Михайла Нагой отвечал, что царевич зарезан Осипом Волоховым, Никитою Качаловым и Данилою Битяговским, что убийц побили черные люди, без его, Михайлова, приказа, что оружие на убитых положил Русин Раков сам, также без его ведома, и к присяге городового прикащика он, Михайла Нагой, не приводил. Тогда Русин сослался на брата Михайлова, Григория Нагова, и на слугу, Бориса Афанасьева, и те показали, что оружие положено на убитых по приказу Михайлы Нагова. Что же отвечал на это последний? Не знаем; знаем то, что он не приложил руки к своим речам; знаем еще любопытное обстоятельство: Русин Раков и сторож дьячьей избы, Евдоким Михайлов, показали, что во вторник приходил в дьячью избу человек Михайлы Нагова, Тимофей, вместе с Русином Раковым; этот Тимофей принес живую курицу, зарезал ее, кровью вымазали разного рода оружие, которое Русин Раков и положил на трупы Битяговского с товарищами; но другой слуга Нагова, Борис Афанасьев, показал, что Тимофей еще в понедельник вечером сбежал неведомо куда, и действительно Тимофей у допроса не был.
Теперь посмотрим, что показали Нагие о самой смерти царевича. Михайла Нагой, как мы видели уже, сказал, что Димитрия зарезали Осип Волохов, Никита Качалов и Данила Битяговский. Но он не объявил самого главного, именно: кто сказал ему об этом, потому что сам он не видал, как было дело, прибежавши уже на колокольный звон и думая, что горит во дворце. Григорий Нагой показал противное, что царевич накололся сам ножом в припадке падучей болезни, которая на нем и прежде бывала. Но и Григорий не объявил главного: кто сказал ему о роде смерти царевича, потому что сам он также ничего не видал, прибежавши вместе с Михайлою. Но Григорий в своем показании прибавляет очень важное обстоятельство, именно, что они застали царевича еще в живых и умер он при них. При этом Григорий не прибавил обстоятельств важных: в каком положении застал он царевича (кормилица показала, что он умер на ее руках)? Был ли у него или подле него нож, которым он играл? Следователи об этом не спрашивали. Потам Григорий Нагой показал, что когда явился старый Битяговский и набежало множество народу, то начали говорить, неведомо кто, будто царевича зарезал Данила Битяговский с товарищами. Из других показаний открывается, что этот неведомо кто была царица Марья, что Григорий Нагой верил своей сестре и по ее приказу бил мамку Василису Волохову поленом по бокам; а теперь что заставило его переменить убеждение? Одни скажут: он одумался, увидал не правду сестры и собственную; но другие скажут, что он был улещен и застращан, и дело по-прежнему остается темным. Наконец, третий Нагой, Андрей, показал, что царевич ходил на заднем дворе, играл с детьми через черту ножом; и вдруг на дворе закричали, что царевича не стало, царица сбежала сверху, а он, Андрей, в то время сидел за столом; услыхав крик, он прибежал к царице и видит, что царевич лежит на руках у кормилицы мертв, а сказывают, что его зарезали: и он, Андрей, того не видал, кто его зарезал, а на царевиче бывала болезнь падучая. Это показание правдоподобнее прочих; но вот что замечательно: Андрей Нагой сидел во дворце за обедом и сбежал на двор тотчас за царицею, как только услыхал крик, и нашел уже царевича мертвым на руках кормилицы; а Григорий Нагой обедал у себя на подворье, прибежал уже на звон колоколов и нашел еще царевича живым!.. Что же мы должны заключить об этих показаниях? То, что все они, по своему явному противоречию и утайке главных обстоятельств, должны быть заподозрены и отстранены. Но обратимся к показаниям очевидцев: не объяснят ли они нам дела удовлетворительнее.
Мамка Василиса Волохова показала, что царевич играл с детьми ножом и в припадке падучей болезни покололся сам в горло; тогда царица Марья сбежала на двор и начала ее, Василису, бить поленом, не слушая никаких оправданий, пробила ей голову во многих местах, приговаривая, что Димитрия зарезали сын ее, Василисин, Осип, вместе с Данилою Битяговским и Никитою Качаловым; потом царица велела бить ее, Василису, брату своему, Григорию Нагому, после чего бросили ее замертво. Потом начали звонить у Спаса в колокола, сбежались посадские люди, п царица Марья велела им опять взять ее, Василису; мужики взяли ее, ободрали и простоволосу держали пред царицею; прибежал на двор Михайла Битяговский и начал уговаривать посадских людей и Михайлу Нагова; но царица и Михайла Нагой велели убить Битяговского. Василиса объявила также, что вместе с нею во время смерти царевича были: кормилица Ирина и постельница Марья Самойлова; спросили и этих женщин: кратко и сжато, почти в одних словах, они объявили, что царевич играл с детьми и, в припадке падучей болезни, накололся сам ножиком. Спросили и детей, игравших с Димитрием: они показали то же, что и женщины; следователи спросили у них: кто еще с ними был на дворе во время смерти царевича? Дети указали дважды на кормилицу Ирину и на постельницу Марью Самойлову, но пропустили Василису Волохову, и следователи не обратили внимания на это обстоятельство! Кроме трех женщин и детей, явился еще один очевидец, стряпчий Семейка Юдин, который сказал, что стоял в то время у поставца и сам видел, как царевич накололся ножом в припадке падучей болезни. Вот и все очевидцы. Остальные же лица говорили по чужим речам (чьим неизвестно), и тем не менее многие утверждали, что царевич играл с детьми и в припадке падучей болезни сам наткнулся на нож.
