зрения стратегических интересов Москвы в данном регионе это событие играло ей на руку. Иметь такой стратегический плацдарм под своим контролем было во всех отношениях выгодно. К тому же на левом берегу Днестра действовала разветвленная сеть наших спецслужб, способная влиять на характер политических перемен.
Даже непосвященные в тайны создания ПМР генералы и офицеры Генштаба были уверены, что появление новой, промосковски ориентированной республики на берегу Днестра (при угрозе присоединения Молдавии к Румынии) есть результат отличной работы «заинтересованных специалистов». Кишинев и Бухарест отреагировали нервно и жестко. К их протесту немедленно подключился и Вашингтон, пригрозивший Москве санкциями. Я твердо убежден, что этот фактор до сих пор служит главной причиной того, что с 1990 года и до нынешнего времени Кремль так и не признал ПМР. С другой стороны, дистанцирование Москвы от данного вопроса дало повод оппозиции не только подвергнуть яростной критике президента, правительство и МИД, но и «развязало руки» Кишиневу, который ввиду мягкотелости России 19 июня 1992 года решился на агрессию против непризнанной ПМР и начал операцию по взятию под свой контроль города Бендеры. Вспыхнула война, которая привела к большим человеческим жертвам.
