Каково бы ни было имя, дитя,
Твоей скорби, причина ее одна,
Не мыслимо, не выразимо словами
То, что чует сердце, о чем догадывается душа;
Для тлена рожден человек,
Маргарет – имя той, о ком ты скорбишь [41] .
В наших домашних записях нет речи ни о золоте, ни о золотых листьях, но в них обнаруживается любопытное упоминание о реинкарнации, заставляющее вспомнить об «Энеиде»:
...
[ДЗ 7] Бен (9 л. 2 м.), в ходе длительной беседы с отцом и младшим братом: «Мама говорит, что мы рождаемся снова каждую тысячу лет».
В Европе плодовитость монархов продолжала влиять на судьбу их подданных спустя столетия после того, как народы перестали ассоциировать ее с плодовитостью скота и плодородием земли. Можно было ожидать, что с уменьшением политической власти монархий это народное суеверие исчезнет, но в Англии с ослаблением политического влияния королевской семьи ее подданные, казалось, стали еще больше отождествлять себя с ней. Когда умер Георг V, английские дети одновременно узнали об его смерти и о женитьбе наследника, Эдуарда VIII.
Ричард был озадачен положением дел и в конце концов суммировал ситуацию следующим образом:
...
[ДЗ 8] Ричард (3 г. 11 м.): «Старый король умер и женился; новый король не умер и не женился».
Этот пример показывает, насколько туманно понятие «мертвый» для четырехлетнего ребенка. Он также демонстрирует определенные психологические ассоциации, существовавшие веками и обнаруживаемые в далеком прошлом человечества. В последнем и предпоследнем примерах мысли ребенка связаны с тем, что он непосредственно услышал от взрослых; в других примерах дети, по-видимому, спонтанно высказывают идеи и убеждения, сходные с теми, о которых сообщается в исследованиях и хрониках культур, далеких от их собственной. Выше упоминалась признанная ныне несостоятельной теория о том, что индивид проходит последовательность стадий психологического развития, соответствующих стадиям культурного развития человечества. Однако сомневаться в этом побуждает не только наблюдение процессов индивидуального развития; если проследить долговременное развитие концепции смерти в любой конкретной культуре по ее историческим источникам, то трудно будет обнаружить последовательный эволюционный процесс. Возникает впечатление, что в обществах современных и древних, примитивных и цивилизованных живут или жили бок о бок верующий в загробную жизнь, скептик и безразличный; кроме того, большинство людей находят в себе и того, и другого, и третьего. А в истории культуры соответствующие переходы происходят не последовательным линейным образом, а, скорее, принимая форму долговременных колебаний. Здесь уже говорилось о теории следующих друг за другом цивилизаций Боркенау, которые расцветают на основе отрицания смерти или фиксации на смерти, а ко времени упадка сменяют эту позицию на противоположную.
Пример процесса общекультурных изменений такого рода можно найти в ученом изложении [42] ранней религиозной истории евреев; их переведенные письменные памятники – фундамент Западной культуры – наиболее нам доступны. Погребальные ритуалы в стране и во времена древнееврейских патриархов (Авраам, Исаак, Иаков) свидетельствуют о вере в продолжение жизни в могиле; правда, могилы детей Израилевых того периода невозможно отличить от прочих. Авторы книг Бытия, Исхода и других ранних книг Ветхого Завета неустанно отвергали эту веру. Обряды, предполагающие веру в жизнь после смерти, явным образом запрещались; судьба индивида после смерти была окружена молчанием. Несмотря на ортодоксальность священников и обличения пророков, эта вера не исчезала. Заявления, что Единый Бог ниспосылает людям заслуженные награды и кары еще при жизни, расходились с фактами, а факты – с представлениями о справедливости. Страдающий Иов мог только молить:
Не малы ли дни мои?
Оставь, отступи от меня,
чтобы я немного ободрился,
прежде нежели отойду, – и уже не возвращусь,
– в страну тьмы и сени смертной… [43]
Иов не отрицал окончательность смерти; вопрос был в том, как она согласуется со всемогуществом и милостью Бога. Более поздние канонические и апокрифические тексты, крепко держась за последнее, отказываются от первого. У Иезекиеля высохшие кости оживают, могилы открываются [44] . Даниил пророчествует: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» [45] . В сохранившихся еврейских источниках вера в телесное воскресение появляется со второго столетия до н. э. [46] А в первом столетии н. э. христиане были вовсе не единственной еврейской сектой, в которой эта вера была признана, а ее отрицание считалось ересью.
