При принце де Конти Гийераг состоял больше десяти лет. В частности, он занимался увеселениями этого вельможи, и здесь он близко сошелся с Мольером, дав ему идею «Тартюфа». Прототипом героя комедии все современники не сговариваясь считали аббата Габриэля Рокетта[484], состоявшего одно время при принце де Конти. Гийераг хорошо знал этого святошу и, по свидетельству мемуаристов, даже составил о нем для Мольера специальную «памятную записку».
После 1656 г. Гийераг почти постоянно живет в Париже. Он женится в 1658 г. на Марии-Анне (т. е. Марианне!) Понтак, вскоре у них рождается дочь, также названная Марией-Анной. Не отсюда ли имя героини «Португальских писем»? Гийераг принят в свете, при дворе, разыгрывает пылкую влюбленность в г-жу де Ментенон, немало сделавшую для его карьеры, посещает светские салоны, где постоянно встречается с самыми яркими представителями литературы – с Мольером, Расином, Буало, Ларошфуко, г-жой де Лафайет. Писатели читают ему свои новые произведения (например, известно, что 14 декабря 1673 г. он слушает чтение «Поэтического искусства» Буало[485]), современники записывают его остроты. Но не только острое злословие, но и умение молчать, когда это надо, а также покровительство г-жи де Ментенон и несомненные литературные способности обращают на Гийерага внимание Людовика XIV, ценившего в своих секретарях не одну лишь исполнительность, но и писательское дарование. В год выхода «Португальских писем» и «Валентинок» Гийераг становится одним из четырех кабинет-секретарей короля. Французский дипломат маркиз де Боннак писал в начале XVIII в.: «Король, услышав о Гийераге, захотел узнать его поближе и был им очарован. Он даже предложил ему написать комедию, которая должна была бы стать скорее государственным делом, чем развлечением»[486]. Но тут проявился весь характер Гийерага: он набросал несколько забавных сцен, показал их королю, но Людовик был недоволен, так как политической комедии не получилось, и Гийераг бросил свои листки в корзину для бумаг. Государственная служба не мешала ему вести рассеянный образ жизни, заводить все новые знакомства (в том числе с Лафонтеном), острить в салонах, между делом редактировать «Газетт де Франс», печатая в ней свои статьи, помогать друзьям (он, например, способствовал приближению Буало ко двору), изредка навещать жену и дочь, живших в Бордо.
В декабре 1677 г. Гийерагу был предложен пост французского посла в Турции. Необходимая подготовка и сборы растянулись почти на два года. Лишь в октябре 1679 г. новый посол отплыл с семьей и свитой из Тулона. Знал ли он, что последний раз видит родную землю! Гийераг провел в Константинополе более пяти лет, проявив незаурядные дипломатические способности, полностью реорганизовав французскую миссию, способствуя торговле Франции с Турцией, умело улаживая сложные конфликты с султаном, помогая европейцам, заброшенным судьбою на Восток, изучая новогреческий язык, собирая для Кольбера старинные медали и рукописи, покровительствуя арабисту Антуану Галлану, будущему переводчику сказок «Тысяча и одной ночи» (Галлан, как известно, посвятил свой перевод дочери Гийерага), составляя краткие деловые депеши и длинные письма друзьям.
Скончался Гийераг 4 марта 1685 г. в Константинополе от апоплексического удара. Он похоронен в местной католической церкви Св. Бенедикта, которая много раз перестраивалась, поэтому могила его затерялась.
Такова была жизнь Гийерага.
Отметим прежде всего его близость к литературным кругам: Буало посвятил ему одно из своих наиболее значительных «Посланий», Расин читал ему свои трагедии и внимательно выслушивал его замечания, газетные статьи Гийерага обращали на себя внимание[487], его стихотворные экспромты старательно переписывались[488], Лафонтен цитировал его в своих эпиграммах. Донно де Визе в 1669 г. так отозвался о Гийераге: «У него приятная наружность, живой ум, он очень обходителен в обществе. Он обладает уймой знаний, прекрасно пишет стихи, как и любовные письма»[489]. Знали ли его светские друзья, что Гийераг мог быть автором «Португальских писем»? Вряд ли. Среди аристократов не принято было рассказывать о серьезных литературных опытах (сколько неясного в творческом наследии г-жи де Лафайет или Ларошфуко!). Но литераторы-профессионалы (вроде Сюблиньи или Донно де Визе) могли об этом-то знать, хотя бы от издателя Барбена, который мог сболтнуть как-нибудь о подлинном авторе «Писем». Иначе как понять слова Донно де Визе, как понять упоминание некоего Кюйерака в кельнской контрафакции? Впрочем, Гийераг мог провести и Барбена, выдав себя за скромного переводчика.
