В тот же вечер в квартале Шиах, до сей поры не задетом, они поведут себя менее совестливо, по непостижимой причине без предупреждения пустив две ракеты в жилой дом. Это стоило тридцати двух смертей, еще семьдесят человек получили ранения.
В самом центре города, в отеле «Кавалье», где я занимал номер, до меня донеслись два таких взрыва, как если бы они произошли по соседству, при том что обычно я едва различаю те, что с неравномерными промежутками потрясают южное предместье. Потом, когда ко мне зашел Шариф, он подтвердил, что разрушенный дом находился в такой близости от его собственного, что взрывная волна сбила его с ног, хотя он живет не в квартале Шиах, а в Фурн-аш-Шеббак, можно сказать, на другом конце света.
Во время ужина, с балкона при свете полной луны, что вставала, плывя над араукариями, можно было наблюдать кое-какие признаки умеренной паники, какие могла бы вызвать, например, автомобильная катастрофа, — вспыхивали и гасли вращающиеся прожектора, выли сирены, суета царила в развалинах неподалеку от отеля. Такие обыденные сцены бедствия все мы видели по телевизору, но ведь никто не выражает желания поглазеть на них поближе; к тому же в данных обстоятельствах куда более, чем в Узаи несколько часов назад, реальна опасность, что толпа примет тебя за одного из тех агентов, которых она подозревает в том, что они наводят на цель израильские машины, да наверняка где-нибудь здесь шпионы и вправду шныряют.
То и дело над городом на большой или средней высоте пролетают самолеты, слышен их гул. Мы долго пробыли на балконе, и все это время они жужжали прямо у нас над головами, в основном это были беспилотные разведчики, они кружили целым роем… или, может быть, их было не так уж много, а то и один-единственный, но мастерски управляемый на расстоянии, умудрялся создавать это впечатление, будто с вас глаз не спускают, грозя неминуемой расправой.
Поскольку один из сотрапезников, глядя на открывающийся с балкона вид, кстати вспомнил, что по-французски араукарии зовут еще «обезьяньим горем» из-за более или менее острых колючек, которыми топорщится ствол этого дерева, иногда местами, а порой и сплошь, снизу доверху, я решил, что пришел удобный момент, самое время завести речь о собаках. Как правило, каждый из присутствующих находит, что рассказать по этому поводу. Особенно в городе, центр которого годами находится во власти вооруженных группировок различного подчинения и ими же опустошается, потом, чуть только восстановится мир, здешние дома, ставшие бесхозными, долго числятся выморочным имуществом, но все это время здесь находит приют исключительно стойкая популяция бродячих собак, искоренение которой оказалось крайне трудным. В ливанской литературе присутствие этих животных оставило многочисленные следы. Что до новой войны, относительно которой никто тогда понятия не имел, как и когда она закончится, хотя все считали, что это ненадолго, она безостановочно порождала все новые порции баек о бродячих животных, чаще именно о собаках, порукой чему служит статья, появившаяся утром в англоязычном ежедневнике.
Подписанная неким Заяном Джайланом, корреспондентом агентства Франс Пресс и носившая заголовок «US rights group on mission to save Lebanese wildlife» («Миссия группы американских правозащитников — спасение дикой фауны Ливана»), что, впрочем, неверно, так как в дальнейшем тексте речь шла только о животных домашних или принимаемых за таковых, статья живописала рискованную ливанскую эскападу кучки американских друзей животных, обозначаемой аббревиатурой РЕТА (People for the Ethical Treatment of Animals[8]). Возглавляемая Мишель Рокке, о которой статья сообщает, что она четыре года проработала «undercover» («агентом под прикрытием») службы защиты животных, РЕТА отправилась на юг Ливана, добравшись до границы зоны боев (пройти дальше ей помешали только армейские кордоны) с целью распространения листовок и брошюр, объясняющих населению, как в создавшихся условиях позаботиться о животных. Положение их и впрямь оставляло желать лучшего. Из-под пера Заяна Джайлана на сей предмет вышло следующее описание: «Дороги усеяны скелетами собак, кошек, коз и овец, раздавленных колесами машин беженцев-поселян». А вот как комментирует происходящее Мишель Рокке: «Бомбы падают и на животных, наряду с людскими потерями, есть и их потери; война — абсолютный ад также и для них».
