– Скажи, как ты думаешь, судьбу какой женщины из своего рода ты повторяешь?
– Даже не знаю, надо подумать.
Я использую чтение энергий, настраиваюсь на Людмилу, на ее семью, на всю ее семейную систему. Через минуту передо мной вырисовываются два темных пятна, похожих на треугольники. Одно рядом с Людой и другое – через два поколения по женской линии.
Треугольники– Люда, что случилось с женщиной через два поколения от тебя? С твоей прабабушкой, по материнской линии?
Девушка будто ныряет внутрь себя и через какое-то время отвечает:
– Муж моей прабабушки умер на любовнице. Прабабушка отказалась его хоронить. И после тридцати лет до старости жила в одиночестве.
Людмила надолго замолкает, но внезапно ее пронизывает прозрение:
– Мне тридцать три года. Три года я живу одна, мой бывший муж сидит в тюрьме. Он убил свою любовницу.
Две драмы, два трагических треугольника с временной разницей в сто лет, с переигранным, но все равно печальным концом, развернулись перед нами, как в кино.
Он споткнулся о ее красоту, на полном ходу перегнулся через коня, подхватил, как пушинку, и посадил впереди себя. Огромные перламутровые синие глаза, белые волосы колечками вокруг лба вливались в две длинные косы, молочная, чуть с розовинкой, как у младенца, кожа.
«Будь моей женой. Я тебя всю жизнь искал!» – хрипловатым от волнения голосом выпалил есаул Григорий на ухо красавице Марысе. Ответом была звучная пощечина, и девушка высвободилась из его объятий. Она бежала к дому со всех ног, но розовые ее губки повторяли: «Хоть бы догнал. Хоть бы не уехал». Именно о таком она мечтала: недюжинная сила, мужественное обветренное лицо, карие глаза, волнистые каштановые волосы. А еще погоны и ордена на груди.
Григорий проследил, куда вбежали милые ножки. Вечером пришел свататься. Марыся была из зажиточной польской семьи, ее прочили замуж за богача королевских кровей из Кракова. Бравому казаку вежливо, но твердо отказали. Но влюбленный взгляд молодой польки говорил: «ДА!» Ночью он ее украл. «Только смерть разлучит нас!» – шептал он на ухо возлюбленной. Мать, услышавшая топот копыт, вслед кричала дочери: «Не будет тебе моего благословения на счастье».
Счастья и не было. Была любовь, страсть, семья, дети, хозяйство. Они были такими разными. Ей 17, ему 33. Она только выпорхнула из родительского гнезда, ей хотелось песен, танцев, подружек. Он прошел годы революций, бунтов, войн. Любил женщин, самогон, крепкий табак. Хозяином был хорошим. За что ни возьмется, все у него ладится: и дом построить, и крышу перекрыть, и колодец выкопать, и свинью разделать. Люди его звали помочь, рассчитывались кто выпивкой, а кто «натурой». Марыся чувствовала измены мужа, и ледяной обруч обхватывал ее грудь. Она со словами «Матка Бозка» без вопросов вцеплялась мужу в роскошную шевелюру и по-польски отучала его ходить налево. А ночью осыпала поцелуями и жарко-жарко шептала: «Только смерть разлучит нас». Они выстроили добротный дом, у них родились дочка и два сыночка. Марыся вышивала мережкой и дивными польскими цветами нижнее белье, салфетки, скатерти. Он заведовал конюшней, любил лошадей, иногда подрабатывал строительством.
Когда Григорий вернулся от Стешки, во дворе которой копал колодец, ледяной обруч уже часа три сжимал грудь Марыси. И она была права: не устоял мужик. Степанида была вдовой. Развеселая и луноликая, с узкими бедрами и огромной грудью, каждая размером с ведро, до ломоты в костях жаждала мужика. И хоть Григорий дорожил своей красавицей женой и семейной жизнью, жгучая страсть черноокой вдовы затуманила его голову.
Сладкая смертьМарыся на этот раз не вцепилась в его волосы, беспомощно опустила наполненные болью синие глаза, а ночью сквозь сон Григорий слышал ее ласковые слова: «Не ходи к ней, любый. Я так люблю тебя. Только смерть разлучит нас». Он пошел. Пошел забрать инструмент, но снова оказался в постели ненасытной любовницы. Ему было мучительно стыдно. Стыдно и хорошо. «Это последний раз», – уговаривал он сам себя. В то же мгновение в его чреслах начала раскручиваться горячая, сладострастная волна, неожиданно грудь разорвала жгучая нестерпимая боль, он дико вскрикнул и затих. Когда любовница наконец скинула с себя потяжелевшее тело, он был мертв. Лицо его посинело, глаза почти выкатились из орбит. Обезумев от ужаса, полуголая Стешка бежала через всю станицу к дому Марыси. Та стояла у ворот, с глазами, полными синих непролитых слез.