Теперь можно считать доказанным, что «Португальские письма» не могли быть переводом с португальского: в них нет «португализмов», на которых настаивали некоторые литературоведы, а местные реалии своей неточностью сразу же выдают подделку. Это не значит, конечно, что основой сюжета книги не могла послужить любовная история, приключившаяся с кем-то из французских офицеров в Португалии. Им мог быть и Шамильи, но его возлюбленной почти наверняка была не Мариана Алькофорадо. Упоминания Гийерага уже в 1669 г. как переводчика «Писем», его писательский (прежде всего эпистолярный) талант, королевская привилегия, разысканная Ф. К. Грином, – все говорит за то, что Габриэль де Лавернь де Гийераг, светский острослов и талантливый дипломат, был почти несомненным автором маленького, но столь значительного литературного шедевра, «Португальских писем». По крайней мере, нет ни одного факта или довода, которые могли бы опровергнуть эту атрибуцию.
РОМАН ФЕНЕЛОНА «ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТЕЛЕМАКА»: К ВОПРОСУ ОБ ЭВОЛЮЦИИ ФРАНЦУЗСКОГО КЛАССИЦИЗМА НА РУБЕЖЕ XVII И XVIII ВЕКОВ
«Мы хотим основать Салент!»
Робеспьер
Произведения французского писателя Фенелона, его «Басни», «Диалоги мертвых», наконец его роман «Приключения Телемака», были с интересом встречены и оценены уже современниками, но их автора ждала поистине небывалая посмертная слава. Книги Фенелона интересны не только как художественное преломление социально-политических и морально-этических воззрений писателя, но и как примечательное явление в развитии французской художественной прозы. В своем философско-утопическом романе, возникшем на рубеже двух столетий, Фенелон стремился ответить на вопросы, волновавшие его современников, и кое в чем провидел будущее. Книги Фенелона как бы завершают развитие французской литературы в XVII столетии и стоят на пороге новой эпохи – века Просвещения.
Творческая деятельность Фенелона целиком укладывается в последнее тридцатилетие царствования Короля-Солнца. Начало этого сложного этапа в развитии французской культуры ознаменовано отменой Нантского эдикта (1685). Этот антигуманный акт не разрешил, а еще более усугубил раздиравшие французское общество противоречия, ускорив развитие широкой критики абсолютизма. Характерные для всего столетия кризисные черты не только не исчезают к концу века, но еще более обостряются. Известный французский историк литературы Поль Азар не без основания назвал эту эпоху временем «кризиса европейского сознания»[490].
Франция вступает в полосу углубляющегося экономического и политического кризиса. Истощаемое бесконечными войнами, разоряемое налогами крестьянство не раз в отчаяньи берется за оружие. Народные волнения и мятежи прокатываются по стране. Сила народного сопротивления особенно возрастает в 90-е годы, когда Франция переживает несколько голодных неурожайных лет.
Не приходится удивляться, что положение крестьянства оказывается в центре внимания французских экономистов и политиков тех лет (П. Жюрье, П. Буагильбер и др.). Внимание к нуждам народа, прежде всего деревенских тружеников, вообще было характерно для литературы XVII столетия[491]. Если для литературы эпохи Возрождения, литературы по преимуществу городской, было типично даже несколько пренебрежительное отношение к крестьянину (редким исключением являются здесь книги Ноэля Дю Файля), то в XVII в. картина резко меняется. Здоровая справедливая мораль крестьянина противопоставляется Лафонтеном в его баснях нравам и обычаям привилегированных классов. Положительные образы представителей народа часто встречаются в произведениях и других французских писателей XVII столетия (и не только писателей – вспомним произведения братьев Лененов и других художников их школы). К концу века в книгах Лабрюйера и Фенелона, например, крестьянская тема становится важным компонентом их социально-этических концепций. А вскоре беднейшие слои крестьянства выдвигают и своего идеолога в лице аббата Мелье.
В конце XVII в. критические по отношению к абсолютизму тенденции усиливаются не только в политической публицистике; тираноборческий пафос пронизывает последнее творение Расина – его трагедию «Гофолия»; в XII книге «Басен» Лафонтена ощутимо звучит осуждение авантюристической политики Людовика XIV; моральное оскудение французского общества под властью абсолютного монарха широко показано в замечательной книге Лабрюйера – в его «Характерах».
