В ГОЛОВЕ
Когда мы говорим или думаем о «времени», i мы пользуемся своего рода интеллектуальным конструктом — то есть у нас есть некое осмысленное представление о прошлом и будущем.
Впрочем, думаю, что вы, как и я, обладаете ещё и специфическим «чувством времени». А ещё мы знаем, что представление о времени возникает у нас постепенно, в детстве и достаточно долго тренируется.
Так, ещё один из основателей детской психологии Жан Пиаже ставил эксперименты, в которых показывал, что дети в возрасте пяти-шести лет с ошибками решают нехитрые вроде бы задачи, связанные со временем71.
Только к 11–12 годам дети, следящие в одном из таких экспериментов за движением игрушечных поездов, уже почти не путают пройденное расстояние с временем в пути.
Так-то они ориентируются именно на путь — если один поезд прошёл большое расстояние, нежели другой, то ребёнку кажется, что он и дольше был в пути, даже если это не так.
Концепт «времени» — это социокультурное приобретение. И мы знаем, что этот «временной» интеллектуальный конструкт садится, так сказать, на теменные доли мозга, используя для своей развёртки пространственный домен, который эволюционно, конечно, более древний.
То есть можно сказать, что мы начинаем понимать время, когда научаемся его опространствовать. О чём, кстати говоря, свидетельствует наш язык — мы же пользуемся именно пространственными метафорами времени: «короткий фильм», «длинные каникулы», «около пяти часов», «забегая вперёд», «так далеко я не смотрю», «на это потребуется много времени», «оглядываясь назад» или даже «в глубину времён».
То, что это выученные вещи, доказывают и данные антропологических исследований. Так, например, индейцы племени аймара из Южной Америки используют одно и то же слово для «глаза» и «прошлого», а также «спины» и «будущего».
Эта же логика сохраняется у представителей этого племени и в жестах: сообщая о прошедших событиях, они показывают вперёд — мол, это то, что они видели своими глазами, это уже было, а говоря о будущем, они показывают назад — мол, с этим пока непонятно, что будет.
Впрочем, ряд исследований показывают, что животные способны предсказывать будущие события. И речь не просто об условных рефлексах, которые, по выражению Ивана Петровича Павлова, «есть временная связь».
Исследования, проведённые на разных видах животных, включая птиц, показывают, что они способны, по сути, «предсказывать» последствия своего выбора. То есть «понимают», что если они поступят так-то, то будет то-то, а если этак — то что-то другое, и ориентируются на больший выигрыш.
Ну и понятно, приматы — они и вовсе способны демонстрировать сложное социальное поведение во времени: например, шимпанзе прощаются с сородичами, если знают, что им предстоит расставание, или способны уловить смысл «денег», запасаются ими, когда есть такая возможность, и используют тогда, когда экспериментаторы предоставляют им соответствующий шанс.
Всё это говорит, на мой взгляд, о том, что наши рассуждения о прошлом и будущем на самом деле лежат на более, так сказать, серьёзном нейрофизиологическом фундаменте «ощущения времени», которое в каком-то смысле предшествует нашему пониманию «времени»………
• Так, например, упомянутые теменные доли, кроме пространственной функции, выполняют и функцию учёта количества любых объектов (вне зависимости от домена), потому-то времени в нашем ощущении может быть «много», или «мало», или «совсем чуть-чуть».
• Правое полушарие в целом, а его теменная доля в особенности, настроено реагировать на новизну, на любые изменения в привычном «фоне» (мы ещё будем говорить об этом отдельно). Так что очевидно, что время как измеритель изменений тут тоже живёт.
• Ряд исследований показывают, что так называемые клетки места в гиппокампе (по крайней мере у крыс), связаны с «ощущением времени» — они активизируются с определённой временной периодичностью при выполнении каких-то действий.
• Наконец, отдельный вопрос, связанный со временем, — это планирование будущего, а в частности — способность сдерживать удовлетворение потребности сейчас для получения большего выигрыша в будущем.
Тут вам и «зефировый тест» Уолтера Мишела, и, конечно, знаменитые «лобные больные» Александра Романовича Лурии — и в том и в другом случае состояние префронтальной коры определяет способность человека представлять себя в будущем. Не просто гипотетическое будущее, а именно то, что с ним в нём будет происходить.
То есть «время» у нас в голове разное: «сверху» концепт «времени», а «под» ним большой нейрофизиологический базис разных составляющих, позволяющих нам эту психологическую иллюзию создавать.
Поскольку я тогда — в реанимации и в отделении — сам был пациентом, доступа к историям болезней других больных у меня, конечно, не было, и я не знаю, что именно случилось с тем бедолагой, который запомнился мне своими «прогулками с собакой» по отделению. Но могу предположить, что в результате инсульта у него пострадала как раз правая теменная доля.
Интересное исследование на эту тему сделала группа когнитивных психологов из Токийского и Сиднейского университетов, а также Исследовательского центра нейронаук в Леоне под руководством профессора Масами Исихары.
Они изучали пациентов с поражением правой теменной доли в результате инсульта и, кроме прочих проблем, обнаружили, что те испытывают трудности с расположением информации о прошлом и будущем на ментальной линии времени72.
То есть возникает тот самый эффект, о котором я и говорил: пациент не может понять, к чему относится то или иное событие — к прошлому, то есть к тому, что произошло в его жизни, или к будущему — то есть к тому, что ему кажется, мерещится, воображается.
Погибает небольшая часть мозга, отвечающая за определение места события «до» или «после» настоящего момента, и перед нами обнажается действительное положение дел: мы представляем собой ворох нейронных сетей, которые не лежат на какой-то действительной «оси времени», а просто упорядочиваются во времени отдельной областью коры.
Таким образом, функция «времени», если посмотреть на это дело с обратной точки, по сути, является способом наведения порядка в хаосе той самой генерируемой различными нейронными сетями сложности.
Но хаос этот очевидно внутри системы присутствует и, более того, правит балом, о чём свидетельствуют не только упомянутые конфабуляции неврологических больных, но, как вы, наверное, и сами знаете, сновидения совершенно здоровых людей.
Вот, собственно, об этом и говорит «принцип симультанности» в концептуальной модели ВРР: все процессы в мозге идут одновременно — на всех уровнях организации от клеточного, локального (кортикальные колонки, специализированные области мозга), до уровня базовых нейронных сетей.
Слово «симультанность» образовано от латинского simul, что значит «одновременно». Обычно его используют применительно к искусству сценографии, когда на театральной сцене располагаются несколько декораций, в каждой из которых одновременно разворачивается действие.
Считается, что этот приём активно использовался в средневековом театре и был воспринят в изобразительном искусстве — на средневековых фресках, рельефах
