Рядом с проливами Шокальского, Бориса Вилькицкого, фиордом Матусевича, мысами Неупокоева, Анучина, Берга, островами Исаченко, Самойловича, Шмидта, Визе и Воронина мы находим остров Большевик, Октябрьская Революция, Комсомолец (три главных острова земли, открытых в 1913 году, считая последовательно с юга к северу); меньшие острова — Пионер, Сергея Каменева, бухту Сталина, мысы Свердлова, Уншлихта, Молотова, Клима Ворошилова, пролив Красной Армии и т.п.
Очень многим из нас, эмигрантов, и из советских подневольных граждан было бы тяжело видеть имена царственных мучеников, начертанными в сочетании с приведенными выше названиями. Поэтому оно и к лучшему, что эти земли, будем верить, временно переименованы.
Пройдут годы, забудутся ужасы революции и Гражданской войны, отойдут в историю и годы советского рабства; исчезнут одиозные народу имена, рассеянные по всему необъятному простору России, как уже исчезли улицы и заводы имени Троцкого; вернется Ленинграду имя великого Петра, как и другим городам их исторические названия, обретут вновь и эти земли имена покойных Государя и Цесаревича, имена, принадлежащие им по праву истории.
Как мы видели, на исследование этого полярного архипелага обращено большое внимание за последние годы. Да и в других областях северной России советское правительство развило широкую деятельность. Это не удивительно.
С прогрессом техники последних лет очень облегчилась доступность полярных областей. Разведка льдов с аэропланов дает возможность кораблям выбирать наиболее выгодные пути. Радиопеленгаторы, установленные на берегу и на судах, позволяют морякам определять свое место и разыскивать другие суда и в темноте осенних северных ночей, и при плавании во льдах в густых туманах. Ледоколы, приобретенные во время войны для обслуживания Белого моря, оставшиеся в распоряжении советской власти, справляются со льдами, непроходимыми для торговых судов, и оказывают содействие этим последним.
Не изменился, надо думать, ни энтузиазм русских исследователей, ни их готовность служить на далеких окраинах. Вероятнее даже обратное.
Работа в полярных областях, требовавшая в былое время некоторого авантюризма и, пожалуй, героизма, теперь может иметь своим побуждением чувство самосохранения и стремления к душевному покою.
Каким великим соблазном для советских граждан, для молодых ученых в особенности, должна являться возможность уйти подальше от Москвы, от произвола партийных деспотов, от «уклонов» и «перегибов», от морального и физического прозябания, уйти хотя бы в царство льдов и полярной ночи, но с пайком, одеждой и топливом, обеспеченными на год или на несколько лет!
Насколько проще и благороднее война с суровой природой, чем неравная унизительная борьба с произволом чекистов, голодом, доносительством и озлоблением угнетенных братьев!
В 1932 году начались международные исследования полярных областей. Какие горизонты открылись для рекламы советской власти, ее достижений, ее попечений о науке и прогрессе! Какие возможности для контакта с учеными кругами и правительствами заграницы!
Советская Россия размахом своего участия в плане международных исследований оставила далеко позади любую другую державу. Необходимые суда, аэропланы, всякое другое снабжение отпускалось щедрой рукой. По всему побережью за полярным кругом строились станции, отпускались средства, о которых раньше нельзя было и мечтать. Необычное развитие деятельности в противовес слухам о голоде, провале пятилеток, об истощении золотого запаса, о принудительном труде!
Никогда до сих пор такое количество судов не бороздило полярные воды России, никогда не существовало столько наблюдательных станций, не летало в этой области столько аэропланов. Другой вопрос, как все это организовано, при каких условиях протекает работа. Пока что еще много ледоколов осталось от царской власти, нет недостатка и в людях.
Трудно предвидеть, долго ли продлится такая кипучая деятельность, сколько лет еще будут отпускаться средства на расходы, в сущности, малопроизводительные; долго ли еще обнищавшая страна будет себе позволять роскошь столь широких исследований и шумливых рекордов. Решение этого вопроса лежит, вероятно, в политической, а не в экономической области.
Давнишняя наша беда состоит в том, что исследование северного побережья России всегда страдало спорадичностью, отсутствием длительной преемственности в работе, распылением испытанных кадров, растратой накопляемого с великим трудом опыта. Неизвестно и теперь, во что выльются через несколько лет «планетарные» проекты. Но надо радоваться такому неожиданному оживлению в изучении наших полярных вод.
