Врачи взяли кофейник, который выглядел так [показывается картинка с изображением кофейника]. Они отпилили ему ручку, запаяли крышку, убрали шишечку на крышке, закрыли отверстие для носика, а носик тоже отпилили. Еще они отпилили донышко и вместо него приделали плоский кусок металла. Они прорезали в нем окошечко, приделали маленькую палочку и заполнили то, что получилось, птичьим кормом. Когда все было готово, это выглядело так [показывается картинка с изображением птичьей кормушки]. Что это было после операции, кофейник или птичья кормушка?
Врачи взяли эту игрушку [показывается картинка с изображением заводной птички]. Ее можно завести ключом, и тогда ее рот раскрывается, а маленький механизм внутри играет музыку. Врачи сделали ей операцию. Они приделали настоящие перья, чтобы сделать ее милой и приятной, и сделали ей клюв получше. Затем они вынули прежний механизм и вставили новый, чтобы она хлопала крыльями и летала, и щебетала [показывается картинка с изображением птицы]. Что это было после операции, настоящая птица или игрушечная?
Что касается искусственных вещей, например, кофейника, превратившегося в птичью кормушку (или колоды карт, превратившейся в туалетную бумагу), дети приняли изменения за чистую монету: птичьей кормушкой может быть все, что угодно, из чего кормят птиц, поэтому то, что получилось — птичья кормушка. Но что касается природных объектов, например, енота, превратившегося в скунса (или грейпфрута, превратившегося в апельсин), то дети проявили большее сопротивление: в обличии скунса было какое-то невидимое «енотство», поэтому дети были менее расположены сказать, что новое создание было скунсом. Что же касается нарушения границы между искусственными предметами и живой природой, например, превращение игрушки в птицу (или дикобраза — в щетку для волос), дети были непреклонны: птица — это птица, а игрушка — это игрушка. Кейл также показал, что детям неприятна мысль о лошади, внутри которой находится корова, чьи родители и дети — тоже коровы, хотя их никак не беспокоило, что ключ сделан из расплавленных монеток, и потому он будет снова переплавлен, чтобы получились монетки.
И, конечно же, у взрослых, принадлежащих к другим культурам, будет точно такая же интуиция. Неграмотным жителям нигерийских деревень задавали такой вопрос:
Студенты взяли папайю [показывается картинка с изображением папайи] и сверху приделали несколько зеленых, остроконечных листьев. Затем они покрыли всю ее маленькими остроконечными бляшками. Теперь она выглядит так [показывается картинка с изображением ананаса]. Что это, папайя или ананас?
Типичный ответ был таким: «Это папайя, потому что у папайи своя внутренность, данная ей небесами, а у ананаса — своя. Одно нельзя превратить в другое».
Маленькие дети тоже чувствуют, что виды животных распадаются на бо́льшие категории, и их обобщения следуют из категорийного сходства, а не сходства внешнего вида. Сьюзен Джелман и Эллен Маркмен показывали трехлетним детям картинку с изображением фламинго, картинку с изображением летучей мыши и картинку с изображением черного дрозда, больше похожего на летучую мышь, чем на фламинго. Они говорили детям, что фламинго кормит своих детенышей перетертой едой, а летучая мышь — молоком, и спрашивали, чем кормит своих детенышей дрозд. Не имея никакой другой информации, дети опирались на сходство и предполагали молоко. Но стоило только упомянуть, что и фламинго, и дрозд — птицы, как дети мгновенно объединяли их и предполагали перетертую еду.
И если вы действительно сомневаетесь в том, что у нас есть ботанические инстинкты, подумайте об одном из самых странных человеческих желаний — смотреть на цветы. На разведении и выращивании цветов в декоративных целях специализируется огромная индустрия. Некоторые исследования показывают, что приносить цветы в больницу — это не просто милый жест, это действительно может улучшить настроение пациента и скорость выздоровления. Поскольку люди редко едят цветы, такое расточение средств и усилий кажется необъяснимо легкомысленным. Но если мы эволюционировали как интуитивные ботаники, оно имеет смысл. Цветок — это микрофиша ботанической информации. Когда растения не в цвету, они сливаются в море зелени. Зачастую, цветок — это единственный способ определить вид растения даже для профессионального ботаника. Цветы часто сигнализируют о том, в каком месте и в какое время года следует ожидать изобилия, а также показывают точное местонахождение будущих плодов и семян. Стремление обращать внимание на цветы и находиться там же, где и они, очевидно было полезно в той окружающей среде, где свежая зелень не была в продаже круглый год.
