Активный обмен нотами продолжался до конца сентября 1952 г. Разногласия прежде всего вызывал вопрос о том, кто будет осуществлять контроль за выборами в законодательное собрание единой Германии. СССР настаивал на державах антигитлеровской коалиции, Запад считал достаточным контроль наблюдателей ООН. Берлинская конференция четырех держав по германскому вопросу (25 января – 18 февраля 1954 г.) также уперлась в различное истолкование формулы «свободных выборов». И ФРГ, и ГДР были готовы двигаться к национальному единству только вместе с собственной политической системой. Оппоненты канцлера позже заговорили о мартовской ноте Сталина как об «упущенном шансе», в современных научных дискуссиях также преобладает мнение, что она являлась искренним приглашением Запада к переговорам (Р. Штайнингер). И в то же время «нота от 10 марта 1952 г. запоздала. Пик оппозиции курсу Аденауэра в Западной Германии к тому времени был уже пройден. … Советские компромиссные предложения выглядели как уступка перед лицом свершившихся фактов, свидетельствовавшая об успехе натовской «политики силы»« (А.М. Филитов).
Изначально сделав ставку на капитуляцию Восточной Германии, Аденауэр не проявлял готовности к поиску компромисса и, более того, уводил от него своих западных партнеров. Он неоднократно заявлял в узком кругу, что стремится не к воссоединению страны, а «к освобождению 17 миллионов немцев из рабства». Пропагандистская миссия Моисея имела мало общего с реальным состоянием германо-германских отношений, находившихся на грани силового конфликта. Согласно «доктрине Хальштейна» (ее автор являлся статс-секретарем в министерстве иностранных дел) ФРГ разрывала дипломатические отношения с любой страной мира, признавшей ГДР. В 1957 г. она была опробована на практике, приведя к закрытию посольства ФРГ в Югославии. Западногерманская пресса обвиняла канцлера в неискренности его германской политики, и даже в том, что он боится возвращения протестантского населения Восточной Германии и размывания электората ХДС. Аденауэр хладнокровно парировал упреки, обещая своим оппонентам, что «когда Запад будет сильнее Советской России, я начну с ней переговоры».
Очевидно, такой момент наступил в сентябре 1955 г., когда Аденауэр отправился в Москву. Многодневные переговоры, ход которых подробно описан в его мемуарах, не отличались дипломатической вежливостью. В ответ на обвинения советского руководства в реваншизме, Аденауэр взорвался: «Кто заключал пакт с Гитлером, вы или я?» В обмен на установление дипломатических отношений между двумя странами (для СССР как участника Потсдамской конференции было сделано исключение из «доктрины Хальштейна») председатель советского правительства Н.А. Булганин пообещал вернуть на родину немецких военнопленных, которые оставались в лагерях на территории СССР. Никаких подвижек в позиции сторон по германскому вопросу не произошло – участвовавший в переговорах Н.С. Хрущев заявил, что воссоединение возможно лишь при учете новой общественной системы, сложившейся в ГДР.
Взаимное непризнание двух германских государств отнюдь не означало их полной изоляции друг от друга. «Федеративная республика родилась в 1949 г. близнецом Атлантического пакта. Ее отцом была холодная война» (А. Гроссер). Если проблема отцовства особых споров не вызывает, то на вопрос о братьях и сестрах можно ответить и по-другому. Бесспорны общие год и место рождения ФРГ и ГДР, неразделенность их истории и самосознания их граждан. В первое десятилетие своего существования оба государства оставались сиамскими близнецами, переживавшими хирургическую операцию собственного разделения. Построение берлинской стены, о котором речь пойдет в следующей главе, стало ее завершающим моментом. Как мы знаем из практики медицины, после подобной операции один из близнецов оказывается нежизнеспособным. В истории установление этого факта может затянуться на целые десятилетия.