Надо учесть разруху железнодорожного транспорта, утрату Россией Балтийского моря, все более нарастающую угрозу потери дальневосточного Приморья и остатков влияния России на Тихом океане. В таких условиях северные морские пути получают первостепенное значение.
Эти пути, дающие доступ к неисчерпанным богатствам Сибири через устья Оби, Енисея, Лены и Колымы, будут призваны к широкому развитию, когда пробьет час возрождения истощенной страны.
Знание условий плавания по Ледовитому океану, сеть разведочных гидрометеорологических станций и кадры опытных полярных мореплавателей, пилотов и исследователей понадобятся России, как никогда раньше.
(«Возрождение». Париж, №3136, 3140)КОГДА, КАК И КОМУ Я СЛУЖИЛ ПОД БОЛЬШЕВИКАМИ
Октябрь 1917 года. Режим керенщины, душивший все попытки оздоровления страны, боявшийся только врагов справа и попустительствовавший левым, бесславно погибает при взятии Зимнего дворца.
Детище революции — союз государственных чиновников объявляет генеральную забастовку, выбрасывая своих членов на улицу и давая этим возможность новой власти большевиков сманивать к себе на службу, по своему выбору и с заднего крыльца, людей наиболее гибких и приспособляющихся.
Административный гражданский аппарат разрушен, но война продолжается, и только мученики-офицеры остаются на своих местах в военном и морском министерствах, на флоте и кое-где на фронте, в более или менее сохранившихся частях развалившейся армии. Положение офицеров, нестерпимое при Керенском, мало в чем меняется. На флоте офицеры продолжают делать отчаянные попытки к сохранению боеспособности кораблей, поддерживать, при павшей дисциплине, остатки престижа командования, проводить необходимые оперативные задачи по обороне.
В это время я служил в Ревеле, в службе связи Балтийского флота, учреждении, поставленном на огромную высоту доблестным адмиралом Непениным, безнаказанно убитым при Керенском на посту командующего Балтийским флотом
Секретнейшая работа службы связи по выяснению операций германского флота парализуется окончательно, так как новой власти все «секретное» особенно подозрительно.
На флоте офицерство и лучшая часть матросов группируются вокруг некоторых начальников, оставшихся популярными в силу своей энергии, честности и патриотизма, но и этим начальникам не видно во всероссийском хаосе никакой силы, на которую можно бы опереться для борьбы со все шире разливающимся злом. Неприятельские армии почти беспрепятственно продвигаются по русской земле.
Германские самолеты уже летали над городом Ревелем, их циклисты проникли на улицы, когда мне удается с начальником службы связи и остатками личного состава уйти на одном из транспортов в Гельсингфорс, где находился штаб флота.
Там, капитан 2-го ранга Щастный, оказавшийся во главе флота, предпринимает героические усилия, чтобы спасти эскадру от захвата немцами и увести ее через тяжелые льды в Кронштадт и Петроград. Служба связи больше никому не нужна, и меня отпускают на все четыре стороны
Германские войска высаживаются в западной Финляндии и с белыми финнами продвигаются к Гельсингфорсу, освобождая страну от красных финнов и от всего русского. За два дня до занятия Гельсингфорса, одновременно с выходом Щастного с флотом в его трудный поход, и я направился в Петроград искать себе применения.
Популярность Щастного растет и вызывает опасения Троцкого. Щастного, обвинив в контрреволюции, арестовывают и после пародии суда расстреливают.
На боевом флоте мне делать больше нечего, его песня спета. Надо осмотреться, переждать, найти временную работу подальше от всякой политики. Такая работа предуказана мне судьбой. Два года назад, вернувшись из Ледовитого океана, я счел долгом приостановить дальнейшие исследования северных морей и земель, чтобы принять участие в продолжавшейся войне, и перешел со всеми своими офицерами в боевой, действующий флот. Команды кораблей, в виде исключительной награды, получили тогда же разрешение выбрать службу, кто какую хочет. Кто демобилизовался и ушел работать на заводы, кто после полярных льдов попросил перевода в теплое Черное море, кто связал свою службу со мной и перешел на эскадренный миноносец «Летун», командование которым я тогда принял в Балтийском море Научные архивы трехлетних работ были тогда собраны, сданы на хранение, ждали своей разработки, без коей трехлетние труды экспедиции оставались бы почти без научных результатов, — и я отправился в Главное Гидргографическое управление морского ведомства. Оказалось, что там, как и в других технических управлениях морского ведомства, мало что изменилось за время революции.