Степанида рухнула на колени, Марыся отвернулась, промолвив холодно: «Он на тебе умер, ты его и будешь хоронить», и ушла в дом. На похороны она не пошла и детей не пустила. Замуж она больше не вышла, хотя еще долго оставалась привлекательной, и отбоя от мужиков не было.
15-летняя любимая внучка Оленька проследила, как бабушка за три дня до смерти шла на кладбище. Там она подошла к могиле мужа, обняла осевший холмик и что-то прошептала. «Гриша, Гриша, кохане мое. Смерть нас разлучила, смерть нас и соединит», – услышала девочка.
Алла и Андрей пришли на расстановки встревоженными. У них создалось впечатление, что за их дочерью Леночкой уже два года кто-то охотится. Когда ей было 14 лет, в подъезде дома ее чуть не изнасиловал незнакомый верзила. Благо отец, ставивший машину в гараж, возвращался домой и спугнул негодяя. Через несколько месяцев с крыши дома рядом с проходящей девочкой упал огромный булыжник. Лена отделалась испугом. Но через полгода ее сбил мотоциклист и уехал с места происшествия. Был надорван мениск, предстояла операция на колене. Во время операции произошла передозировка наркоза, и Лена уже двое суток лежит в реанимации, не приходя в себя.
Семья живет в достатке, но не роскоши, врагов и завистников нет. В роду со стороны обоих родителей все доживали до глубокой старости. Аборты они не делали. Есть еще младший сын. Лена открытая и общительная девочка, даже еще не успевшая влюбиться.
Когда нет никаких фактов и информации от клиентов, я настраиваюсь энергетически на их семейную систему. Здесь ключом может быть все что угодно, звук, слово, запах, иногда готовая картинка. На стене тренингового центра «Солнечный Свет», в котором мы проводим расстановки, висит объявление. Я вижу на нем только три буквы БТР: быть, творить, радоваться. БТР! Не исключено, что это ерунда, но у меня больше нет никаких зацепок, у меня ничего нет.
– Вы служили в Афганистане? – неожиданно и для себя, и для клиента спрашиваю я в упор.
На лице Андрея вспыхивает немой вопрос и буря чувств:
– Да, я прошел Афган, откуда вы знаете и какое это имеет отношение к дочке?
– Вам приходилось убивать мирных жителей? – продолжаю я скороговоркой, ибо не знаю, откуда у меня эта информация, и для меня важен момент внезапности.
– Да, – он опускает голову на руки и начинает раскачиваться всем телом. – Зараза, голова разболелась, пойду, покурю. – Он достает из кармана пиджака пачку сигарет, пытается достать одну. Руки его дрожат.
Когда муж выходит за дверь, Алла взволнованно говорит: «С ним давно такого не было. Когда вернулся с войны, мне казалось, он сошел с ума. Хлопал дверьми, бросал стулья и посуду, выл от головных болей и ночных кошмаров. Я любила его с первого класса. Ждала, как могла исцеляла его раны. И физические и душевные. Рождение детей вернуло его к жизни. Сейчас мне страшно. Может, поговорите с ним наедине?»
Мне тоже было страшно. Особенно говорить с Андреем наедине. Но в реанимации умирала молодая девушка, и пока страх не скрутил меня, я согласилась. Мы проговорили несколько часов.
На войне как на войнеВ Афганистан они ушли всем классом сразу после выпускного вечера. Добровольцами. Все шестнадцать пацанов из 10-го «Б». Они шли, следуя рыцарскому зову своих мальчишеских сердец служить Родине, бежали из постылого быта брежневского застоя. В живых остался один Андрей.
Через четыре года войны, четыре года ужасов, смертей, опасности, крови, жары, жажды и грохота орудий Андрею стало скучно. Уже не «вставляла» трава, не ужасали оторванные руки и ноги, убитые товарищи и цинковые гробы. Ощущений не было. Все стало обыденным и пресным. Он продолжал бегать, снабжать свои БТРы, получать медали, стрелять, ходить в дозор, рисковать жизнью, но казалось, будто его доброе честное сердце в цинковом гробу отправили на родину и закопали в землю. Родители его дважды получали извещения о том, что их сын погиб смертью храбрых.
Но он жил. И его молодая необузданная плоть желала разрядки и новых ощущений. Уже месяц стояла неимоверная жара и видимость перемирия. Он пошел к ручью за водой. Девушка-девочка, блеснув огромными перепуганными глазами, как горная козочка, отскочила от источника с кувшином воды и бросилась наутек. Он догнал ее, и, сломив сопротивление, овладел ею прямо на горной тропе.
