В ответном письме 17 декабря 1911 года Фрейд привел конкретный пример, связанный с его возражениями против используемого Шпильрейн и Юнгом метода обращения с мифологическим материалом. Этот пример был использован Фрейдом во время дискуссии по докладу Шпильрейн в Венском психоаналитическом обществе и касался ее ссылок на библейскую историю сотворения мира, включающую сюжет с яблоком, когда женщина соблазнила мужчину.
Шпильрейн сослалась в своем докладе на то, что известны два дерева (познания и жизни), которые, согласно Библии, растут на Земле. В более древних культурах есть, правда, только одно дерево жизни.
Ему отводится двойная роль: тяжело больному человеку его плоды дают жизненные силы, в то время как здоровому это дерево приносит смерть. Если кто-то захочет попробовать запрещенный плод (акт порождения), он будет предан смерти, из которой вновь возникает жизнь.
Павшие жертвой греха Адам и Ева должны быть, по мысли Шпильрейн, освобождены от смерти. Сын божий, Христос, претерпел за них смерть. Он взял грехи человечества на себя и пришел к новой жизни, как суждено умершим. Для Христа, как и для всех людей, дерево жизни стало источником смерти. Оно было использовано для изготовления креста Иисуса.
Дерево является символом сексуальности. Оно олицетворяет фаллос, способствующий порождению жизни. Христос умирает на дереве жизни как плод, но в виде семени попадает в мать-землю. Это оплодотворение ведет к возникновению новой жизни, к воскрешению мертвых. Так, благодаря смерти и воскрешению Христа была искуплена вина Адама.
Фрейд критически отнесся к подобному рассмотрению мифологического материала. Прежде всего он отметил, что на протяжении истории развития человечества миф о сотворении мира неоднократно изменялся и тенденциозно истолковывался. Шпильрейн сослалась на то, что в Книге Бытия женщина выступает в роли совратительницы мужчины, которому она предложила отведать яблоко. Но этот миф является, скорее всего, тенденциозным изложением какого-нибудь ученика священнослужителя, который совершенно нелепым образом (как во сне) соединил в одной истории два различных и независимых друг от друга источника.
Кроме того, хотя в Книге Бытия речь идет о двух священных деревьях, тем не менее, по всей вероятности, это тоже результат определенного искажения. Два священных дерева появились в результате того, что ученик священнослужителя нашел в каждом из источников по одному дереву.
В трактовке сотворения Евы есть, как отметил Фрейд, нечто странное. Один из психоаналитиков, Отто Ранк, обратил его внимание на то, что в мифе о сотворении мира все могло быть наоборот. И если это действительно так, то все встало бы на свое место. Ева была бы матерью, породившей Адама. Тогда мы имели бы дело с хорошо известным мотивом материнского инцеста и соответствующим наказанием за это.
В равной степени является странным мотив женщины, дающей мужчине отведать нечто плодотворящее (плод граната). Возможно, библейская история изачально была иной, о чем может свидетельствовать схожий сюжет: в древней свадебной церемонии мужчина дает женщине отведать плод.
Следовательно, для непосредственного сравнения с результатами психоанализа приемлемы не ныне признаваемые конфигурации мифологических мотивов, а те их скрытые, самобытные формы, к которым они могут быть сведены благодаря историческому сопоставлению. Исследовательская задача психоаналитика как раз и состоит в том, чтобы устранить деформации самобытных форм, происшедшие в процессе развития мифологии.
Приводя подобную аргументацию, Фрейд в письме к Юнгу, тем не менее, не мог не отметить следующее: «Маленькая девочка Шпильрейн имеет хорошую голову», и он «может подтвердить тот факт, что она совершенно обворожительна».
Юнг ничего не ответил на возражения Фрейда по поводу рассмотренного Шпильрейн мифа о сотворении мира, символике дерева и соблазнении Адама. Однако в различных частях своей работе «Метаморфозы и символы либидо» он неоднократно обращается к рассмотрению подобных сюжетов.
В этой работе дерево жизни трактуется Юнгом не только в фаллическом значении, но и в качестве материнского символа. Крест, на котором распяли Христа, является одновременно деревом жизни и деревом смерти.
