Фридрих Хайек - Сборник эссе - австрийская экономическая теория и идеал свободы

1967 "Эрнст Мах и социальные науки в Вене" ["Diskussionsbemerkungen uber Ernst Mach und das sozialwissenschaftliche Denken in Wien"] Глава 7 1968 Австрийская школа теоритической экономики ["Economic Thought: The Austrian School"] Глава 1 1968 "Бруно Леони: ученый" ["Bruno Leoni, the Scholar"] Глава 14 1968 "Леонард Рид" Глава 14 1973 Людвиг фон Мизес: Очерк ["Tribute to von Mises, Vienna Years"] Глава 4 1973 Место Grundsatze Менгера в истории экономической мысли [?The Place of Menger's "Grundsatze" in the History of Economic Thought?] Глава 2, Приложение 1976 Интервенционизм [предисловие к изданию 1976 г. Kritik des Interventionismus: Untersuchungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart and Verstaatlichung des Kredits?] Глава 4 1977 Заметки и воспоминания [введение к книге Erinnerungen von Ludwig von Mises] Глава 4 1978 Социализм [предисловие к изданию 1981 г. книги Мизеса Социализм Глава 4 1980 Эвальд Шамс [предисловие к книге Эвальда Шамса Gesammelte Aufsatze] Глава 6 1980 Методологический индивидуализм [предисловие к памфлету Дж. Шумпетера Methodological Individualism] Глава 5 1982 В Британии и Соединенных Штатах [отрывок из наброска статьи для словаря New Palgrave] Глава 1, Приложение

1983 "Новое открытие свободы: личные воспоминания" ["Die Wiederentdeckung der Freiheit -- Personliche Erinnerungen"] Пролог к ч. II

Введение 1991 (04 октября 1999)

"Может ли выжить капитализм?" -- спросил в 1942 году Йозеф Шумпетер. "Нет. Я не думаю, что может" [Joseph A. Schumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy (New York: Harper & Brothers, 1942; third edition, 1950), p. 61]. Но капитализм выжил: спустя полвека мы присутствуем при саморазрушении социализма, при одновременном крушении идеала централизованного планирования и хозяйственных системы Восточной и Центральной Европы. Если из событий 1989 года и можно извлечь урок, то лишь один: возрождение либерализма в этой части мира представляет собой главным образом, если не целиком, возрождение капитализма -- то есть признание того, что только рыночный порядок может обеспечить уровень благосостояния, требуемого современной цивилизацией. Это хоть и не полностью понято, но широко признано. Роберт Хейлбронер, уж конечно не являющийся другом капитализма, пишет, что недавняя история "принуждает нас переосмыслить значение социализма. В качестве полурелигиозного видения преобразованного человечества он в 20 веке получил сокрушительные удары. В качестве проекта разумного планируемого общества он сокрушен полностью". ["Reflections After Communism", The New Yorker, September 10, 1990, pp. 91--100, esp. p. 98. Расширенный вариант статьи имеет название "Analysis and Vision in Modern Economic Thought", in the Journal of Economic Literature, vol. 28, September 1990, pp. 1097--1114]

Ф.А. Хайека это бы не слишком изумило. Будучи экономистом "австрийской" школы, Хайек всегда понимал рынок не совсем так, как его современники, в том числе иначе, чем многие защитники капитализма. На протяжении большей части этого века "проблему экономики" видели в задаче распределения ресурсов, то есть в таком распределении производительных ресурсов, которое бы позволило удовлетворять конкурирующий и потенциально неограниченный спрос -- в принципе посторонний наблюдатель (либо -- центральный планировщик) вполне может вычислить решение этой задачи. Напротив, для Хайека и австрийской школы в целом экономическая теория имеет перед собой задачу координации планов, поскольку "очень сложный порядок" человеческого сотрудничества возникает из планов и решений изолированных индивидуумов, которые действуют в мире скрытого и разрозненного знания. В задачи экономической науки входит объяснение закономерностей явлений подобных ценам и производству, деньгам, процентным ставкам, колебаниям деловой активности и даже праву и языку, когда эти явления не являются частью чьего-то сознательного замысла. Только изучая социальный порядок с этой точки зрения мы можем узнать, почему рынки работают и почему усилия по созданию внерыночного общества обречены на провал.

