Проникая во все поры общества, партиягосударство одновременно пытается сохранить свою элитарность. Согласно Дж. Орвеллу в условиях «научно-фантастического» тоталитаризма сосуществуют внутренняя и внешняя партии, каждая из которых имеет собственные функции и особые законы. Созданные Генрихом Гиммлером в конце 20-х гг. охранные отряды СС (Schutzstaffel), задуманные в качестве телохранителей лидеров НСДАП, становятся после захвата власти элитой нацистского движения со строгими критериями отбора, собственной символикой (впрочем, отчасти копировавшей регалии гусарских полков кайзеровской армии) и даже судопроизводством. Если в 1933 г. их состав насчитывал 52 тыс. человек, то на закате «ретьего рейха» – уже около полумиллиона «истинных арийцев». В отличие от простых членов партии, которым позволялось сохранять свои религиозные привязанности, эсесовцы должны были исповедовать мистические культы, стержнем которых была слепая верность «фюреру и нации». Гиммлеру удалось превратить СС в своего рода «государство в государстве», отвечавшее за сохранение чистоты арийской расы, а после начала войны и за «германизацию» захваченных стран. На балансе СС находились партийные школы, сеть издательств и домов отдыха, и даже специальные бордели, где размножались обладатели ярко выраженных нордических признаков.
Самым страшным орудием СС стала система государственного террора, получившая свое окончательное воплощение в Управлении имперской безопасности, созданном в сентябре 1939 г. и возглавленном Рейнхардом Гейдрихом. В него вошли как подразделения СД, выступавшие до того в роли партийной разведки и контрразведки (Sicherheitsdienst), так и политическая полиция (Gestapo), без труда освоившаяся с расширенным фронтом работы в условиях начавшейся мировой войны. Сам Гиммлер, получивший звание «рейхсфюрера СС и шефа германской полиции», олицетворял собой партийное руководство карательными органами, гарантируя им неприкосновенность в случаях, когда их действия вступали в вопиющее противоречие с неотмененными правовыми нормами Веймарской республики и встречали протест судов или прокуратуры.
Сращивание партийных и государственных учреждений является чертой, позволяющей говорить о тотальном характере того или иного политического режима. Параллельно меняется сама система власти, ее открытые институты постепенно отходят на второй план – регулярно проводимые плебисциты дают более 90 % голосов в поддержку внешней политики Гитлера, изредка собирающийся рейхстаг становится лишь удобной трибуной для его «мирных инициатив», замирает деятельность кабинета министров – последний раз он собирается в 1938 г. Решающим фактором становятся личные связи, принадлежность к определенному клану, возглавляемому тем или иным лидером первого эшелона. Особое значение имеет постоянный доступ к фюреру – его адъютанты и секретари (вспомним хотя бы Мартина Бормана) имеют в новой системе больший вес, нежели второстепенные министры. Внешне политика продолжает делаться в правительственном квартале Берлина, на самом деле ее источник смещается в сферу политической биографии Гитлера. Его «застольные разговоры» на личной вилле Берхтесгаден или в военной ставке под характерным названием «Волчье логово» – вот те откровения, которые усилиями ближайшего окружения превращаются в законы и приказы, определяющие судьбу восьмидесяти миллионов немцев, а затем и полумиллиарда европейцев.
Несмотря на огромное количество трудов, посвященных государственным механизмам «третьего рейха», источники их эффективной работы продолжают оставаться научной загадкой. Ученым до сих пор не удалось объяснить «несоответствия между претензией режима на монолитное господство и поликратическими структурами власти, отношения между которыми определялись неразберихой компетенций и складывались в систему «управляемого хаоса» (К.Д. Брахер). В определенной степени историков выручал биографический подход к истории «третьего рейха», которая оказывалась производной от демонической воли всемогущего вождя (И. Фест). Однако чем детальнее становились исследовательские проекты, тем меньше их результаты вписывались в рамки персонифицирующих объяснений. Тоталитарный подход, для которого стабильность и самодостаточность нацистской системы власти являлись чем-то само собой разумеющимся, на исходе 60-х гг. подвергся серьезной критике со стороны историков-ревизионистов. Последние трансформировали «управляемый хаос» в «неуправляемый», делая различие между внутренним содержанием и внешним обликом новых политических структур и предостерегая коллег от переоценки их рациональности (М. Брошат). Постоянные битвы различных ведомств за ресурсы, подковерные конфликты в ближайшем окружении Гитлера – все это говорило о «третьем рейхе» как историческом экспромте с преобладающей тенденцией к саморазрушению. Причины тех или иных зигзагов его внутренней и внешней политики с точки зрения ревизионистов следует искать не столько в программных установках национал-социализма, сколько в среднем арифметическом ведомственных интересов. Свою долю критики от представителей нового направления в историографии получил и устоявшийся образ Гитлера, который оказался скорее «слабым диктатором», уклоняющимся от принятия решений и озабоченным сохранением лишь собственного престижа (Г. Моммзен).
