Как поступало правительство, только что одержавшее, в лице Столыпина, почти бескровную победу? Его положение было тоже довольно сложно. Дело было в том, что свою победу оно одержало не для себя; я разумею, не для государственных целей, даже в том смысле, как оно само их понимало. За ним стояли другие силы, которые и толкали его неудержимо по пути, не им самим выбранному. Это были, во-первых, дворянство, во-вторых, "черная сотня".
Дворянство почувствовало опасность, как только царь манифестом 18 февраля 1905 г. объявил о созыве "достойнейших", и тогда же поставило вопрос о собственных выборах в их состав. Вначале это была идиллия либеральных предводителей дворянства - типа кн. П. Н. Трубецкого, старшего брата Сергея и Евгения; они хотели представительства "имущественных классов", несколько расширенного. Но за ними стояло всё "сословие", которое спешило организоваться и выставило своих застрельщиков в комиссии о Булыгинской Думе и "во дворце". Выступления кн. С. Н. Трубецкого в июньской депутации и слова В. О. Ключевского в петергофском совещании о "призраке сословного царя" настроили Николая II против дворянско-сословного принципа (вообще, в Петергофе дворянство было тогда заподозрено в либерализме). Закон 6 августа прошел, вместо гарантированного "дворянского" представительства, по своеобразному недоразумению, с гарантированным крестьянским.
Но когда, после манифеста 17 октября, появился Витте, и несколько расширил избирательное право законом 11 декабря и заказал Н. Н. Кутлеру проект аграрной реформы с "принудительным отчуждением", то подлинное дворянство всполошилось всерьез и принялось организовать свои "съезды объединенных дворянских обществ". Тогда же Кутлер получил отставку, а провал ставки на крестьянство на выборах в Первую Думу положил конец и самому Витте. "Постоянный совет" дворянских съездов вошел в силу, сыграл свою роль в роспуске Государственной Думы и помешал осуществить план Столыпина о создании "министерства роспуска" из умеренных политических деятелей. Однако, хлопоты дворян о немедленной перемене избирательного закона не увенчались успехом: избирательный закон остался прежний. Действовало ли тут нежелание царя нарушить им же санкционированные основные законы, или же сопротивление либеральных сановников, или остатки Столыпинского "либерализма", или, наконец, страх перед непобежденными еще в стране революционными настроениями, или все это вместе, - как бы то ни было, государственного "переворота" за роспуском Первой Думы не последовало.
Однако же, имелась налицо и другая сила, созданная не только при участии того же "объединенного" дворянства, но и под высоким покровительством "Двора".
Мы называли ее тогда "черной сотней". История ее восходит к царствованию Александра III, когда, для борьбы с революцией, организована была высокопоставленными лицами известная "Священная Дружина", предполагавшая действовать террором. Тогда из этого начинания придворных белоручек ничего не вышло. Но теперь явились новые организаторы "белых" террористов, спустившиеся до рядов, где можно нанять и купить. Сильные непосредственной поддержкой сверху, организаторы заявляли открыто в тогдашней печати, что их организациям принадлежит "высшая власть в России"; они "не просили, а требовали", и устами своих "фютюр-диктаторов" заявляли, что "никакие разоблачения им не повредят".
Появилось в печати даже интервью с таким анонимным "фютюр-диктатором", который заявлял, что съезд депутаций "союза" составит в Петербурге "настоящее народное представительство", а в дальнейшем, после "решения на местах (погромами) еврейского вопроса", "бюрократическое министерство будет заменено общественными деятелями" этого типа, и оно будет действовать "решительнее и успешнее - не только революционных штурмов, но и пресловутой кадетской "осады" (см. ниже).
Все это могло бы казаться какой-то мистификацией, если бы не было налицо вождей (д-р Дубровин, Пуришкевич) и печатных органов ("Русское знамя"), действовавших в том же направлении открыто, вооружавших свой "народ" для убийств (судьба Герценштейна и Иоллоса) и имевших несомненное влияние через голову самого Столыпина.
Как действовал, при таком положении, сам Столыпин, вооруженный не только всей мощью администрации, но и властью законодателя по пресловутой статье 87-ой русской "конституции", уполномочивавшей его, в отсутствии Государственной Думы, издавать меры законодательного характера, с условием предъявить их будущей Думе в течение первых двух месяцев ее существования?
