Рис. 32. Синапс.
Показаны мельчайшие окончания двух нервных клеток на теле третьей клетки — так называемый синапс. Большинство нервных клеток в центральной нервной системе имеют синаптические связи с сотнями других.
Мозг и сложные формы поведения
Анализ деятельности нервной системы мы начали с простого примера — рефлекса, который можно полностью описать, используя термины «раздражение», «нервная активность», «ответ». Нервная деятельность в данном случае заключается в непосредственной связи органа чувств с мышцей или железой. У животных с примитивной нервной системой поведение — не что иное, как рефлексы и аналогичные непосредственные ответы на внешнее раздражение; все их действия определяются окружающими условиями. Даже приобретая опыт, эти животные почти не способны как-то изменить поведение и потому зависят от непосредственных раздражителей. Независимость скоропреходящих нервных импульсов увеличивается по мере усложнения центральной нервной системы и достигает своего максимума у человека. Это находит свое отражение в рассеянности, всегда сопровождающей усиленное внимание к определенной задаче. Только в коре больших полушарий человека около 15 миллиардов нервных клеток. Каждая из них связана с множеством других клеток, причем связи эти постоянно видоизменяются. Не удивительно поэтому, что поведение людей часто непредсказуемо.
Рис. 33. Чрезвычайно упрощенная диаграмма, иллюстрирующая связь речи со зрением.
Импульс идет от глаза по зрительному нерву в переключающий центр [в зрительном бугре — таламусе (2)], затем в зрительную область коры больших полушарий (3). Возбуждающиеся попутно другие части коры включают двигательные центры (4), откуда импульс попадает в продолговатый мозг (5) и уже затем к мышцам языка и гортани (6). Существует и «обратная» связь. Некоторые участки коры, включая лобные доли (7), не обладают ни чувствительными, ни двигательными функциями, но, несомненно, играют большую роль в процессе научения. Именно эти «молчаливые» (ассоциативные) зоны наиболее развиты у человека.
И тем не менее самые разнообразные формы поведения, свойственные человеку, можно объяснить благодаря такому огромному числу нервных клеток. Возьмем для примера любое сложное действие, скажем чтение нот при игре на фортепьяно. На первый взгляд может показаться, что, взяв определенный аккорд, пианист тем самым реагирует — пусть несколько сложно, но непосредственно — на специфический раздражитель, определенный рисунок знаков на бумаге. Однако, поразмыслив, мы вынуждены будем прийти к выводу, что такое предположение ошибочно, и ошибочно по двум причинам. Во-первых, рисунок знаков вовсе не специфический, или неизменный, раздражитель: аккорд будет сыгран и в том случае, если ноты напечатаны, и в том, если они написаны от руки, независимо от размера знаков и расстояния между ними. Эти и другие обстоятельства существенно видоизменяют картину, воздействующую на сетчатку глаза и побуждающую пианиста к исполнению определенного аккорда. Во-вторых, здесь совсем не простая связь раздражитель — ответ, ибо ответ может варьировать в деталях: независимо от того, как сыгран аккорд — одной рукой, обеими одновременно или различным сочетанием пальцев, — звук может быть одним и тем же. И конечно же, игра каждого исполнителя одного и того же произведения индивидуальна и неповторима в нюансах.
Итак, мы имеем здесь примеры того, что может быть названо «равноценным раздражителем» и «равноценным ответом». В нашей повседневной жизни таких примеров множество. Независимо от того, как исполнен мотив, в до-мажоре или в соль-мажоре, он будет узнан всеми. Пожалуй, еще более удивительным является тот общеизвестный факт, что мы понимаем слова, произнесенные с самым разным ударением, высоким или низким голосом, громко или тихо, быстро или медленно. Футболист может забить гол ногой или головой, а человек, потерявший обе руки, может писать, держа карандаш пальцами ног. Эти примеры далеко не исчерпывают всей сложности нашего поведения. Многие формы его «самопроизвольны», то есть возникают вследствие внутренних процессов, происходящих в нервной системе и других органах, а не в результате непосредственных воздействий специфических внешних раздражителей.
