Новое правительство, формирование которого было поручено Францу Папену, просуществовало всего пять месяцев и вошло в историю как «кабинет баронов». Протекцию Папену, который ради получения высокого поста вышел из партии Центр, составил генерал Шлейхер, сам примерявшийся к креслу рейхсканцлера, но получивший лишь пост военного министра. Папен рассчитывал на постепенный демонтаж Веймарской системы, предложив рейхспрезиденту отложить выборы в рейхстаг за пределы положенного конституцией срока, и одновременно выдвинул идею «приручения» национал-социалистского движения. Гитлер казался ему менее опасным, нежели революционная риторика «марксистов». 16 июня был снят запрет партийной униформы и военизированных формирований НСДАП. Это породило новую волну уличных столкновений – провокационные марши штурмовиков по рабочим кварталам вызывали ответную реакцию их обитателей. Погромная атмосфера охватывала не только безработную молодежь, «чесались кулаки» и у ранее благонамеренных обывателей. Счет убитым шел на десятки, раненых полицейская статистика просто не успевала фиксировать.
Важным шагом в политике уступок националсоциалистам стал государственный переворот в Пруссии, правительство которой потеряло парламентскую поддержку еще в апреле 1932 г. Прусская полиция, находившаяся под командованием социал-демократа Карла Северинга, наиболее последовательно противодействовала террору штурмовиков, но так и не смогла полностью овладеть ситуацией на улицах Берлина, Гамбурга и других городов. Это и стало поводом для смещения правительства Отто Брауна 20 июля 1932 г. – верховная власть в крупнейшей земле Германии перешла к Папену, специально назначенному «имперским комиссаром по Пруссии». В отличие от марта 1920 г. СДПГ и АДГБ не призвали своих сторонников к защите республиканских устоев – официальное объяснение заключалось в том, что всеобщая забастовка резко ухудшит материальное положение рабочих. На самом деле социал-демократия и ее союзники больше всего боялись покинуть почву легальности, ту самую почву, которая день за днем уходила изпод ног республиканцев. Один из лидеров ГДП Эрих Кох-Везер позднее сделал точное признание: «Тихое сползание в диктатуру опасней неожиданного срыва, ибо оно порождает иллюзию возможности в любой момент остановить этот процесс» Для КПГ прусские события были всего лишь эпизодом далеко зашедшей «фашизации» Германии.
Последнее требование национал-социалистов, заинтересованных в наращивании своих избирательных успехов, заключалось в скорейшем проведении новых выборов. Оно противоречило стратегии Папена, но было поддержано Гинденбургом, не желавшим нарушать букву Веймарской конституции. 31 июля 1932 г. граждане Веймарской республики вновь пришли к урнам для голосования. Надежды социал-демократов на то, что избиратели скажут свое «нет» «кабинету баронов», оправдались лишь отчасти – из-за своей тихой капитуляции в Пруссии партия получила на 3 % голосов меньше, чем в сентябре 1930 г. Итоги выборов стали подлинным триумфом НСДАП, бросившей на них всю мощь своего пропагандистского аппарата и фанатизм своих приверженцев. За нее проголосовало более трети избирателей, значительное число которых впервые воспользовалось этим правом – 37,4 %. В лагере рейхспрезидента очередная победа национал-социалистов была воспринята со смешанными чувствами. Министры разделились на два лагеря – на тех, кто выступал за установление президентской диктатуры для недопущения «коричневой революции сверху», и на тех, кто видел путь к нормализации в том, чтобы «назначить главного браконьера лесничим». В конечном счете победили сторонники тактики «приручения» в главе с рейхсканцлером.
После выборов за Гитлером как потенциальным участником правительства развернулась настоящая охота – массовое влияние его партии представлялось весьма лакомым кусочком политикам элитарной пробы. Гитлер встал на позицию «все или ничего», потребовав для себя пост рейхсканцлера. На переговорах 6 августа Шлейхеру удалось отстоять для себя лишь пост военного министра, и он посчитал это достаточным условием для того, чтобы дать «зеленый свет» национал-социалистам. На следующий день Геббельс записал в своем дневнике: «Все произойдет на этой неделе. Шеф станет рейхсканцлером и премьер-министром Пруссии… Если рейхстаг не проголосует за предоставление чрезвычайных полномочий, пусть отправляется по домам… Мы никогда не откажемся от власти, разве что нас вынесут оттуда в качестве трупов».
