человеческого отношения к миру. Девятнадцатое столетие принесло с собой убежденность в том, что наука постепенно развенчает религию. Человечество, как утверждалось, вступает в новую фазу рационализма, прагматизма и секуляризма. Религиозные убеждения, писал Фрейд в работе «Будущее одной иллюзии», «не подлежат доказательству… и несовместимы со всем, что мы узнали о физической природе мира»
{589}. Иначе говоря, эти убеждения суть «заблуждения».
Модернизация, казалось, подрывала основы религии, которая трактовалась как тяжкое наследие невежественного прошлого, которому нет места в новой действительности. Все меньше и меньше людей в Западном полушарии придерживались веры, церкви стремительно пустели, а религиозные убеждения и религиозные институты играли все менее значительную роль в большинстве западных обществ. Религия уступила идеологии. Нации, правительства, общественные движения определяли себя через отождествление с той или иной светской идеологией — либерализмом, социализмом, коммунизмом, авторитаризмом, корпоративизмом или демократией. Эти идеологии доминировали в общественном сознании, формировали международные отношения, порождали конфликты и предоставляли модели организации социально-политической структуры и экономики.
В последней четверти двадцатого столетия вектор развития человеческого общества изменил направление на противоположное. Религия восстановила свою значимость как в частной, так и в общественной жизни, как на уровне национальных государств, так и в межгосударственных отношениях. Почти повсеместное возрождение религии наблюдается едва ли не во всех регионах Земли — кроме Западной Европы. Религиозно-политические движения во всех странах мира, исключая западноевропейские, получают широкую общественную поддержку. При этом большинство членов подобных движений — не старики, а молодые люди, и не крестьяне, но мобильные и получившие отличное образование «белые воротнички», профессионалы с высоким уровнем доходов — как, например, студентки турецкого медицинского университета, явившиеся на занятия в чадрах и тем самым бросившие вызов светскому правительству Турции. Две великие миссионерские религии, ислам и христианство, сражаются по всему свету за новых приверженцев и находят их, соответственно, среди исламских фундаменталистов и среди протестантов-евангелистов, вероучение которых оказалось столь популярным в Латинской Америке, а теперь распространяется в Африке, Азии и в бывшем коммунистическом мире. Статистический доклад о религиозности людей конца двадцатого столетия завершается таким выводом: «Согласно данным, полученным в ходе этого исследования, в большинстве стран мира происходит религиозное возрождение, охватывающее большинство крупнейших мировых наций и народов. Это возрождение наиболее ярко проявляется в бывших коммунистических государствах Восточной Европы, Центральной Азии и Кавказа, а также в Латинской Америке, на Ближнем Востоке, в Африке, в Китае и в Юго-Восточной Азии… [По контрасту] в большинстве промышленно развитых стран религия по-прежнему находится в упадке, что, впрочем, отнюдь не препятствует ее полноценному возрождению в Соединенных Штатах» {590}.
Возрождение религии и религиозности не осталось незамеченным учеными, подтверждением чему могут служить такие работы, как «Реванш Бога», «Упадок светского государства» и «Секуляризм отступает». Большая часть земного шара ныне отвергает секуляризм, двадцать первое столетие обещает стать веком религиозности. Западные светские государственные модели отрицаются как нежизнеспособные. В Иране попытки шаха Резы Пехлеви создать модернизированное по западному образцу светское общество привели к фундаменталистской революции. В России ленинское светское атеистическое государство сменилось современным российским, которое позиционирует православие как ключевой элемент русской духовности и культуры. В Турции концепция светского «вестернизированного» государства, сформулированная Ататюрком, отвергается набирающими силу исламскими политическими движениями; в 2002 году одержала победу на выборах в турецкий парламент и сформировала правительство политическая партия религиозного толка. Представление Неру об Индии как о светском социалистическом государстве с парламентской демократией встретило сопротивление нескольких религиозно-политических движений, которые создали партию Бхаратия Джаната (BJP), победившую на очередных выборах. Бен-Гурион видел Израиль светской еврейской социал-демократией, на что категорически не согласились ортодоксальные иудеи. В арабском мире, как показал Кирен Шаудри, возникает «новый национализм», комбинирующий националистический антагонизм эпохи Насера с обретающим все большее могущество политическим исламизмом {591}. В тех арабских странах, где существует институт выборов, исламские политические партии в первые годы нового столетия почти повсеместно укрепили свое влияние. Как выразился Марк Юргенсмайер, по всему миру политические лидеры «ищут новые формы национальной организации, основанной на религиозных ценностях» {592}. Иными словами, США далеко не одни заполняют пустующую паперть.
Возросшая значимость религии как элемента национальной идентичности также означает увеличение числа религиозных конфликтов во многих регионах земного шара. Эти конфликты зачастую имеют политические или экономические причины и представляют собой столкновения из-за территории или ресурсов. Политики же заинтересованных сторон в собственных интересах разжигают религиозные страсти. Как только конфликт превращается в религиозный, он становится практически неуправляемым, и найти компромиссное решение крайне затруднительно: в самом деле, храм или мечеть следует возвести в Айодхье и кому, евреям или мусульманам, должна принадлежать Голгофа? «Религия очень часто лежит в основании конфликта, — пишет Джонатан Сакс, главный раввин Объединенной иудейской конгрегации стран Британского Содружества. — Религиозный фактор в полной мере проявился в таких зонах конфликтов, как Босния, Косово, Чечня, Кашмир и остальная территория Индии и Пакистана, Северная Ирландия, Ближний Восток, Африка ниже Сахары и во многих странах Азии» {593}.
Воинствующий ислам против Америки
Когда 11 сентября 2001 года Усама бен Ладен атаковал Нью-Йорк и Вашингтон и погубил несколько тысяч человек, он, сам того не желая, сделал еще две вещи. Во-первых, он заполнил вакуум, образовавшийся с исчезновением, благодаря Горбачеву, главного врага Америки, а во-вторых, подчеркнул идентичность американцев как христианской нации. Эти атаки были самыми разрушительными из всей серии террористических нападений, организованных начиная с 1980-х годов «Аль-Кайедой» и другими радикальными организациями. Бен Ладен в феврале 1998 года объявил «джихад против евреев и крестоносцев», тем самым формально бросив перчатку западному миру, и заявил, что «убивать американцев и их союзников, все равно — военных или гражданских, — святая обязанность каждого мусульманина, который должен истреблять врагов в любой стране мира» {594}. Америку выбрали в качестве мишени, потому что она сильна, потому что она — христианская страна и потому, что она посылала свои войска на исламские территории и поддерживала коррумпированный саудовский режим, который представляет собой «американского ставленника» {595}.
Американцы не рассматривают ни ислам в целом, ни людей, его исповедующих, ни исламские территории, ни исламскую цивилизацию в качестве своих врагов. А вот исламские экстремисты, как религиозные, так и светские, считают Америку и цивилизацию, которую она в себе воплощает, врагом ислама; поэтому США должны относиться к этим экстремистам соответственно. Конфликт между Америкой и воинствующим исламом во многом напоминает «холодную войну». Исламская враждебность заставляет американцев идентифицировать себя с религиозной и культурной точек зрения — а «холодная война» определяла идентичность нации с социально-политических позиций. Слова Джорджа Кеннана, произнесенные в