Появление берлинской стены лишило эффективности политику «экономического магнетизма» Восточной Германии, на которую делал ставку Аденауэр. На поиск иных решений у находившегося на закате своей политической карьеры канцлера уже просто не хватало времени. Он выжидал решительного ответа Запада, чтобы использовать его в свою пользу в ходе продолжавшейся предвыборной кампании. Лишь 22 августа 1961 г. канцлер прилетел в Берлин, и эта задержка стоила ХДС/ХСС нескольких процентов голосов на выборах в четвертый бундестаг. Не высказывая открытых протестов, Аденауэр пришел к выводу о необходимости отказа от безоговорочной ориентации на США, предприняв шаги навстречу Франции, усилившейся после возвращения к власти Шарля де Голля. Лебединой песней внешней политики первого канцлера ФРГ стал французско-западногерманский договор о сотрудничестве (22 января 1963 г.), предусматривавший наряду с углублением союзнических отношений постоянные консультации глав обоих государств, поощрение общественных контактов и содействие европейской интеграции.
Если попытаться подобрать к первому десятилетию истории ФРГ самую краткую и популярную формулировку, то результатом наверняка окажется «экономическое чудо». Чудо заключалось не столько в абсолютных цифрах роста, сколько в том, что население Западной Германии, привыкшее к нужде оккупационного периода и помнящее о кризисной ситуации после первой мировой войны, его вообще не ожидало. Статистические данные 50-х гг. выглядят впечатляюще, но отнюдь не сверхъестественно. Валовой социальный продукт ФРГ за пять лет после проведения денежной реформы вырос на 68 %, объем промышленного производства – почти в три раза (по сравнению с довоенным уровнем – на 65 %). Благодаря позитивному внешнеторговому балансу резервы федерального банка к 1960 г. достигли 32 млрд. марок. Если к началу 50-х гг. число безработных в стране держалось на уровне 2 млн. и его не удавалось сбить из-за постоянного притока переселенцев из ГДР, то к середине десятилетия экономика стала испытывать дефицит рабочей силы.
Причины подъема и бескризисного развития западногерманской экономики вплоть до середины 60-х гг. заключались прежде всего в ее низкой стартовой позиции. Военные разрушения расчистили плацдарм для новых инвестиций и внедрения современных технологий. Как это ни парадоксально, «одной из тайных пружин «экономического чуда» ФРГ 50-х годов была политика бессмысленных в предпринимательском плане демонтажей союзников» (В. Бенц). Огромный отложенный спрос населения, значительной части которого приходилось обустраиваться на новом месте, стимулировал расширение производства. Первоначальный толчок, данный денежной реформой, был дополнен стабильной конъюнктурой тяжелой промышленности в годы корейской войны. Сказывалось и отсутствие расходов на вооружение, и финансовая помощь США. Согласно плану Маршалла и другим кредитным программам ФРГ получила к 1953 г. более трех миллиардов долларов, позже две трети этой суммы было списано американскими властями со счетов своего европейского партнера. Но главным источником «экономического чуда» стала продуманная политика властей Западной Германии, опиравшаяся на природное трудолюбие и предпринимательскую инициативу самих немцев.
Неолиберальная концепция развития экономики делала ставку на самодостаточность рыночных механизмов, ограничивая государственное вмешательство созданием равных условий конкуренции и снижением колебаний конъюнктуры. Реальная политика шла гораздо дальше. Было бы явным упрощением сводить деятельность министерства Эрхарда к отмене предписаний оккупационного периода и удовлетворенной регистрации промышленного роста. В начале 50-х гг. потребовались решительные меры для преодоления топливного кризиса, вызванного бумом сталелитейной промышленности в результате корейской войны. Чтобы избавиться от дефицита угля и необходимости его импорта, правительство было вынуждено направить в эту отрасль значительные государственные инвестиции. Помимо энергетики оно сохраняло жесткий контроль за сферой общественного транспорта, сельским хозяйством и рынком жилья, на котором только в 1950 г. появилось около миллиона новых квартир.
Дешевизна фиксированного курса западногерманской валюты по отношению к доллару (4,2:1), на которой настаивала Союзническая комиссия, в конечном счете обернулась на пользу промышленности ФРГ, так как стимулировала экспорт ее продукции. С 1958 г. немецкая марка стала свободно конвертируемой, с 1961 г. начался рост ее курса на мировых валютных рынках. Умеренные налоги и низкая учетная ставка банковского процента способствовали быстрому восстановлению разрушенных мощностей и расширению производства. Бонн распоряжался только третьей частью собираемых в стране налогов, главным получателем финансовых средств оставались земли, самостоятельно формировавшие те или иные статьи своих бюджетов.