В своих листовках активисты РЕТА призывают жителей, а заодно «военных, полицию и членов неправительственных организаций», «выпускать на свободу терпящих бедствие животных, если они привязаны, давать им пить, при возможности брать их с собой» и в качестве крайней меры, «пристреливать в упор» («point-blank range») — пулей в голову.
Кучка американцев задалась целью собрать большое число кошек и собак (а почему бы не коз и овец?), чтобы надежно пристроить их в семьи. Явились они сюда не с пустыми руками: привезли с собой запас кормов для домашних питомцев.
«Есть места, куда нам не удалось проникнуть, — поясняет Мишель Рокке, — но ливанская армия взяла у нас корм, она берется раздать его собакам». (Тут злонамеренный ум мог бы ввернуть замечание, что это, пожалуй, единственная задача, которую еще способна решить ливанская армия, хотя существует вероятность, что и эту миссию она так никогда и не исполнила — в самой проблемной зоне.) К главным действующим лицам конфликта, то есть боевикам Хезболлы и израильским военным, РЕТА, по всей видимости, доступа не получила. Но что касается первых, журналист Франс Пресс приводит анекдот, проливающий на них — по крайней мере, на одного из них — неожиданный свет. Заян Джайлан пишет, что в Бинт-Джбейль, селении, опустошенном сокрушительным израильским наступлением, боец Хезболлы рассказывал, как в разгар боя он обрел душевное утешение в близости четвероногого друга. «Я увидел пса, — повествует безымянный боевик Хезболлы, — его язык свисал до земли от голода и жажды. Я отдал ему свою последнюю банку тунца. Раз я пожалел эту собаку, может, и меня Бог пожалеет».
Пересказанная подобным образом, эта история отдает кощунством. К тому же в соседнем селении, в Срифе, журналист видел корову, в поисках пропитания забравшуюся на брошенную кухню, лошадей, бесцельно бродивших по главной улице, и даже осла, который душераздирающе ревел, потому что его нога застряла в мотке проволоки, причем судьба их всех нимало не трогала местного начальника, высокопоставленного представителя той же Хезболлы.
Хотя бомбардировки продолжались, правда, в тот день бомбили не сам Тир, а его окраины, архиепископ маронитской городской церкви прилег вздремнуть в своем епископском дворце. По крайней мере, так нам сказали в первый раз, когда мы явились повидаться с ним. При вторичном посещении охранник жестами дал нам понять, что архиепископ в настоящий момент бреется и, как могло показаться, причесывается, судя по тому, что рука охранника, задержавшись возле подбородка, затем воспроизвела на уровне макушки нечто похожее на движения гребня. Не то чтобы архиепископ был особенно озабочен своей внешностью, как мы могли бы заключить, но эти заботы стали необходимы вследствие ежедневных морских купаний: архиепископ, когда не был в отъезде, сохранял привычку к ним. «Плавание проясняет мысли, — говорил он нам, — и помогает выдержать тяготы нынешней ситуации».
Возвратясь из поездки по удаленным от границ селениям, в той зоне боев к югу от реки Литани, где израильтяне только что объявили любую движущуюся машину законной целью обстрела со стороны своей авиации, монсеньор Шухралла Набиль Хадж был ошеломлен тем, что увидел. Как всех, его поразили боевой дух Хезболлы и качество ее вооружения: «Всегда считалось, что израильтяне непобедимы, а теперь… Отныне многие арабы станут говорить: мы знаем, как с ними справиться!»
Следовало ли этому радоваться или, напротив, тревожиться, но главной, неотложной заботой архиепископа в данный момент являлось другое. Как он подчеркнул, в лоне Оттоманской империи исторически сложилось, что шииты и христиане Южного Ливана вместе, бок о бок противостояли тяготам своего положения религиозных меньшинств. И если говорить о христианах, стабильное положение в регионе им, по его убеждению, могло бы обеспечить только окончательное разрешение палестино-израильского конфликта, то есть самый невероятный из всех возможных вариантов его развития. «Господь наш посетил Тир, — добавил он, — апостол Павел провел здесь неделю, в триста пятидесятом году на собор в этот город съехались три сотни епископов… А ныне молодые спрашивают меня, есть ли еще будущее у Тира и даже у всей остальной страны». В заключение архиепископ, чью речь поминутно прерывали звонки его мобильника, вздохнул: «Нужно чудо. Только оно могло бы нас спасти в этой ситуации». Однако фраза прозвучала так, что нельзя было понять, намекал он на положение местных христиан или имел в виду судьбу Ливана в целом.
