существуют до сих пор, и хотя наличие органов образования не позволяет им копировать модель Дотбойс-Холла, они держатся скорее за свою элитарность, чем за академическую успеваемость. В целом соображения прибыльности не затрагивают образования, и это прекрасно.
Даже ту деятельность, которую государственные власти осуществляют не сами, необходимо контролировать. Работу по освещению улиц можно поручить и частной компании, но сделать ее надо независимо от того, прибыльное это дело или нет. Дома может построить и частный подрядчик, но сами постройки должны соответствовать местному законодательству. Все уже согласились с тем, что строгие правила в этой области очень желательны. Унитарное городское планирование наподобие проекта сэра Кристофера Рена после Великого лондонского пожара 1666 года может покончить с уродством и убогостью трущоб и сделать современные города красивыми, удобными и здоровыми. Этот пример иллюстрирует еще один аргумент не в пользу частного бизнеса в нашем высокомобильном мире: районы, которые следует переделывать целиком, слишком велики даже для самых крупных плутократов. Лондон – один из таких районов, которые надо рассматривать как единое целое, так как огромный процент его населения спит в одном месте, а работает в другом. А в такие важные проекты, как морской путь Святого Лаврентия, вовлечены многочисленные интересы обширных пространств, принадлежащих двум странам. В подобных случаях бывает недостаточно одного правительства. Люди, товары и энергия куда более мобильны в наши дни по сравнению с прошлым, и в итоге небольшие территории теперь не так самодостаточны, как во времена, когда самым быстрым способом передвижения были лошади.
Электростанции приобрели такую значимость, что, отданные в частные руки, способны привести к новому виду тирании, сравнимому разве что с властью средневекового барона. Очевидно, что населенные пункты, зависящие от электростанции, не могут рассчитывать на экономическую стабильность, если станция всецело используется в монополистических интересах. Мобильность товаров все еще во многом зависит от железных дорог, да и мобильность людей частично вернулась к зависимости от дорог. Рельсы и шоссе стерли границы между городами, а аэропланы стирают их между странами. Таким образом, достижения прогресса повсеместно увеличивают необходимость распространения государственного регулирования на все более и более обширные территории.
9. Война
Теперь мы подошли к последнему и самому убедительному доводу в пользу социализма, а именно к необходимости предотвращения войны.
Не буду тратить время на обсуждение вероятности войны или вреда от нее, поскольку они очевидны. Я отвечу на два вопроса: 1) Насколько сохранение капитализма приближает угрозу войны? и 2) Насколько отодвинет эту опасность переход к социализму?
Война – традиция древняя. Она не возникла при капитализме, хотя всегда имела главным образом экономическую подоплеку. В прошлом основными поводами к войне были личные амбиции монархов или завоевательные походы агрессивных племен или народов. Такие конфликты, как Семилетняя война, соединили в себе оба эти стремления: в Европе происходила борьба династий, а в Америке и Индии между собой сражались целые нации. Завоевания римлян, как правило, были движимы личными пекуниарными интересами генералов и их легионеров. Пастушеские народы вроде арабов, гуннов и монголов неоднократно выступали в походы, гонимые нехваткой земель для пастбищ. И во все времена, кроме случаев, когда войны происходили по воле монарха (как в Китайской и позже Римской империях), военные кампании не утихали лишь потому, что нравились агрессивным, уверенным в победе мужчинам, а женщинам давали повод восхищаться их отвагой и доблестью. Противникам войны не стоит забывать о том, что, несмотря на впечатляющие достижения военного искусства со времен его истоков, древние мотивы живы до сих пор. Международный социализм – единственное, что обеспечит полную гарантию мира, хотя, как я постараюсь доказать, победив хотя бы в основных цивилизованных странах, он уже значительно уменьшит вероятность войны.
Несмотря на то что часть цивилизованного населения по-прежнему рвется воевать, мирные устремления все же сильнее, чем когда-либо за последние несколько столетий. Люди на горьком опыте убедились, что последняя война не пошла на пользу даже победителям. Все понимают, что следующая война наверняка приведет к гибели гражданского населения в невиданных доселе масштабах, что потери будут сравнимы по тяжести разве что с Тридцатилетней войной и уж точно не ограничатся одной из воюющих сторон. Многие боятся, что столицы сровняются с землей и целый континент будет потерян для цивилизации.
Даже британцам ясно, что теперь бессмысленно рассчитывать на свою вековую неуязвимость к вторжению извне. Эти соображения вызывают в Великобритании страстное желание во что бы то ни стало сохранить мир, и похожие настроения, хотя, возможно, в чуть меньшей степени, преобладают в большинстве других стран.
Так почему же, несмотря на все вышесказанное, нам следует опасаться войны?
Самой непосредственной и очевидной причиной, конечно же, является суровость Версальского договора 1919 года и последующий за ним рост воинствующего национализма в Германии. Новая война наверняка повлечет за собой заключение еще более сурового договора, что приведет к еще более ожесточенной реакции со стороны побежденных.
Прочного мира не добиться бесконечным перетягиванием каната. Для этого необходимо устранить причины враждебности между нациями. И поскольку в настоящее время эти причины в основном связаны с экономическими интересами некоторых групп населения, то и избавиться от них можно только путем фундаментальных экономических реформ.
Возьмем в качестве примера металлургическую промышленность как наиболее наглядную иллюстрацию экономических стимулов к войне. Определяющим здесь является тот факт, что при современной технике производить сталь в огромных количествах гораздо менее затратно, чем небольшими партиями. Следовательно, при достаточно обширных рынках сбыта производитель получает прибыль, иначе – несет убытки. У сталелитейной промышленности в Соединенных Штатах, где внутренний рынок превышает все прочие, до сих пор не было нужды заниматься политикой, кроме как с целью не давать ходу планам по военно-морскому разоружению. Зато у Германии, Франции и Великобритании рынки сбыта куда меньше, чем того требует их техническое оснащение. Они могли бы, разумеется, объединиться и таким образом добиться некоторых преимуществ, но и тут не обходится без экономических возражений. Значительная часть спроса на сталь связана с подготовкой к войне, поэтому национализм и гонка вооружений в целом выгодны для металлургической промышленности. Более того, французский Комитет металлургии и немецкий сталелитейный концерн надеются посредством войны расправиться с конкурентами, вместо того чтобы делиться с ними прибылью; и поскольку связанные с войной расходы падут главным образом на других, они рассчитывают на получение финансовой выгоды. Скорее всего, они ошибаются, хотя подобные ошибки естественны для наглых самоуверенных мужчин, одержимых властью. Тот факт, что стратегически важное золото Лотарингии ранее принадлежало Германии, а теперь Франции, лишь усиливает вражду между двумя группами промышленников и служит постоянным напоминанием о том, чего можно добиться в результате войны. Естественно,