Сейчас для нас более важна та особенность этих действий, что они выучены, что они являются результатом индивидуального опыта, длительного процесса приспособления поведения к удовлетворению наших нужд и желаний в разнообразных условиях существования. То обстоятельство, что почти все наши действия есть результат научения, часто упускают из виду. Поэтому необходимо подробнее остановиться на этом вопросе.
Врожденные элементы в поведении
Рассмотрим сначала вопрос о роли наследственности и окружающей среды в развитии поведения. Наша задача — определить, в какой степени поведение человека предопределено генетической конституцией, закрепленной при оплодотворении, а в какой зависит в своем развитии от опыта каждого индивидуума. Но чтобы дать даже самое приблизительное представление об этом, нам придется начать с поведения других животных.
Возьмем для примера пчелу — насекомое со сложной общественной организацией жизни. Известно, что стоит удалить матку из колонии, как там начинается беспокойство: пчелы в волнении бегают по сотам, при встрече друг с другом слегка скрещивают антенны, и беспорядок распространяется на всю колонию. Некоторые специалисты даже утверждают, будто пчелы, особым образом вибрируя крыльями, производят нечто вроде «низкого, печального плача». Итак, задача сводится к следующему: посредством наших мыслей и чувств мы должны объяснить поведение совершенно отличных от нас животных. Пчелы принадлежат к наиболее высокоорганизованным общественным животным, — употребление слова «матка» («царица») свидетельствует об устоявшейся привычке описывать сообщества насекомых в терминах, свойственных человеку.
Но, надо признаться, в случае с маткой мы не имеем права этого делать. Человеческого сообщества, в котором была бы лишь одна плодовитая самка, а все остальные члены — ее дочери или сыновья, не существует. А ведь именно так обстоит дело в улье. Как же объяснить переполох в улье в случае удаления матки? На этот вопрос частично помогает ответить следующий эксперимент. Если удалить матку из колонии и поместить в небольшой клетке внутри улья, так что другие пчелы смогут ощущать ее запах, волнения не будет. Дело в том, что пчелы реагируют не на изменение положения в целом (как люди), а на присутствие или отсутствие определенного раздражителя — запаха, звука или самой особи. Пока матка выделяет особое пахучее вещество, поведение пчел в улье ничем не нарушено; при отсутствии этого вполне определенного запаха их поведение резко меняется.
Приведенный пример очень характерен для сложных форм поведения большинства животных. Известно, что животные выполняют весьма трудные задачи — строят гнезда, отыскивают пищу или укрывают самих себя. Мы также знаем, что многие из них способны к совместным действиям, особенно в период ухаживания и ухода за потомством. В обычных условиях эти способности настолько замечательны, что мы невольно начинаем думать о их поведении как о «разумном». Но вдумчивый анализ показывает всю несостоятельность этих выводов. Вспомним, как ведет себя конек луговой, когда у него в гнезде находится молодой кукушонок. Птенцы самого конька выброшены кукушонком и, возможно, пищат совсем рядом с гнездом, на виду и в пределах слышимости родителей, но последние полностью ими пренебрегают и кормят кукушонка. Действуя таким образом, они реагируют на раздражитель — открытый клюв кукушонка. При наличии этого раздражителя никакой другой фактор окружающей среды не имеет значения для птиц-родителей. Безусловно, такое поведение нельзя назвать разумным.
Реакции на сигнальные раздражители — гораздо более сложные по сравнению с безусловными рефлексами — сходны с ними в одном очень важном отношении: по большей части они независимы от индивидуального опыта.
Поведение такого рода называют врожденным. Исключая детали, оно сравнительно однообразно и мало различается у разных особей. Как грудь каждой взрослой зарянки красная, так и песня каждой из них в данных условиях будет почти всегда одинаковой. Такое поведение — мы уже об этом говорили, — как правило, не меняется с новыми обстоятельствами, в целом оно постоянно. Изменчивы только детали: паук данного вида плетет всегда один и тот же тип паутины, но точная форма паутины в каждом конкретном случае определяется предметами, к которым она крепится. Развитие у животных способности ориентироваться на определенной местности включает более сложные формы научения: пчелы изучают топографию местности вокруг улья, птицы — в районе гнездования и т. д. Примеры поведения, использующего индивидуальный опыт, в отдельных случаях были детально изучены в лабораториях. Так, муравьев научили находить дорогу в миниатюрном лабиринте.