Хайек принадлежит к четвертому поколению австрийской школы экономической теории, к поколению диаспоры, которое разлетелось из Вены в Лондон и Чикаго, в Принстон и Кембридж, так что прилагательное "австрийский" имеет сейчас чисто историческое значение. Во время странствий по Англии и Соединенным Штатам Хайек сохранил большую часть наследства школы, основанной Карлом Менгером. С самого начала австрийская школа была известна резко своеобразным пониманием экономического порядка, часть которого была (до известной степени) включена в главное течение экономической мысли, а другие были отброшены и забыты. К первому можно отнести некогда революционную теорию ценности и обмена, выдвинутую Менгером в Grundsatze der Volkswirtschaftslehre публикация которой в 1871 году положила начало возникновению школы; к последним относится отрицание возможности экономических вычислений при социализме, развитое старшим коллегой и наставником Хайека Людвигом фон Мизесом, теория, ставшая основой современного австрийского толкования рынка как процесса обучения и открытия, а не равновесного состояния дел. Общепринятая классическая экономическая теория считала, что Мизес давным-давно был опровергнут моделями "рыночного социализма" Ланге и Тэйлора, а потому и не могла ничего сказать о жизнеспособности централизованного планирования. Австрийская школа была в другом положении. Представления Хайека о том, чем является рынок и как работает рыночный процесс привели его к выводу, что социализм представляет собой тяжкую ошибку -- если хотите, "пагубную самонадеянность". Исходя именно из такого понимания он и строил свою защиту либерального порядка. В таком духе и составлен этот том. В предлагаемых эссе Хайек пишет об австрийской экономической теории, где началась его интеллектуальная одиссея, и о судьбах либерализма, о социальной философии рыночного порядка, с которой былы тесно связаны его собственные работы. Первая часть содержит эссе и лекции о главных фигурах австрийской школы: о Карле Менгере, об учителях Хайека Фридрихе фон Визере и Людвиге фон Мизесе, о Иосифе Шумпетере (одна из ведущих фигур в экономической мысли 20 века, получивший образование в австрийской традиции, хотя и не принадлежащий к австрийской школе per se); о менее известных экономистах Эвальде Шамсе и Ричарде фон Стригле; о двух фигурах Венской интеллектуальной сцены, философах Эрнсте Махе и Людвиге Витгенштейне, двоюродном кузине Хайека. Во второй части собраны работы о новом открытии свободы в послевоенной Европе, с особенным выделением Германии и международного общества Монт Перелин, влиятельной либеральной организации, созданной Хайеком в 1947 году. В обеих частях затронута тема, пронизывающая все работы Хайека по социальному порядку: роль идей -- и особенно экономической теории -- в сохранении либерального общества. В оставшейся части этого Введения я очерчу карьеру Хайека и попытаюсь понять место его идей в исторической и теоретической перспективе. Прежде чем продолжить, нужно сделать одно терминологическое замечание. Хайек использует слово "либерализм" в его классическом, европейском значении, для обозначения социального порядка, основанного на свободных рынках, на правительстве, ограниченном властью законов, и на приоритете личной свободы. Как он объясняет во Предисловии к первому (1956) массовому изданию его классической работы Путь к рабству: ?Я использую термин "либеральный" в его исходном значении, как оно использовалось в XIX веке и до сих пор используется в Британии. В современном американском употреблении оно обозначает нечто вполне противоположное. В результате маскировки левацких движений в этой стране, которой помогла тупость многих из тех, кто действительно верил в свободу, "либеральный" стало означать защиту почти всех видов правительственного контроля. Я до сих пор недоумеваю, почему в Соединенных штатах истинные сторонники свободы не только позволили левым присвоить этот почти незаменимый термин, но даже сами им в этом помогли, начавши использовать его как позорное клеймо.? [F.A.Hayek, The Road to Serfdom (London: Routledge & Kegan Paul; Chicago: University of Chicago Press, 1944; reprinted, 1976), p. ix]. Мы подчинимся этой критике и будем использовать "либеральный" вместе менее элегантных "классический либерализм" или "либертарианизм", вошедших в употребление в Соединенных Штатах. Хайек пришел в Венский университет в возрасте 19 лет, сразу после окончания первой мировой войны, когда он был одним из трех лучших мест мира для изучения экономической теории (два других были Стокгольм и Кембридж. Англия). Хотя он записался на изучение права, его в первую очередь интересовали экономическая теория и психология; последняя из-за влияния Махистской теории восприятия на Визера и его коллегу Отмара Шпана, а первая -- в силу реформистского идеала фабианского социализма, столь типичного для поколения Хайека. Подобно многим другим студентам экономики -- и тогда и потом -- Хайек выбрал этот предмет не ради его самого, но из желания улучшить мир, а в послевоенной Вене нищета ежедневно напоминала о