Конечно, интуитивная биология сильно отличается от того, чем занимаются в своих лабораториях ученые-биологи. Но профессиональная биология может опираться на интуитивную как на фундамент. Очевидно, что народная классификация предшествовала классификации Линнея, и даже сейчас профессиональная классификация редко противоречит тому, как местные жители классифицируют местные виды растений. Ясно, что именно интуитивное убеждение в скрытой сущности живых объектов, и в скрытых процессах, которые ими управляют, побудило первых профессиональных биологов попытаться постичь природу растений и животных, поместив их в лабораторию и положив их частицы под микроскоп. Любого, заявившего, что он пытается постичь природу стульев, принеся их в лабораторию и положив их частицы под микроскоп, наверняка бы уволили как ненормального, а не профинансировали бы это исследование. И в самом деле, очевидно, что все естественные науки, в том числе и математика, движимы интуицией, происходящей из врожденных модулей (числа, механики, ментальных карт, даже закона). Физические аналогии (теплота — это поток, электроны — частицы), зрительные метафоры (линейная функция, прямоугольная матрица), социальная и юридическая терминология (привлекательность, подчинение законам) используются в науке повсеместно. И если вы позволите мне сделать еще одно постороннее замечание, на самом деле заслуживающее отдельной книги, то я предположу, что большинство остальных явлений культуры (состязательные виды спорта, повествовательная литература, садово-парковый дизайн, балет), какими бы произвольными следствиями из лотереи Борхеса они ни казались, это хитроумные технологии, придуманные нами для развития и стимуляции ментальных модулей, изначально призванных служить для выполнения особых функций адаптации.
* * *
Итак, для языкового инстинкта требуется сознание, состоящее из адаптированных вычислительных модулей, а не чистый лист, кусок воска или общецелевой компьютер Стандартной социальной научной модели. Но как в свете этого мы должны рассматривать идеологию равенства и возможностей, которую дала нам эта модель? Если мы откажемся от ССНМ, обязательно ли мы обратимся к противоположной доктрине, такой как «биологический детерминизм»?
Позвольте мне начать с того, что я считаю очевидным. Во-первых, человеческий мозг работает так, как работает. Желая, чтобы он работал как-то по-другому — можно быстро прийти к утверждению, что науку и этику подтачивает какой-то этический принцип (а что еще можно сделать с принципом, если факты свидетельствуют об обратном?). Во-вторых, в психологии не предвидится такого открытия, которое заставило бы пошатнуться очевидную истину: все люди созданы равными, и всем им дарованы определенные неотъемлемые права, в числе которых жизнь, свобода и стремление к счастью. И наконец, радикальный эмпиризм не обязательно будет прогрессивной гуманитарной доктриной. Чистый лист — это мечта диктатора. Некоторые учебники по психологии упоминают тот «факт», что матери спартанцев и самураев улыбались, узнав, что их сыновья пали в битве. Поскольку история написана генералами, а не матерями, мы можем пренебречь этим невероятным утверждением, поскольку очевидно, чьим целям оно служило.
Убрав с дороги вышеперечисленное, я все же хочу указать на значение теории когнитивных инстинктов для наследственности и для человечества, потому что многие считают их прямо противоположным тому, что они есть на самом деле. Это позор, что следующие два утверждения так часто путаются:
Различия между людьми являются врожденными.
Общее между людьми является врожденным.
Нельзя придумать два более разных утверждения. В том, что у некоторых людей ног меньше, чем у остальных, на 100 % виновата окружающая среда. Тем, что у всех не-инвалидов в точности две ноги (а не восемь, или шесть, или ни одной), мы на 100 % обязаны наследственности. Но утверждения о том, что универсальность человеческой природы врожденная, часто идут бок о бок с утверждениями о том, что различия между индивидами, полами и расами тоже врожденные. Ложный повод для слияния их вместе просматривается хорошо: если ничто в сознании не является врожденным, тогда и различия между умами не будут врожденными; таким образом, было бы хорошо, если бы у сознания вообще не было структуры, тогда этим честным уравнителям вообще не о чем бы было беспокоиться. Но этот логический перевертыш ложен. Все могут рождаться с одинаковым, сильно структурированным разумом, а все различия между людьми могут являться частицами приобретенного знания и небольших осложнений, которые накапливаются на протяжении жизни человека.
