«А ты хочешь, чтобы я пришла?», – спросила я, пытаясь тем самым дать ей возможность взять ответственность на себя. На это она парировала: «Вы можете прийти, если хотите… но я вас не обязываю».
Я решила, что тревога Кристины вызвана двойственным отношением к тому, что ее «выбрали». «Да, я волнуюсь из-за того, что мне предстоит выступать перед всеми; они, наверное, подумают, что я глупая», – сказала она. Я почувствовала, что тревога девочки также связана с моей встречей с миссис Ли, которая должна была состоятся после этой сессии.
Создавая дом из коробок (возможно, являющийся символом безопасности), Кристина спросила: «А вам не скучно?» Я спросила ее, почему она так думает. «Вы так тихо там сидите», – ответила она. Мы поговорили о том, как много разных значений может иметь ситуация, когда один человек в присутствии другого сидит молча.
«Мне обычно кажется, что людям со мной скучно или их что-то во мне раздражает», – сказала она. Я подумала, что такие мысли, наверное, посещают Кристину, когда рядом с ней молча присутствует миссис Ли. «Возможно, поэтому так сложно быть рядом с кем-то, не разговаривая», – заметила я. «Да, в школе меня называют болтуньей», – ответила девочка, и на ее лице появилось удрученное выражение, – «Моя мама сегодня будет смотреть мои рисунки?».
Сказав Кристине, что у нее есть право самой решать, показывать матери свои рисунки или нет, я поняла ее дилемму: ее работы могли не соответствовать тому, чего ожидала миссис Ли в качестве результата арт-терапии. «Я покажу маме только хорошие рисунки», – сказала Кристина задумчиво. «Для тебя важно, чтобы маме понравилось то, что ты нарисовала», – констатировала я. Она кивнула. Спеша закончить рисунок до конца сессии и видя, что он не совсем удачен, она становилась все более возбужденной. «Ах ты, дура! Я такая дура!», – произнесла она. На это я сказала: «Человек расстраивается, если ему никак не удается сделать то, что он хочет, но это вовсе не значит, что он глупый».
Ей все же удалось сделать рисунок таким, как она хотела, и она отправилась наверх, чтобы пригласить миссис Ли.
Встреча с целью оценки хода работыКристина разложила созданные ею рисунки и, держа миссис Ли за руку, стала показывать ей одну работу за другой. Без умолку рассказывая про свои рисунки, она не оставляла нам возможности для комментариев. Мне показалось, что в этой ситуации миссис Ли очень тяжело понять потребности дочери, поскольку периодически она равнодушно и отстраненно говорила: «Да, это хорошо» (тем самым давая Кристине противоречивую обратную связь). Она оживлялась лишь в те моменты, когда начинала в чем-то упрекать Кристину или говорила мне о ней что-либо плохое. Это в какой-то мере отвечало потребности Кристины вызывать у матери раздражение, поскольку ее опыт отношений с людьми убеждал ее в том, что она может привлекать внимание окружающих, лишь раздражая их.
В один из моментов разговора миссис Ли резко отчитала Кристину, упрекнув ее в том, что она поспешила переодеться в чистую одежду. Кристина с грустью посмотрела на меня в надежде на поддержку, и я почувствовала, как ее уверенность в себе быстро улетучивается.
Миссис Ли говорила о Кристине так, будто ее не было рядом с нами, сообщая мне о том, что, по ее мнению, с дочерью было «не в порядке». Из-за этого я начала испытывать тревогу и дискомфорт. Кристина же пыталась защититься от этой ситуации, делая вид, будто не слышит, что говорит ее мать, либо игнорируя ее слова и пытаясь без умолку и громко что-то говорить сама.
Обсуждая со мной дочь подобным образом, миссис Ли вызывала у Кристины ощущение ее собственного отсутствия, которое могло выражаться по-разному: Кристина или чего-то не слышала, или делала вид, что не слышит, представляя себя находящейся в каком-то ином месте, либо ощущала себя «неживой» и отстраненной от своих чувств. В этой ситуации девочке, конечно же, было трудно взять на себя ответственность за то, что она чувствовала или делала.
Миссис Ли не осознавала значимости происходящего и была не способна побудить Кристину к игре, активности и фантазии. В какой-то момент беседы миссис Ли заявила, что один из друзей Кристины наплевательски к ней относится, и я подумала, что девочка, наверное, почувствовала, что так оно и есть.
В процессе этой беседы были затронуты темы смерти бабушки Кристины, гибели одного из близнецов во время рождения, а также того факта, что у Кристины «два отца» и что она иногда вспоминает про Боба (как я в дальнейшем узнала, этот человек некоторое время жил с миссис Ли вплоть до того момента, как год назад покончил жизнь самоубийством). Кристина села к матери на колени, и они начали, раскачиваясь, петь: «Боб играл на пианино». Было видно, что миссис Ли испытывает при этом замешательство. Оно было вызвано в том числе и тем, что воспоминания Кристины были неприятны миссис Ли. Обращаясь ко мне, она заметила, что Кристина «вспоминает то, что хочет».