Таким образом, библиология показывает, что в иудаизме, вскормившем также западную культуру, эволюция представлений о смерти отнюдь не происходила линейным образом; скорее, было некое принятое мировосприятие, подобное мелодии, организованной вокруг басов традиционной практики, с контрапунктом или контрапунктами, которые в должный момент берут на себя руководство развитием мелодии. Это означает, что теория детского развития как рекапитуляции несостоятельна, и что еще предстоит искать ответ на вопрос, почему же мысли ребенка о смерти, зачастую явно спонтанные, оказываются сходны с представлениями культур, далеких от его собственной. Ни воззрения, преобладающие в его культуре, ни вариации внутри этой культуры, по-видимому, не могут нам здесь помочь.
Глава III ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЙ ПРИНЦИП
Если то, что наши дети говорят и делают в связи со смертью, сходно с поведением людей, живших в далекие времена и в далеких местах, и если теории рекапитуляции и расового бессознательного признаны несостоятельными, – каким же может быть принцип объяснения этого сходства?
Возможно, – тот самый, который использует Онианс для объяснения своих наблюдений в исследовании «Истоки представлений европейцев о теле, душе, мире, времени и судьбе» [47] . Онианс обнаружил, что греческая и римская мысль на данные темы совпадала, при небольших вариациях, с воззрениями кельтов, славян, германцев и других индоевропейцев, а также – древних египтян, вавилонян и древних евреев. Он высказывает следующую идею: хотя невозможно полностью исключить непосредственные влияния, главное заключается в том, что одни и те же феномены приводят к одним и тем же выводам. Его гипотеза приобретает особую убедительность, когда обнаруживаются, например, сходные обычаи и верования древних китайцев и южноамериканских аборигенов, – эти народы едва ли могли влиять друг на друга.
Но чтобы этот простой принцип мог стать психологическим объяснением, его сфера должна быть расширена. Одни и те же выводы у Онианса относятся к поведению и убеждениям изучавшихся им народов, связанным с темами, перечисленными в заглавии его книги. По-видимому, оправданным будет добавить к их списку тему смерти и аналогичным образом исследовать высказывания детей.
Выводы достигаются путем процессов мышления, или умозаключения, – не в результате непосредственного восприятия, сенсорного схватывания [48] , действия условных (а тем более безусловных) рефлексов, внешнего принуждения или иных психологических процессов, разве что оказывающих воздействия лишь случайные и несущественные.
Одни и те же феномены. Под феноменом понимается элемент опыта в любой данный момент. Опыт предполагает того, кто этот опыт переживает, или субъекта. Опыт может включать все воспринимаемое – как собственный аффект, как объект или как квазиобъект, – независимо от того, считается ли оно обладающим независимой реальностью, то есть познаваемым. Здесь мы должны избежать вовлечения в философские проблемы, подобные тем, что поднимал Беркли 200 лет назад и сегодня обсуждают в феноменологии. Мы исходим из того, что в каждый данный момент многими людьми феномены воспринимаются в достаточной мере одними и теми же, чтобы позволить коммуникацию по их поводу, при которой участники могут понимать друг друга. Мы также полагаем, что такая коммуникация или ее возможность обычно продолжается также за пределами моментов непосредственного опыта. То есть описываемые вещи или события воспринимаются как одни и те же феномены, и мы не раздумываем о том, почему можем их так воспринимать, – вследствие объективных компонент, или субъективного отбора, или организации опыта; главное – в результате коммуникация по поводу вещей или событий становится возможна.
Истоки. Онианс не утверждает, что всех людей одни и те же феномены приводят к одним и тем же выводам на темы, которые он исследовал; скорее, он говорит: это – тенденция, наблюдаемая в связи с рассуждениями и объяснениями, которые вырабатывались на ранних этапах в культурах, впоследствии достигших большей сложности развития. Известно, что люди, принадлежавшие к этим ранним культурам, были в той же мере способны к логическому мышлению, что их потомки, и что угрозы личному выживанию воздействовали на них точно так же, однако знание, которым они располагали, было менее обширно. Психологи и физиологи, изучающие эффекты стресса, знают, что между людьми имеются огромные индивидуальные различия в характере и степени возбуждения и в реагировании при угрожающей ситуации; лишь при восприятии ситуации как угрожающей непосредственно жизни все люди реагируют явно сходным образом и приходят в сходное состояние. Феномены, размышление о которых приводит представителей очень разных культур к сходным выводам, – следующие: тело как отдельное от души и внешний мир как отдельный от «я»; неумолимая судьба; время, для человека движущееся лишь в одну сторону; несомненно – жизнь под угрозой смерти.
