«Для меня в Германии нет больше партий, есть только немцы», – заявил 4 августа 1914 г. Вильгельм II депутатам рейхстага. За эффектной риторикой скрывалось чувство облегчения – наконец-то политика возвращалась в привычное императору русло военных команд и беспрекословного подчинения. Страну охватили эмоциональный подъем и лихорадка патриотических демонстраций, казалось, пали барьеры между «низами» и «верхами», «правыми» и «левыми». Ведущие журналисты респектабельных газет писали об «очистительной грозе», которая оздоровит нацию и разом решит все внутренние проблемы. С амвонов обеих церквей звучали благословения крестного похода против «азиатчины». Военный психоз проник и в молодежную среду, вчерашние гимназисты целыми классами записывались в добровольцы, чтобы утвердить себя в глазах старшего поколения. «Протест против перенасыщения цивилизацией воодушевлял молодых людей из добропорядочных семей в августе 1914 г., увидевших в войне пришествие долгожданного Апокалипсиса» (Х. Шульце).
Внешний враг обесценивал социальные и политические конфликты прошедших лет, чувство сопричастности к общему делу заглушало здравые сомнения в легкости обещанной победы. Голоса пацифистов-одиночек тонули в восторгах толпы, украшенной национальными флагами. Репрессии против нескольких левых радикалов, осмелившихся назвать войну завоевательной, ничуть не портило благостной картины гражданского мира (Burgfrieden). Социал-демократическая фракция в рейхстаге проголосовала за военные кредиты, не решившись плыть против шовинистического потока. Лидеры партии опасались остаться за бортом при разделе внутриполитических дивидендов казавшегося несомненным военного успеха. И простого солдата-резервиста, и офицеров генерального штаба объединяла уверенность в том, что война продлится не дольше Рождества.
Военное планирование вполне отвечало подобным настроениям в обществе. Германская армия имела вышколенный офицерский корпус и материальнотехническое превосходство над любым из противников, благодаря густой железнодорожной сети обладала большей мобильностью. Первоначально ее мощь должна была обрушиться на Францию, чтобы разгромить эту страну до завершения мобилизации в России и открытия второго фронта на Востоке. Основным силам согласно «плану Шлифена» предстояло вторгнуться туда через территорию Бельгии, обойдя с севера систему французских крепостей. После прорыва оборонительных рубежей и выхода на оперативный простор германские войска, подобно захлопывающейся двери, должны были повернуть на юго-восток и прижать французов к швейцарской границе. На эту операцию отводилось не более шести недель, чтобы затем перебросить немецких солдат на помощь Австро-Венгрии.
«С тактической точки зрения план был блестящим, но с любой другой он порождал фатальные последствия» (Г.Крэйг). Германия оказывалась в роли агрессора и настраивала против себя мировое общественное мнение. После того, как ее войска 4 августа вошли в Бельгию, в войну вступила Великобритания. Условием выполнения «плана Шлифена» являлось подавляющее преимущество германской армии в живой силе и технике. Согласно его первоначальному варианту, появившемуся в 1905 г., 70 дивизий должны были вторгнуться во Францию через Бельгию и Люксембург, и только 8 оставались для прикрытия германофранцузской границы. На момент августовского наступления 1914 г. это соотношение составляло 59 и 15, в то время как на стороне противника сражался английский экспедиционный корпус.
Не меньшей авантюрой выглядели и стратегические цели Германии, сформулированные в секретных меморандумах ее политического руководства. «Мы требуем не господства над миром, а уважения к себе» (nicht Weltherrschaft, aber Weltgeltung) – говорилось в одном из них. На деле это означало претензии на колониальную империю Великобритании, обеспечение гарантий германской гегемонии в континентальной Европе. Францию следовало лишить возможности реванша, исключив из разряда мировых держав. Геополитические аппетиты правительства Бетмана-Гольвега простирались от Дюнкерка до Смоленска. Если на Западе речь шла только о перекройке границ в пользу Германии, то на Востоке (в соответствии с концепцией «Срединной Европы», сформулированной Науманом уже в годы войны) предусматривалось использование завоеванного пространства для дальнейшей германской колонизации.