Прежде чем наша встреча закончилась, миссис Ли сказала, что рисунки Кристины следовало бы по окончании арт-терапии повесить в помещениях центра, чтобы их видели персонал и родители. Я вновь пережила весьма сложные чувства по поводу того, что миссис Ли довольно бестактно пытается сделать чувства Кристины предметом «экспонирования».
Обсуждение
После этой встречи у меня возникли определенные соображения. Во-первых, я подумала, что возникшее у миссис Ли ощущение, будто арт-терапия связана с «экспонированием», отражало ее перенос на меня и ситуацию в целом. В обществе часто оценивают женщин на основании поведения или достижений их детей – это делают их родственники, друзья, незнакомые люди и они сами. Женщины, которые принимают наркотики, могут особенно остро ощущать, что окружающие и социальные службы оценивают, насколько они хорошие матери, и это может иметь для них драматические последствия (именно так оно и было в случае миссис Ли). Такая оценка может в какой-то мере обусловливать затруднения в формировании и соблюдении психологических границ в отношениях между женщинами, страдающими наркотической зависимостью и их детьми.
В подобных условиях нормальные защитные и интроективные паттерны в отношениях между родителем и ребенком могут серьезно искажаться. Ребенок может испытывать на себе определенное «давление»: он может ощущать, что его хотят «подогнать» под некий образ, соответствующий проекциям родителей (Ogden, 1979, 1982). Описанное Винникоттом «ложное я» (Winnicott, 1947) ребенка может формироваться вследствие его попыток защититься от проективной идентификации родителей.
В определенной степени данная встреча была призвана укрепить психотерапевтический альянс. Кристина «обнажала» передо мной свои чувства. Принятие и осознание мною душевной боли и противоречивой зависимости девочки от миссис Ли позволили ей в какой-то мере освободиться от защищавшего ее «ложного я». Проявления беззащитности и ранимости Кристины стали менее заметны благодаря созданию психотерапевтического пространства и отражению ее чувств в рисунках, созданных в моем присутствии.
В ходе последующих нескольких сессий образ «плохой матери» постепенно терял для Кристины свою актуальность по мере того, как ей удавалось интегрировать положительные и отрицательные проявления своей личности и опыт своих отношений с окружающими.
Семнадцатая сессияЯ напомнила Кристине, что следующая сессия будет последней перед двухнедельным перерывом. В ответ она начала агрессивно резать целлофановую пленку, покрывавшую ковер. Затем девочка начала играть со мной в прятки, пытаясь таким образом исследовать свои чувства, связанные с сепарацией. Она энергично заворачивала изобразительные материалы в целлофан и прятала их под пленку. «Вы должны отгадать, где вещи… Вам нельзя смотреть, куда я их прячу. Вы должны догадаться, что именно я спрятала», – говорила она. Эта деятельность, возможно, являлась для нее защитой от чувств, вызванных предстоящей разлукой.
Затем Кристина нашла в игрушечной коробке марионетку и отрезала ей голову. «Я ненавижу эту куклу-бабулю», – заявила она. Я предположила, что, когда умерла ее бабушка, она чувствовала, будто ее бросили, и, наверное, испытывает схожие чувства сейчас, когда я собираюсь от нее «уйти». Но девочка это отрицала: «Я о ней почти не думала», – ответила она. Словно выплеснув в этих играх свои чувства, Кристина успокоилась и замолчала, погрузившись в процесс рисования. «Я нарисую картину для мамы, – сказала она, – я люблю свою маму». Ее рисунок должен был стать подарком для миссис Ли, призванным, по моему мнению, смягчить мать и сгладить ее прежние нападки на Кристину. Возможно, он также был призван продемонстрировать лояльность Кристины по отношению к матери.
Потом мы стали вместе рассматривать ее рисунок с изображенными на нем красочными фигурами, напоминающими бабочек, и поговорили о смешении «хороших» и «плохих» чувств, связанных с отношениями с родителями. Симметричность нарисованных Кристиной фигур также была значима, поскольку напоминала о зеркальных образах и проблемах идентичности в отношениях матери и дочери. Наверху листа Кристина написала: «Керли – моя самая любимая кузина. Когда я жила в Лондоне, мы обычно вместе ходили в бассейн», – пояснила она. Она создала рисунок, чтобы проиллюстрировать это. Я отметила, что фигуры на рисунке очень похожи друг на друга. «Мы были как близнецы, мы даже носили одинаковую одежду», – сказала она. Однако теперь она выглядела грустной и потерянной, и я напомнила ей о смерти ее сестры. Кристина ответила: «Я хотела бы, чтобы она жила… Мне бы хотелось с кем-нибудь всегда играть – как мои маленькие сестры».
