господствовали в мире до самого Ренессанса. В Западной Европе Возрождение стимулировало недолгий период пышного интеллектуального и художественного великолепия, которое повлекло за собой политический хаос и решительно настроило простых людей разделаться с этими глупостями и вернуться к серьезным занятиям – а именно, к убийству друг друга в религиозных войнах. Торговые нации, Голландия и Англия, первыми освободились от нетерпимости Реформации и Контрреформации и проявили терпимость, борясь друг с другом вместо того, чтобы объединиться против приверженцев Рима. Англия так же, как Древняя Греция, оказала смягчающее влияние на соседей и постепенно стимулировала развитие скептицизма, необходимого для установления демократии и парламентского правительства, которые едва ли возможны в эпоху нетерпимости и потому имеют тенденцию сменяться фашистскими и большевистскими режимами.
На облик мира в девятнадцатом веке куда более, чем принято считать, повлияла философия, воплощенная в революции 1688 года и озвученная Джоном Локком. Эта философия господствовала в Америке в 1776 году и во Франции в 1789-м, а оттуда распространилась на остальные западные страны – в основном благодаря престижу, который Англия приобрела в результате промышленной революции и победы над Наполеоном.
Лишь весьма постепенно люди заметили в этой ситуации фундаментальное противоречие. Идеи Локка и либерализма девятнадцатого века были коммерческими, а не индустриальными: философия, подходящая для индустриализма, коренным образом отличается от философии лихих морских торговцев. Индустриализм синтетичен; он формирует крупные экономические единицы, делает общество более органичным и требует подавления индивидуалистических импульсов. Более того, экономическая организация индустриализма до сих пор была олигархической и нейтрализовала политическую демократию в самый момент ее кажущейся победы. По этим причинам мне представляется вероятным, что мы вступаем в новую эпоху синтетической нетерпимости, которая, как все такие эпохи, чревата войной между соперничающими философиями или идеологиями. Именно эту вероятность мне и хотелось бы изучить.
Сегодня в мире существуют только две великие державы: одна – это Соединенные Штаты, другая – СССР. Численность населения у них примерно одинакова; так же и у стран, над которыми они доминируют. Соединенные Штаты главенствуют на американском континенте и в Западной Европе; СССР – в Турции, Персии и большей части Китая. Это разделение напоминает средневековое разделение между христианами и мусульманами; то же столкновение догматических идеологий, та же непримиримая враждебность и сходный раздел территории, хотя и более обширной. Точно так же, как в Средние века внутри христианских и магометанских блоков, будут вспыхивать войны и внутри этих двух мощных групп; однако можно ожидать, что рано или поздно они окончатся искренними мирными договорами, тогда как между двумя группами возможны лишь перемирия, вызванные взаимным истощением. Я не считаю, что какая-либо из групп может окончательно победить или извлечь выгоду из конфликта; по моему мнению, конфликт будет поддерживаться тем, что обе группы ненавидят друг друга и считают соперника воплощением зла. Это характерная черта идеологических войн.
Я не пытаюсь, конечно, утверждать, что такое развитие событий абсолютно неизбежно: в человеческих делах будущее останется неопределенным до тех пор, пока наука не продвинется намного дальше, чем сейчас. Я лишь отмечаю движение мощных сил в указанном направлении. Поскольку это силы психологические, они находятся под контролем человека; так что если будущие конфликты будут неугодны власть имущим, они смогут их предотвратить. Пророча будущие несчастья (при условии, что пророчество не основано на чисто физических соображениях), пророк отчасти имеет целью побудить людей к действиям, необходимым для опровержения его предсказаний. Поэтому человек, пророчащий зло, если он филантроп, должен стремиться к тому, чтобы его ненавидели, и делать вид, что крайне огорчился бы, если бы реальность не подтвердила его прогноз. С учетом этой оговорки я предлагаю изучить причины ожидать идеологических войн, а затем меры, которые необходимо будет предпринять для их предотвращения.
Основной причиной ожидать в скором будущем усиления фактической нетерпимости по сравнению с восемнадцатым и девятнадцатым веками является дешевизна крупномасштабного стандартного производства. То, что это приводит к созданию трестов и монополий, давно известная истина – как минимум такая же старая, как Коммунистический манифест. Но нас в данной связи интересуют последствия для интеллектуальной сферы. Растет тенденция к сосредоточению контроля источников мнений в руках малого количества сил, в результате чего мнения меньшинств теряют возможность эффективного выражения. В СССР эта концентрация осуществляется сознательными политическими методами в интересах правящей партии. Поначалу казалось очень сомнительным, что такой метод может быть успешным, но с годами успех становится все вероятней. Были сделаны уступки в экономической практике, но не в экономической и политической теории и уж точно не в философском мировоззрении. Коммунизм становится все более и более похож на религиозную идеологию, устремленную к достижению будущего рая, и все меньше и меньше на способ улучшения земной жизни в настоящем. Подрастает новое поколение, которое принимает это вероучение как нечто само собой разумеющееся, так как в годы формирования личности ни разу не слышало, чтобы кто-то подвергал его сомнению. Если нынешний контроль над литературой, прессой и образованием продлится еще двадцать лет – а предполагать, что этого не произойдет, нет никаких оснований, – коммунистической философии будет придерживаться подавляющее большинство молодых энергичных людей. Бороться с ней будут, с одной стороны, все уменьшающаяся горстка недовольных стариков, оторванных от реальности и течения жизни в стране; с другой стороны, кучка вольнодумцев, мнение которых, скорее всего, еще долго не наберет никакого значимого влияния. Свободомыслящие люди существовали всегда – итальянские аристократы в тринадцатом веке были по большей части эпикурейцами, – но влияние они приобретали лишь в те периоды, когда в силу каких-нибудь случайных обстоятельств их мнения оказывались по экономическим или политическим причинам полезны важным социальным группам, как сейчас в Мексике. Главенствующая «церковь» всегда может этого избежать, проявив крупицу здравого смысла, и можно предположить, что в России именно это и произойдет. С распространением образования все новые молодые крестьяне вовлекаются в ее лоно, а их обращению в ряды сторонников теории способствуют растущие уступки индивидуализму в крестьянском хозяйстве. Чем меньше коммунизм вмешивается в реальный экономический режим, тем больше он сможет развернуться в общепринятой идеологии.
Однако этот процесс происходит не только в России или на территории СССР. В Китае он пока лишь начинается и, вполне возможно, наберет полную силу. Все, что сейчас бурно развивается в Китае – в частности, националистическое правительство, – зародилось под влиянием России. Военными успехами южные армии в значительной степени обязаны пропаганде, организованной под русским руководством. Те из китайцев, кто придерживается древних религий – буддизма и даосизма, – политические реакционеры; христиане, как правило, слишком дружелюбны к иностранцам на вкус националистов. Националисты в основном выступают против всех старых религий, как местных, так
