Еще ранее 18(30) января 1813 г. русской дипломатии удалось заключить секретную конвенцию о перемирии с австрийским командованием, по которой был принят план отвода австрийских войск с территории герцогства Варшавского в Галицию (464) . Это означало фактический выход Австрии из состоянии войны с Россией и прекращение боевых действий против русских войск. Другое дело, что Венский кабинет не торопился с полным разрывом отношений с Наполеоном (лавировал и пытался погреть на этом руки), но это был первый шаг на этом пути. Австрийская дипломатия явно выжидала и предпочитала проведение уклончивой политики, пытаясь использовать свое важное стратегическое положение – нахождение Австрийской империи на фланге театра военных действий. Сначала Венский двор предложил свое посредничество по ведению мирных переговоров между союзниками и Наполеоном. Александр I, мало веря в положительный результат, 27 февраля (11 марта) 1813 г. все же официально дал согласие на посреднические услуги, поскольку не раз высказывал надежду, что вскоре Австрия присоединится к коалиции. Но переговоры с Наполеоном, как несложно было предвидеть, не дали положительных результатов, и австрийская дипломатия (в лице К. Меттерниха) рекомендовала своему правительству ускорить военные приготовления, так как уже стало ясно, что Австрии не удастся избежать вовлечения в войну против Наполеона, в противном случае она могла оказаться на обочине европейской политики. Русский посол в Вене граф Г.О. Штакельберг достаточно прагматично в то время оценивал внешнеполитические шаги Австрии и 29 марта (10 апреля) 1813 г. докладывал своему императору: «Мы до известной степени имеем право беспокоиться и осуждать австрийский способ нейтралитета, ибо Россия могла с полным основанием надеяться на лучшее отношение венского двора. Однако, здраво оценив руководящие последним принципы и выдвинутые Австрией основы умиротворения, совершенно неприемлемые для императора Наполеона, легко прийти к выводу, что нынешний важный шаг австрийского императора почти неминуемо приведет к желательному для нас результату, т.е. к войне Австрии с Францией. Это требует логика вещей, сегодняшние и завтрашние интересы венского двора... Иллюзорные надежды на возможность решить дело миром – единственное, чего мы могли опасаться со стороны австрийского императора, отныне, – как мне кажется, недопустимы» (465) .
Международная обстановка в 1813 г. постепенно теряла черты неопределенности и стала проясняться. Четко обозначенные политические цели войны со стороны России (сокрушение империи Наполеона, освобождение Германии, установление европейского равновесия) обозначили прочный вектор развития будущих событий и создавали все предпосылки для присоединения к союзникам других заинтересованных государств и общественных сил. Вступление русской армии в Европу способствовало поднятию освободительных тенденций, в первую очередь в Германии. Русских восторженно встречали как избавителей во всех прусских городах. Офицер В.С. Норов, описывая переход русских войск по прусским землям, сообщал: «Весь сей путь, от Одера до Эльбы, казался нам триумфальным маршем» (466) . Офицер‑артиллерист Г.П. Мешетич вспоминал про свое пребывание в Пруссии: «Народ встречал россиян с радостными лицами, начал считать своими друзьями и избавителями от французских войск» (467) . Другой офицер, князь Н.Б. Голицын, также запечатлел в своих воспоминаниях радостный прием русских: «С каким уважением и даже восторгом принимали тогда русских офицеров жители этой Германии, которые после долгого угнетения под игом Наполеона видели в нас будущих избавителей и людей, показавших первый пример сопротивления непобедимому » (468) . Известный немецкий историк и современник этих событий Б.Г. Нибур следующим образом описывал вход казаков в Берлин в письме своей знакомой: «Ты не представляешь себе ликование при вступлении русских и оказанную им повсюду встречу. Русские и пруссаки как братья между собой...» А один из немецких журналов писал в те дни: «Ничего подобного уже целый век не было в Берлине! Хрупкие женщины целовали бородатых казаков и лихо прикладывались к фляжкам с простой водкой, которые им подносились в ответ. Разве кто мог в чем‑либо отказать людям, которые отвоевали для нас Отечество и готовы были в дальнейшем жертвовать ради нас своей жизнью. Во многих окнах развевались белые платки и повсюду раздавалось тысячекратное «ура» (469) .