необходимости этого. Социализм казался подходящим решением; но в 1922 году Мизес, который не был штатным преподавателем университета, но был при этом центральной фигурой в общине экономистов-теоретиков, опубликовал свою работу Die Gemeinwirtschaft, позднее переведенную как Социализм. "Ни для одного из прочитываших эту книгу молодых людей, -- вспоминает Хайек, -- мир не остался прежним". Трактат Социализм, углубивший идеи пионерской статьи, опубликованной двумя годами раньше, доказывал, что экономические вычисления возможны только при существовании рынка средств производства; без такого рынка нет возможности установить ценность этих средств, а значит, нельзя определить подходящий способ их использования в производстве. От Мизеса, который непродолжительное время был начальником Хайека во временном правительственном учреждении, в его частном семинаре, постоянным участником которого стал Хайек, последний усвоил представлении о превосходстве рыночного порядка. В своей предыдущей работе по теории денег и банковского дела Мизес успешно применил австрийский принцип предельного полезности к анализу ценности денег и, используя английскую валютную школу и идеи шведского экономиста Кнута Викселя, набросал теорию колебаний промышленной активности. Используя эти результаты как отправную точку для собственных исследований промышленной активности, Хайек объяснил деловой цикл в терминах кредитной экспансии банков. Работа в этой области принесла ему приглашение читать лекции в Лондонской школе экономической теории и политических наук, а затем и к приглашению принять кафедру экономической теории и статистики им. Тука, которое он и принял в 1931 году. Здесь он попал в весьма вдохновляющую и увлеченную работой группу, к которой принадлежали: Лайонел Роббинс (позднее Лорд Роббинс), Арнольд Плант, Т.Е. Грегори, Денис Робертсон, Джон Хикс и молодой Абба Лернер. Хайек принес с собой незнакомые (для них) взгляды [Хикс говорит о первой (1931) английской книге Хайека, что ?"Цены и производство" были написаны на английском, но это не была английская экономическая теория?; Sir John Hicks, "The Hayek Story", in his Critical Essays in Monetary Theory (Oxford: Clarendon Press, 1967), p. 204] и постепенно австрийская теория делового цикла стала известна и была принята. Но в следующие несколько лет удача отвернулась от австрийской школы. Во-первых, австрийская теория капитала, составная часть теории делового цикла, попала под атаку рожденного в Италии кембриджского экономиста Пъера Сраффы и американца Френка Найта, а саму теорию цикла забыли из-за энтузиазма, возникшего по поводу Общей теории Джона Мейнарда Кейнса. Во-вторых, начиная с перемещения в Лондон самого Хайека и до начала 1940-х годов австрийские экономисты один за другим покинули Вену, сначала по личным, а затем по политическим причинам, так что школа как таковая прекратила существование. В 1934 году Мизес уехал из Вены сначала в Женеву, а затем в Нью Йорк, где он продолжил работать в изоляции; Хайек оставался в Лондоской школе экономической теории до 1950 года, а затем перебрался в Комитет по социальной мысли в Чикагском университете. Другие австрийские экономисты поколения Хайека достигли признания в Соединенных Штатах -- Готтфрид Хаберлер в Гарварде, Фриц Махлуп и Оскар Моргенштерн в Принстоне, Пауль Розенштей-Родан в Массачусетском институте технологии -- но в их работах, казалось, не осталось и следов Менгеровской традиции. В Чикаго Хайек опять попал в ослепительную группу: экономическое отделение, где тон задавали Найт, Якоб Винер, Милтон Фридман, а позднее и Джордж Стиглер было бы лучшим где угодно; Аарон Директор в школе права вскоре основал первую программу по экономической теории и праву; деятельное участие в преподавании принимали такие международно известные ученые, как Ханна Арендт и Бруно Беттельхейм. Но экономическая теория, в особенности стиль рассуждений, быстро изменялись: в 1949 году появились Основы Поля Самуэльсона, и утвердили физику как методологический образец для экономической теории; в 1953 году эссе Фридмана о "позитивной экономической теории" установило новый стандарт для экономических методов. К тому же Хайек перестал работать над экономической теорией, сконцентрировавшись на психологии, философии и политической теории, и австрийская экономическая теория вошла в период продолжительного упадка. В этот период два молодых человека, работавших вместе с Мизесом в Нью-йоркском университете, опубликовали важные работы в австрийской традиции: Мюррей Ротбард опубликовал в 1962 году Man, Economy and State, а Израиль Кирцнер в 1973 году -- Competition and Enterpreneurship. Но большей частью австрийская традиция пребывала в забвении. В 1974 году случилось нечто поразительное: Хайек получил Нобелевскую премию по экономике. Благодаря престижу этой премии интерес к австрийской школе возродился; в силу совпадения, в том же году ряд изолированных ученых, продолжавших работать в традициях австрийской школы, собрались на достопамятную конференцию в Южном Роялтоне, Вермонт.