Германское наступление на Париж первоначально развивалось достаточно успешно, хотя Мольтке пришлось отказаться от планов охвата французской столицы с запада. Вместо этого германские войска попытались образовать клещи вокруг крепости Верден в Лотарингии. Французам удалось закрепиться на реке Марне в нескольких десятках километров от Парижа, а 5 сентября развернуть успешное контрнаступление, вклинившись между двумя эшелонами германских войск. Противостояние полутора миллионов солдат, снабженных новейшей военной техникой, привело к невиданным доселе потерям. Гибель в ходе битвы на Марне более 50 тыс.человек, сотни тысяч раненых, уничтоженные ландшафты приоткрывали занавес над ближайшим будущим европейских народов. Хотя немцам удалось стабилизировать фронт и сохранить свои позиции в Северной Франции, это не могло компенсировать провала «блицкрига». Эрих Фалькенхайн, сменивший Мольтке на посту начальника генерального штаба, уже в конце года доносил в Берлин о «невозможности нанести противнику такое поражение, которое позволило бы добиться удовлетворяющего нас мира. Напротив, перед нами открывается угроза постепенного истощения».
Генеральному штабу удалось отвлечь общественное мнение от краха молниеносной войны, скрыв реальные масштабы германских потерь и сосредоточив внимание прессы на победах в Восточной Пруссии. Удачно маневрируя, армейский корпус под командованием Гинденбурга и Людендорфа разгромил превосходящие силы двух русских армий. Полоса поражений русских войск на германском фронте, вызванных нехваткой вооружения и тактической слабостью командования, продолжалась и в следующем году. К октябрю 1915 г. немецкие войска оккупировали всю Польшу и вышли на линию Вильнюс-БрестРовно, хотя и не смогли принудить Россию к сепаратным мирным переговорам. Стремясь не повторять ошибок Наполеона, генеральный штаб отказалсяся от дальнейшего продвижения на восток («иначе нам придется кормить тридцать миллионов русских», – отмечал Фалькенхайн).
После завершения битвы на Марне западный фронт стал вытягиваться в направлении Ла-Манша. «Бег к морю» продолжался до конца 1914 г., сменившись позиционной войной. Ее отличали колоссальные человеческие потери при минимальном продвижении вперед. Частью нового облика войны стали километры окопов и колючей проволоки, бетонные наплывы блиндажей, соединенных подземными ходами, земля, изрытая воронками от крупнокалиберных снарядов, и грязь от горизонта до горизонта. Огромные территории в Нормандии, Фландрии, на Балканах и в Восточной Европе превратились в марсианский ландшафт, поля засеивались минами, вековые леса скашивались артиллерийским огнем. Декорации всемирной драмы человеческого безумия катастрофы оживляли только группы солдат, ныряющих в ближайшую воронку, чтобы избежать пулеметной очереди, ослепших от газовых атак и оглохших от разрывов крупнокалиберных снарядов. Они уже не задумывались о смысле происходившего, повинуясь только приказу командира и инстинкту самосохранения. Такая война требовала тотальной мобилизации человеческих ресурсов, день за днем превращавшихся в прах. Только в Германии под ружьем оказалось одиннадцать миллионов человек – каждый четвертый взрослый немец.
Героизм одиночек уже не играл прежней роли – исход сражения решало превосходство орудий смерти. Во время битвы за французскую крепость Верден (весна 1916 г.) на каждый гектар фронта пришлось по пятьдесят тонн снарядов, на подступах к ней нашли свою гибель более 700 тыс. немецких и французских солдат. Германия быстрее своих соперников внедряла новые технологии убийства – массовое применение пулеметов, бомбардировки авиации, использование удушающих газов. В то же время противники без труда обнаружили самое уязвимое место ее военной машины – зависимость от импорта сырья и продовольствия. Блокада Северного и Средиземного морей закрыла для держав «оси» пути сообщения и с собственными колониями, и с нейтральными странами. Лишь в отдельных случаях научные изобретения могли компенсировать нехватку ресурсов. Так, открытие способа производства нитратов из атмосферного азота избавило германскую пороховую промышленность от необходимости экспорта чилийской селитры. Сбывались прогнозы геополитиков о решающей роли океанов в стратегии мировых держав. Попытки военноморского флота Германии добиться перелома и выйти на оперативный простор привели в первые месяцы войны к нескольким боевым столкновениям, не изменившим соотношения сил на море.