С "революционным штурмом" он и сам поступил чрезвычайно решительно. В наиболее беспокойные части России были разосланы так называемые "карательные экспедиции", заливавшие кровью бессудных расстрелов свой путь и оставившие по себе самую тяжелую память.
12 августа этого (1906) года Столыпин сделался предметом покушения: он уцелел, - но бомба разрушила часть его виллы на Аптекарском острове, ранила его дочь и убила до 30 жертв. Ответом был изданный через неделю в порядке 87-ой статьи закон об учреждении "военно-полевых" судов, ставших другой неотъемлемой чертой между-думского режима.
Но главной задачей Столыпина сделалась борьба с остатками разогнанной Думы и забота о том, чтобы история этой Думы не повторилась. Административные мероприятия посыпались, прежде всего, на личный состав бывших думских депутатов - и особенно спешно против левого крыла Думы.
При самом разъезде их по домам на ближайшей станции к месту жительства их ожидала полиция. А таких видных, как Аладьин, стерегла целая полурота солдат. Аладьин, конечно, ускользнул. Но депутатам-крестьянам этот исход был недоступен. Их дома окружала полиция; дать отчет избирателям о деятельности в Думе было абсолютно невозможно; попытки прорвать эту блокаду кончались стрельбой, высылкой и тюрьмой. Конечно, в результате население само сделало вывод, кого и за что преследует правительство. С небольшим опозданием, Столыпин решился наложить руки и на депутатов, подписавших выборгское воззвание. Начато было дело о "распространении" путем "составления" (При всей неуклюжести этой формулировки, она верно передает положение, как оно было создано правительством Столыпина, применившим в этом деле нажим на закон и давление на суд. Не говоря о том, что составление и подписание Выборгского воззвания имели место на территории Финляндии и потому дело о нем было подсудно финскому суду, - что может быть оспариваемо, - существенно и бесспорно, что действовавший тогда закон строго различал между составлением преступного воззвания (ст. 132 уголовного уложения) и его распространением (ст. 129). Из этих двух статей закона, уже самое привлечение к судебной ответственности по ст. 129 имело следствием лишение избирательного права; ст. 132 этого последствия не устанавливала. Но факт распространения Выборгского воззвания членами Думы, подписавшими его, не был установлен следственными властями, и потому они могли быть привлечены к ответственности только по ст. 132. Однако правительство Столыпина поставило себе задачею именно устранение руководящих деятелей к. д. партии от участия в выборах в Гос. Думу. Поэтому привлечение подписавших воззвание к ответственности и, затем, осуждение их состоялось по ст. 129, - то есть они были осуждены за "распространение" путем "составления". (Примеч. ред.).), и 169 возможных кандидатов во Вторую Думу, в том числе около 120 членов партии к. д., одним этим привлечением были автоматически изъяты из участия в выборах.
Тех нежелательных, которых нельзя было устранить по закону, устраняли путем "разъяснений" закона Сенатом. В том числе "разъяснили" и меня. Моему квартирному цензу, правда, не исполнилось еще законного года; но друзья попытались устроить мне служебный ценз при обществе, печатавшем мои книги. Справиться с моим импровизированным поступлением в "приказчики" было, конечно, нетрудно. После всех этих изъятий и "разъяснений" министр внутренних дел мог торжествовать: "Дума будет безголовая!" Это казалось высшим пределом успеха...
Но мало было убрать из будущей Думы одних. Надо было провести в нее других, желательных. Вскоре после роспуска, в августе, состоялось совещание между Столыпиным и А. И. Гучковым относительно создания правительственного большинства. Естественно, на первое место выдвигались тут "октябристы", и им была обещана поддержка на выборах. Но одних "октябристов" было слишком мало, - как показали уже выборы в Первую Думу. Надо было мобилизовать массы; создать хотя бы их видимость, если их не было налицо. И тут вызвана была на политическую сцену та вторая сила, о которой я говорил, помимо дворянства, - искусственный подбор из среды темного городского мещанства.
Появились "союзы" Михаила Архангела, "русского народа" и т. д. Гучков нашел и лозунг, объединивший представителей "130.000" помещиков с этой "черной сотней": "пламенный патриотизм". Водружено было, в качестве общего политического девиза, "национальное" знамя. Однако, у "масс" были свои пути ко "дворцу", свои "тайные советники" и посредники при царе, и свое сознание политической независимости от дворянства.
