Новый свет на вопрос о реальности осады Трои был пролит лишь спустя полвека, когда все герои нашего рассказа давно уже сошли с исторической и просто жизненной сцены. В 1988 году, ровно через 50 лет после завершения раскопок Блегена, на Гиссарлыке начала работать новая археологическая группа под руководством Манфреда Корфмана. В числе прочего она произвела широкую разведку в окрестностях Гиссарлыка и, в частности, к юго-западу от него, вблизи высокого могильного кургана конической формы Бесик-Тепе. Во времена «классической», послегомеровской Греции (с V века до н. э. и позже) этот курган считался «могилой Ахиллеса», и именно на нем в свое время позировали для истории персидский царь Ксеркс и великий Александр Македонский. А в наше время экспедиция Корфмана сделала здесь весьма важное открытие. Во-первых, было обнаружено, что именно здесь в XIII–XII веках до н. э. (то есть во времена предполагаемой Троянской войны) находился морской берег. А во-вторых, всего в нескольких метрах от тогдашней береговой линии было найдено захоронение XIII века до н. э., содержавшее около 50 камер-гробниц с прахом кремированных людей. В гробницах сохранилось множество погребальной посуды и других предметов греческого производства. Среди этих предметов были также камни, игравшие роль личных печатей микенских аристократов.
Близость этого «греческого кладбища» к тому кургану, который греческая традиция упорно именовала «могилой Ахиллеса», а также к древнему морскому берегу была слишком красноречивой, чтобы быть случайной. Гомер («Илиада», 14:30) говорил о лагере, который греки во время осады разбили вблизи моря («Их корабли от равнины, где бились, далеко стояли // берегом моря седого…»); он говорил также, что здесь же, вблизи своего лагеря, греки хоронили героев, павших во время осады. Не нашел ли Корфман этот гомеровский лагерь? Тогда это однозначно доказывало бы историческую реальность осады города. Сам Корфман сформулировал свое мнение крайне осторожно: «Я могу лишь высказать интуитивное впечатление, что открытое нами кладбище в гавани Трои, скорее всего, относится к тем временам, когда происходила Троянская война». Любопытные находки были сделаны и в самой Трое. В южной части древней Трои-6 (и 7а, соответственно) экспедиция Корфмана обнаружила остатки шести домов с таким количеством микенской посуды, которое невольно порождало вопрос, не находилась ли здесь когда-то греческая торговая колония (доказано, например, что в Милете, много южнее Трои по берегу моря, такая колония действительно существовала). В таком случае захоронению, найденному Корфманом в Бесик-Типе, можно было бы дать и другое, более прозаическое объяснение — это могло быть, например, кладбище богатых микенских купцов, живших в Трое. Корфман и впрямь нашел признаки того, что Троя-6 была достаточно большим городом, далеко выходившим за стены той крепости, которую раскопали Дорпфельд и Блеген, и потому — особенно учитывая ее географическое расположение на берегах Дарданелл — вполне могла привлечь к себе внимание купцов из разных стран. Но ведь в той же мере и по тем же причинам она могла привлечь к себе и внимание хищных завоевателей! Уж очень многое в Трое-6 и 7а несло на себе следы чисто военных разрушений.
На окончательный выбор могли бы существенно повлиять показания каких-нибудь «независимых» свидетелей тогдашних событий. Но были ли у гомеровских Микен и Трои современники и одновременно близкие соседи, которые могли бы оставить такие свидетельства? Как ни странно, были — и даже два: Крито-Минойское царство на западе и Хеттская империя на востоке. К ним мы и обратимся на этом последнем витке нашего исторического расследования.