Юнг приводит легенду, согласно которой Адам был погребен на Голгофе. На его могиле была посажена ветка райского дерева, которая впоследствии стала крестом. Христос своей смертью искупил вину Адама, дерзнувшего сорвать плод с райского дерева. После грехопадения некто заглянул в рай и там увидел засохшее дерево. В ветвях этого дерева покоился младенец.
В работе Юнга содержатся описания многочисленных мифов, связанных с теми сюжетами, которые были затронуты в докладе Шпильрейн на заседании Венского психоаналитического общества. Подчас создается впечатление, что отдельные соображения, приводимые обоими авторами, идентичны между собой. Но в письмах к Фрейду Юнг не выступил в защиту Шпильрейн. Скорее, напротив, он попытался как бы отмежеваться от ее мифологических интерпретаций.
Около трех месяцев спустя после письма Фрейда, содержащего разбор некоторых мифических интерпретаций, Юнг спросил мэтра психоанализа о том, читал ли тот новую рукопись Шпильрейн. Речь шла о ее работе «Деструкция как причина становления», по поводу которой Юнг высказал опасение, что он не сможет одолеть ее до конца, поскольку это всегда отнимает у него много времени.
В своем ответе Юнгу Фрейд написал, что знаком только с одним разделом рукописи Шпильрейн, материал которого был зачитан ею на заседании Венского психоаналитического общества. Сама Шпильрейн, на его взгляд, довольно умна, имеется смысл во всем том, о чем она говорит, хотя ее деструктивное желание ему не по вкусу. Ему представляется, что данное желание имеет личностную окраску, а сама она ненормально амбивалентна.
Десять дней спустя, 1 апреля 1912 года, Юнг сообщил Фрейду, что работает над статьей Шпильрейн и что он хотел бы завершить эту работу до отъезда в отпуск. Его оценка данной статьи сводилась к следующему.
По сравнению с многообещающим началом, продолжение и конец статьи Шпильрейн недостаточно удовлетворительны. Особенно раздел «Жизнь и смерть в мифологии», который нуждается в значительном сокращении, так как содержит много ошибок и, что еще хуже, односторонние интерпретации. Шпильрейн мало знакома с литературой, и это видно по ее статье. В качестве оправдания можно сказать лишь то, что она придала обсуждаемой теме мифологический оттенок, содержащий много загадок. Кроме того, в статье явно заметны ее собственные комплексы.
Тем самым Юнг как бы дал понять, что он разделяет высказанные Фрейдом соображения по поводу доклада Шпильрейн, особенно относящиеся к мифологическому материалу. И он действительно провел определенную работу по сокращению этого раздела статьи. Однако его собственная книга «Метаморфозы и символы либидо» оказалась перенасыщенной мифологическими сюжетами, причем повторяющими размышления Шпильрейн по целому ряду вопросов.
Правда, практически невозможно установить, кто у кого в большей степени позаимствовал те или иные размышления и примеры, относящиеся к различным мифам и легендам. Это касается не только воспроизведения мифов, в которых повествуется о дереве жизни и смерти, распятии Христа на кресте, но и легенды, воспроизведенной в форме вагнеровского Зигфрида, особенно отношений Зигфрида и Брюнгильды, грех которой состоял в поощрении кровосмесительного рождения Зигфрида.
Однако определенно можно сказать, что упоминание Юнгом сказания о русском Олеге, несомненно, было навеяно информацией, почерпнутой от Сабины Шпильрейн. Так, в одном из примечаний, содержащихся в книге «Метаморфозы и символы либидо», он написал о смерти «русского солнце-героя Олега», подошедшего к черепу убитого коня, откуда выползает змея и жалит его в ногу. Этот сюжет как раз и был воспроизведен в работе Шпильрейн «Деструкция как причина становления».
21 апреля того же года Фрейд написал Юнгу, что несколько дней назад Шпильрейн посетила его. Он ничего не сказал ей о критике, которой бывший учитель подверг ее статью. Шпильрейн пришла к нему, чтобы попрощаться и окончательно обсудить некоторые вопросы, связанные с ее дальнейшей профессиональной деятельностью.