Спор традиционалистов и ревизионистов продолжается и по сегодняшний день, хотя обе партии проявляют склонность к все более умеренным оценкам и даже предпринимают попытки синтеза крайних подходов. С точки зрения Себастиана Хафнера нацистское руководство прекрасно понимало, что асболютное господство невозможно в условиях нормально функционирующего государства, ему был нужен хаос, доказывавший его собственную незаменимость. Герой двухтомной биографии Гитлера, вышедшей из-под пера английского историка Яна Кершоу, выступает как лидер «харизматического сообщества» крайних радикалов, которые сумели обратить себе на пользу авторитарные инстинкты масс и навязать им свое видение будущего Германии..
В пользу традиционного взгляда на Гитлера как политика, способного единолично принимать и проводить в жизнь упреждающие решения, свидетельствуют события 30 июня 1934 г., вошедшие в исторический лексикон как «ночь длинных ножей». Согласно официальной версии группа заговорщиков, близких фюреру, готовила государственный переворот, который своевременно удалось предотвратить. Само понятие «длинных ножей» было позаимствовано из лексикона штурмовиков, требовавших «пустить кровь богатеям». Их лидер Эрнст Рем, стоявший у истоков НСДАП, не расстался с честолюбивыми планами и после того, как приход партии к власти отодвинул на второй план его сторонников социальной революции в нацистском движении. На их недовольство накладывались опасения руководства рейхсвера, что его буквально затопит «партийная армия» штурмовиков, достигшая трех миллионов человек. Поставленный перед выбором, Гитлер ни минуты не колебался, лично приехав в Баварию арестовывать Рема и его сподвижников.
«Ночь длинных ножей» избавила Гитлера от потенциальных конкурентов из прошлого и будущего. Это был двойной удар – как против вольницы нацистов первого поколения, так и против своих консервативных попутчиков времен агонии Веймарской республики. Генералы Шлейхер и Бредов были казнены, Папен чудом избежал их участи, Брюнинг сумел эмигрировать в Великобританию. Для оправдания репрессий по отношению к десяткам тысяч немецких граждан, замученных штурмовиками или брошенных в концлагеря, оказалось достаточным закона от 23 марта 1933 г. Для того, чтобы задним числом придать расстрелу 85 своих вчерашних соратников правовой характер, Гитлер вместе с министрами юстиции и внутренних дел подписал специальный закон о защите государства. Вот его полный текст, свидетельствующий о том, как далеко зашло «правотворчество» нацистского режима: «Меры, принятые 30 июня, 1 и 2 июля 1934 г. для пресечения действий заговорщиков и предателей, являются вынужденной защитой государства (Staatsnotwehr) и носят правовой характер».
События 30 июня 1934 г. показали, что террор стал сущностной характеристикой нацистской диктатуры. Он имел разные лица – политические убийства co стандартной формулировкой «застрелен при попытке к бегству», концлагеря, через которые к началу второй мировой войны прошло около миллиона немцев, доносы добровольных помощников режима, проникавших буквально в каждый дом и каждую семью. Еще на пути к власти Гитлер не оставлял никаких сомнений в том, какая судьба ожидает противостоящие ему силы: «После нашей победы марксизм будет уничтожен до основания, здесь нет места снисхождению. Мы не успокоимся, пока не уничтожим последнюю газету, не разберемся с последней организацией, не закроем последний кружок и не обратим последнего марксиста в нашу веру или сотрем его с лица земли». После того, как с политическими противниками было покончено, нацистский террор стал приобретать расовый характер. Расчеты консервативных попутчиков на то, что обещание Гитлера «разобраться с еврейской угрозой» окажется пропагандистской пустышкой, явно не оправдались. Уже с 1 апреля 1933 г. развернулась кампания бойкота еврейских магазинов, которой дирижировал Геббельс, неделю спустя начал действовать закон об увольнении с государственной службы чиновников «неарийского происхождения».