20 февраля (4 марта) 1813 г. передовой отряд русской армии под командованием генерала А.И. Чернышева занял Берлин, а затем прусский король подписал воззвания «К Моему народу» и «К Моим войскам» и призвал к войне против Франции («Befreiungskieg» – «войну за освобождение»). Проведенные после 1807 г. военные реформы (Krьmper Sistem, когда в армии мирного времени служили лишь 6 месяцев) и создание корпуса резервистов дали возможность Пруссии быстро выставить боеспособную армию. Кроме того, создавался ландвер – прусское ополчение численностью около 100 тыс. человек. «В Пруссии, – написал в своем дневнике А.И. Михайловский‑Данилевский, – все принимало военный вид, вооружение было поголовное» (470) . Все это происходило в условиях невиданного национального подъема во многих частях Германии. Очень быстро, помимо уже созданного в 1812 г. Русско‑немецкого легиона, началось формирование из добровольцев Ганзейского легиона (около 3 тыс. человек), германо‑английского легиона (почти 4 тыс. человек), гражданской гвардии Гамбурга, отряда вольных партизан («дружина мести») полковника А. Люцова (2,5 тыс. человек) и других подразделений. Все эти части позднее вошли в корпус генерал‑лейтенанта Л.Г.Т. Вальмодена‑Гимборна, достаточно пестрого по своему составу образования. Но сами эти во многом стихийные явления стали верным знаком быстро нараставшей воли к сопротивлению и готовности немцев сбросить с себя чужеземное господство.
Вслед за Берлином в марте русские войска очень быстро очистили всю территорию к востоку от Эльбы, а затем заняли Гамбург, Бреслау, Любек, Лауэнбург, Дрезден. Но назначенный общим главнокомандующим союзных войск Кутузов старался осторожно продвигаться вперед, предпочитал действовать отрядами легких войск и активно проводить партизанскую войну, оставляя основные силы в резерве. В первую очередь он стремился использовать преимущества в коннице. «Летучие» партизанские отряды под командованием генералов А.И. Чернышева, А.Х. Бенкендорфа, В.К.Ф. Дернберга, С. Н. Ланского, полковников Ф.К. Тетенборна, Д.В. Давыдова, В.Г. Мадатова, В.А. Пренделя, К.Х. Бенкендорфа, ротмистра М.Ф. Орлова, капитана Ф.К. Гейсмара действовали очень удачно и буквально хозяйничали в тылу и на коммуникациях противника. Правда весной 1813 г. Кутузов не торопился с переходом Главной армии через Эльбу, предпочитая держать основные силы в районе Калиша. Он хотел произвести сосредоточение сил перед переходом в наступление и не раз осаживал генералов, нетерпеливо рвавшихся в бой. Так, главнокомандующий 25 марта (6 апреля) внушал в очередной раз генералу П.Х. Витгенштейну на его предложение переправиться и активно действовать на левом берегу Эльбы: «Повторить должен то, что ваше сиятельство из прежних моих отношений видеть изволили, а именно: что быстрое движение наше вперед для главного предмета будущей кампании никакой пользы принесть не может. Сие предположение мое исчислено на приближающихся силах неприятельских и на тех, которые к нам прибыть имеют» (471) . В частном письме к своему родственнику адмиралу Л.И. Голенищеву‑Кутузову старый генерал‑фельдмаршал довольно прагматично объяснял свои действия политическими и стратегическими моментами: «Отдаление наше от границ наших, а с тем вместе и от способов может показаться нерасчетливым, особливо если исчислить расстояние от Немана к Эльбе и расстояние от Эльбы к Рейну. Большие силы неприятельские могут нас встретить прежде, нежели мы усилимся прибывающими из России резервами, вот что тебе и всем, может быть, представляется. Но ежели войти в обстоятельства и действия наши подробнее, то увидишь, что мы действуем за Эльбою легкими отрядами, из которых (по качеству наших легких войск) ни один не пропадет. Берлин занять было надобно, а занявши Берлин, как оставить Саксонию и по изобилию ее и потому, чтобы отнять у неприятеля сообщение с Польшею. Мекленбург и ганзейские города прибавляют нам способов. Я согласен, что отдаление от границ отдаляют нас от подкреплений наших, но ежели бы мы остались за Вислою, тогда бы должны были вести войну, какую вели в (1)807 г. С Пруссиею бы союзу не было, вся немецкая земля служила бы неприятелю людьми и всеми способами, в том числе и Австрия» (472) . Кутузов, видимо, старался не увлекаться (слишком был опытен) и пытался контролировать процесс продвижения войск вперед. Как военачальник, он вполне реально оценивал возможности противника и опасался возможного контрудара, и однажды сказал с раздражением: «Самое легкое дело – идти теперь за Эльбу, но как воротимся? С рылом в крови!» (473) . Его предвидение в некоторой степени оказалось пророческим. Нелишне будет напомнить, что переход через Эльбу диктовался еще и важными политическими соображениями, надеждами союзников, что наступление и первые успехи поднимут всю Германию, заставят вступить в войну против Наполеона Австрию. В целом за наступление высказывался и прусский генералитет, горевший мотивами отмщения за позор 1806 г. В данном случае стоит отметить, что Кутузов, так же как и в «годину бед, годину славы», имел отличное от большинства генералов мнение, но проводить свои решения в жизнь ему стало значительно труднее, чем в 1812 г.