Но, кроме приведенных, есть еще и другие подозрительные обстоятельства. Здесь первое место занимал вопрос: кто и когда начал первый звонить у Спаса и этим привлек толпу народа на двор царевичев? Михайла и Григорий Нагие показали, что они прибежали с своего подворья к царевичу, будучи встревожены колокольным звоном; Василиса же Волохова объявила, что Григорий Нагой находился у царевича и бил ее прежде, чем начали звонить у Спаса; Григорий Нагой прибавил, что в колокол начал звонить пономарь, прозвищем Огурец. Константиновской церкви пономарь, вдовый поп Федот Афанасьев, прозвищем Огурец, был потребован к допросу и показал, что сидел дома, когда у Спаса зазвонил сторож Максим Кузнецов, и он, Огурец, от себя с двора побежал в город и, когда прибежал к церкви к Спасу, встретился ему кормового дворца стряпчий, Суббота Протопопов, и велел ему звонить в колокол у Спаса, да ударил его в шею и заставил силою звонить, говоря, что царица Марья приказывает, и все это он говорил перед Григорием Нагим. Григорий Нагой сказал: "Того он не слыхал, что тому попу Федоту велел звонить Суббота Протопопов; а сказывал ему тот же поп Федот, что велел ему звонить Суббота и что прибегал к нему Михайла Битяговский, и он заперся, на колокольню его не пустил". А Суббота Протопопов,: поставленный на очную ставку с попом Федотом, сказал: "Как приехал на двор Михайла Нагой и велел ему, Субботе, звонить в колокола для того, чтобы мир сходился, то он и приказал пономарю Огурцу звонить". Таким образом, звон произошел по приказу Нагих, а Нагие показывали, что они сами прибежали на звон; но если они показывали ложно, то как очутились они на дворе у царевича? Кто им дал знать о несчастий? Следователи не обратили на это внимания. Мало того, Огурец объявил, что он сам прибежал на звон, что первый стал звонить у Спаса сторож Максим Кузнецов; но для чего же Субботе нужно было толкать Огурца в шею и заставлять его звонить, когда звон уже был произведен? Куда девался Кузнецов? Как следователи не обратили внимания на эту запутанность и не потребовали к допросу Кузнецова? Далее Константиновской церкви священник Богдан показал, что он в тот день, в субботу, обедал у Михайлы Битяговского: вдруг зазвонили в городе у Спаса в колокол; Битяговский послал своих людей проведать, зачем звонят, и думал, что где-нибудь пожар; посланные возвратились и сказали, что царевича Димитрия не стало; тогда Михайла тотчас приехал на двор к царевичу, начал уговаривать посадских людей и был ими убит; а сын Михайлы Битяговского, Данила был в то время у отца своего на подворье, обедал. Священник показал что Битяговский дома еще узнал о смерти царевича и тотчас отправился во дворец; а углицкие рассыльщики показали, что Михайла Битяговский, услыхав шум, пошел вместе с сыном в дьячью избу; здесь сытник Моховиков сказал ему, что царевич болен падучею болезнию (еще только!), и Битяговский отправился к царице, а сын его остался в дьячьей избе. Какое же из этих двух показаний справедливо? Если справедливо показание священника Богдана, то Михайле Битяговскому, извещенному, что царевича не стало, не за чем было сначала идти в дьячью избу: он должен был прямо спешить во дворец. Разумеется, для объяснения этого противоречия нужно было спросить сторожа дьячьей избы, Евдокима Михайлова: он должен был знать, был ли Михайла Битяговский в избе, и как попал туда сын его, Данила, как вместе с последними очутился там и Качалов? Но сторожа Евдокима спросить об этом не заблагорассудили. Спрашивали Кирилла Моховикова, который, по объявлению рассыльщиков, первый дал знать Битяговскому о болезни царевича; и Моховиков не сказал ни слова о том, давал ли он об этом знать Битяговскому, и объявил только, что когда царевич покололся ножом и начали звонить, то Михайла Битяговский прибежал к двору, к воротам, а ворота были заперты, и он, Моховиков, побежал к Михайле к воротам и ворота отпер; когда Михайла вошел на двор и начал посадских и всяких людей уговаривать, то Моховикова начали бить и забили насмерть, руки и ноги переломали. Но каким образом ворота были заперты, когда толпа народа находилась уже на дворе, когда нарочно велено было звонить, чтоб народ собирался на двор; и за что били Моховикова? На эти обстоятельства следователи не обратили никакого внимания; упустили из виду и слова пономаря Огурца, что Михайла Битяговский прибегал к нему на колокольню, но что он заперся.