Под давлением Папена Гинденбург согласился побеседовать с Гитлером. Накануне их встречи 13 августа последний отдал приказ о сборе отрядов штурмовиков вокруг Берлина – пример «похода на Рим» Муссолини не давал ему покоя. Пока это было лишь дополнительным рычагом давления на власть. Гитлер помнил о провале «пивного путча» и в конечном счете предпочел длительную осаду рейхспрезидента. Ее первый этап завершился жестоким разочарованием обеих сторон. Гинденбург был взбешен заносчивостью «богемского ефрейтора», повторившего свои требования и отказавшегося выступать в роли младшего партнера в какой бы то ни было коалиции. На следующий день президентская пресс-служба дементировала неумеренные амбиции лидера НСДАП, «отказавшегося поддержать идею национального правительства». В обычное время столь жесткое заявление нанесло бы непоправимый ущерб его политическому имиджу. Однако в условиях кризиса законной власти это пошло только на пользу Гитлеру – среди растерянных фигур полусвета он, публичный политик и прекрасный оратор, смотрелся очень выигрышно. Его образ вполне соответствовал тому типу харизматического лидера, который способен возглавить толпу в дни великих потрясений.
В день своего первого рабочего заседания 12 сентября 1932 г. рейхстаг, в котором НСДАП и КПГ обладали абсолютным большинством и который не оставлял никаких шансов на вотум доверия Папену, был распущен. И вновь Гинденбург не решился на формальное устранение парламента из политической жизни страны, посчитав, что высшая точка кризиса еще не достигнута. На выборах в рейхстаг 6 ноября 1932 г. надеждам национал-социалистов на получение абсолютного большинства голосов не суждено было сбыться, напротив, НСДАП потеряла 4 % голосов. Отвернувшиеся от нее избиратели возвращались к традиционным предпочтениям – партия Гугенберга ровно на треть увеличила число своих избирателей. Казалось, выжидательная тактика Гинденбурга принесла свои плоды и его окружение могло всерьез заняться планами установления стабильного авторитарного правления. Но президент продолжал настаивать на формировании правительства, способного получить парламентскую поддержку.
Ноябрьские выборы изменили вектор опасений веймарской элиты. Неуклонный прирост голосов у КПГ, почти догнавшей социал-демократов, позволял заключить, что до нормализации политической обстановки дело еще не дошло. Комментарии прессы подчеркивали, что националистическую волну «коричневых», подточившую устои Веймарской республики, сменила «красная» волна коммунистов, готовая воспользоваться плодами работы своей предшественницы. Настроения в руководстве НСДАП были близки панике, раздавались даже упреки в адрес фюрера за его неспособность достичь соглашения с Гинденбургом после победы на предыдущих выборах. «Мы получили серьезную оплеуху» – записывал Геббельс в своем дневнике 6 ноября. Несколькими днями позже он констатировал печальное состояние партийной кассы и «полную невозможность собрать приличные суммы денег после такого поражения».
В этот критический момент Гитлер показал себя мастером закулисных интриг, организовав лоббирование Гинденбурга влиятельными деятелями политики и бизнеса. 19 ноября тот получил письмо двадцати предпринимателей, в том числе Хьялмара Шахта и Фрица Тиссена, где выражалась уверенность в том, что «передача поста главы правительства лидеру крупнейшей национальной группы позволит устранить слабости и ошибки, неизбежно присущие массовому движению, и использовать позитивный потенциал миллионов людей, до сих пор остающихся вне политической ответственности». Парадоксально, но именно отток избирателей помог Гитлеру совершить решающий рывок к власти. Гинденбург и его окружение решили, что национал-социалистская партия исчерпала потенциал своего массового влияния – теперь, когда она переходила от наступления к обороне, с ней было легче вести переговоры. Труднее всего было преодолеть барьер личной неприязни рейхспрезидента к нацистским «выскочкам», которая была замешана на аристократическом высокомерии. С этим обстоятельством был связан последний эпизод политической агонии Веймарской республики – неожиданное для несведущей публики назначение на пост рейхсканцлера «друга семьи» генерала Шлейхера (3 декабря 1932 г.). Имея перед глазами опыт диктаторских режимов в странах Южной и Восточной Европы и внутренне соглашаясь с необходимостью его повторения, президент не хотел, чтобы это была «его» диктатура.