У Микен и Трои были два современника-соседа, и одним из них было Крито-Минойское царство. Заслуга его открытия принадлежит замечательному британскому археологу Артуру Эвансу. Подробный рассказ о работах Эванса увел бы нас далеко в сторону; ограничимся поэтому лишь тем, что непосредственно связано с загадкой Троянской войны. Эванс заинтересовался археологией Древней Греции под влиянием находок Шлимана в Микенах, Орхоменосе, Тиринфе и т. д. Ему казалось непонятным, что такая могущественная цивилизация, какой в результате раскопок Шлимана представала цивилизация Микен (ведь она простиралась чуть не на всю основную часть Греции), не оставила по себе никаких письменных памятников вроде тех, которыми засвидетельствовали свое существование Древний Египет или Шумерское и Ассирийское царства в Месопотамии. Эванс был убежден, что такие письменные следы микенского прошлого должны отыскаться, и его уверенность была подкреплена случайной находкой: в 1893 году, во время посещения Афин, некий торговец древностями предложил ему купить старинные камни с выцарапанными на них причудливыми узорами. По причине своей невероятной близорукости Эванс очень хорошо различал микроскопические детали и потому сумел разглядеть в узорах-царапинах явные следы некой системы. Он заподозрил, что это и есть разыскиваемая им микенская письменность. Однако на его вопрос, откуда камни, продавец сказал: «С Крита». Надо сказать, что Шлиман в свое время интересовался Критом и даже побывал в 1886 году в Кноссосе, что под Гераклионом, чтобы решить, не начать ли здесь свои очередные раскопки (ему это не удалось по весьма прозаической причине — турецкое правительство отказалось продать ему землю). Он с поразительной интуицией предвидел, что здесь может таиться нечто важное. «Я не буду поражен, если здешняя почва таит останки цивилизации, древность которой сделает Троянскую войну событием вчерашнего дня…» — писал он одному из корреспондентов. Разумеется, у шлимановой интуиции, как и у всякой иной, были вполне рациональные основания. Еще древние греческие мифы связывали с Критом начало науки, техники и архитектуры. Так, в знаменитом мифе о критском царе Миносе говорилось, что именно в Кноссосе легендарный архитектор, инженер и изобретатель Дедал построил царю дворец, а под ним — Лабиринт, куда был упрятан получеловек-полубык Минотавр, которого похотливая жена Миноса родила от совокупления с быком и который питался исключительно человечиной. Миф о Тезее рассказывал, как афинский герой Тезей пробрался в лабиринт, убил Минотавра и выбрался обратно с помощью нити Ариадны, дочери царя Миноса. Если верить мифу, этот подвиг Тезея избавил Афины от древней обязанности ежегодно отправлять в Кноссос человеческую дань. Если рассматривать эту легенду как отражение реальности в мифологическом сознании, она означает, что Афины, видимо, были подчинены Криту. Поэтому можно думать, что могущественное царство Миноса, владея множеством боевых кораблей, сумело подчинить себе и многие другие города — как на островах Эгейского моря, так и в материковой Греции.
И действительно, в ходе своих раскопок в Микенах Шлиман нашел несколько предметов с изображением критского быка, что, собственно, и навело его на мысль, что между Микенами и Критом могла существовать древняя связь — не случайно же его любимый Гомер упомянул критского царя Идоменея в числе властителей, приславших, по призыву Агамемнона, свои корабли и воинов под Трою. Так что визит Шлимана на Крит был целенаправленным — он надеялся отыскать там следы древних крито-микенских связей.
Эванс прибыл на Крит с другой целью — найти здесь следы «микенской письменности». Он быстро убедился, что камней с загадочными надписями, вроде купленного им в Афинах, здесь превеликое множество — местные женщины носили их на груди в виде амулетов и называли «молочными камнями». Но у местного археолога-любителя Калокаириноса он увидел еще более любопытный предмет — глиняную табличку, сплошь покрытую несомненными письменами. Калокаиринос нашел ее в ходе своих пробных раскопок в Кноссосе, когда проложенная им траншея вскрыла остатки обширного дворцового комплекса, стены которого были покрыты охровой краской, а полы завалены щебнем и обломками глиняной посуды. Прослышав о дворце, Эванс немедленно купил указанный ему кусок земли в Кноссосе (в отличие от Шлимана, ему это удалось, потому что к тому времени Крит уже освободился от турецкого владычества) и в 1900 году приступил к систематическим раскопкам. Первоначально весь его интерес сосредоточивался на поиске табличек; вскоре, однако, эти поиски отошли на второй план, поскольку первые же траншеи вскрыли богатейшие остатки какой-то могущественной цивилизации, значительно более древней, чем микенская (как и предсказывал за 15 лет до того Шлиман). Вскоре находки пошли сплошь и подряд: дворцовые залы с изумительными фресками на стенах, помещения с громадными сосудами, на которых были изображены сцены каких-то загадочных игр людей с бкками, статуэтки неизвестных дотоле богинь с обнаженной грудью, колонны и статуи, золотые украшения и множество обожженных глиняных табличек с отчетливыми письменами. Архитектура построек, характер живописи, детали росписей на сосудах — всё свидетельствовало о том, что открытая Эвансом культура не имела ничего общего с микенской и отличалась совершенно особым, индивидуальным характером. Постепенно усилиями других археологов, привлеченных Эвансом на Крит, выяснилось, что аналогичные дворцы, живопись, ритуалы существовали и в других районах огромного острова — на юге, в Фестосе, и на западе, в Мелии. Эванс назвал эту дворцовую культуру «крито-минойской» — в честь легендарного царя Миноса; по его убеждению, ее создателем был какой-то древний народ, возможно, пришедший на Крит из глубин Малой Азии.