[Материалы конференции были опубликованы: The Foundations of Modern Austrian Economics, ed. Edwin Dolan (Kansas City: Sheed & Ward,1976). Двумя годами позже появился следующий том: New Directions in Austrian Economics, ed. Louis M. Spadaro (Kansas City: Sheed Andrews & Mcmeel, 1978).] Отсюда началось "австрийское возрождение" с всевозрастающим потоком книг, журналов и даже университетских программ, специализирующихся на традиции Менгера. Остальные экономисты также начали постепенно обращать внимание на австрийскую экономическую школу. Современная австрийская школа начинает оказывать влияние в таких областях, как теория банковского дела, реклама и ее взаимосвязь со структурой рынка, новое истолкование дебатов об экономических вычислениях при социализме [например: Lawrence H. White, Free Banking in Britain: Theory, Experience, and Debate, 1800--1845 (Cambridge: Cambridge University Press, 1984); George A. Selgin, The Theory of Free Banking: Money Supply Under Competitive Note Issue (Totowa, N. J.: Rowman & Littlefield, 1988); Robert B. Ekelund, Jr., and David S. Saurman, Advertising and the Market Process (San Francisco: Pacific Institute for Public Policy Research, 1988); Don Lavoie, Rivalry and Central Planning: The Socialist Calculation Debate Reconsidered (Cambridge: Cambridge University Press, 1985)]; более того, появившаяся примерно в последние 15 лет об экономической теории систем, работающих в условиях неполноты информации, и о теории стимулов может рассматриваться как результат работ Хайека о распыленном знании и ценах как информационных сигналах -- хотя об этом долге признательности часто забывают. [См., например, отрывки из словаря New Palgrave, опубликованные под названием Allocation, Information and Markets (London: Macmillan, 1989). Примечательно, что в расширяющихся макроэкономических публикациях о "срывах координации", начало которым положили теоретики Питер Дайамонд и Мартин Вейтцман нет ссылок на Хайека, хотя он в своих работах явно обсуждает проблему координации (см. Gerald O'Driscoll, Economics as a coordination problem: The Contributions of Friedrich A. Hayek (Kansas City: Sheed Andrews & Mcmeel, 1977). Обзор этой литературы см. у Russell Cooper and Andrew John, "Coordinating Coordination Failures in Keynesian Models", Quarterly Journal of Economics, vol. 103, August 1989, pp. 441--463.] Для интереса современных экономистов к Хайеку есть и другая причина. Сегодня анализ рынка как механизма, порождающего благосостояние, идет в форме дискуссии между двумя сторонами: защитниками свободных рынков являются экономисты "новой классической школы", исходящие из предположений о сверхрациональном поведении участников рынка, вооруженных "рациональными ожиданиями" и о мгновенном клиринге рынков; и скептиками, которых относят к той или иной разновидности "кейнсианства", которые рассматривают ожидания как более проблематичные и считают, что ценовое приспособление происходит медленно. В полную противоположность этому Хайек основывает защиту рынков не на рациональности людей, но на их неосведомленности! "Все аргументы пользу свободы, или большая часть таких аргументов, покоится на факте нашей неосведомленности, а не на факте нашего знания" [из замечаний Хайека на конференции, организованной Конгрессом за свободы культуры, опубликованных как Science and Freedom (London: Martin Secker & Warburg, 1955), p. 53]. В понимании Хайека рыночные агенты следуют установленным правилам, отвечают на ценовые сигналы в рамках системы, возникшей в результате эволюции -- в рамках спонтанно возникшего, а не сознательно выбранного порядка; при этом их действия приносят системе в целом непредусмотренные выгоды, которые невозможно было разумно предвидеть. Для современного экономиста, для которого эволюция и спонтанность почти совсем не важны, это звучит странно. [Истолкование экономического поведения как "рутинного" или механического, развитое Ричардом Нельсоном и Сиднеем Винтером в их Evolutionary Theory of Economic Change (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1982) имеет некоторое отношение к идее Хайека о следовании правилам. Так же верно и то, что развиваемая современной теорией игр концепция равновесия частично отражает вышеупомянутую идею "координации планов", в смысле подискания наборов взаимно согласующихся "стратегий", а также в том отношении, что теория повторяющихся игр позволяет многое понять в эволюции поведения, ориентированного на сотрудничество. Теория игр, однако, не объясняет, как осуществляется отбор правил сотрудничества; она показывает только, что стратегии, в основе которых устойчивое сотрудничество, могут быть наилучшими для всех способами поведения. Смотри об этом Robert Axelrod, The Evolution of Cooperation (New York: Basic Books, 1984). На ту же тему публикация с элементами австрийской традиции: Bruce L. Benson, The Enterprise od Law: Justice Without the State (San Francisco: Pacific Institute for Public Policy Research, 1990).] Подход Хайека отличается от принятого у новых классических экономистов и в другом отношении: он шире, он интегрирует экономическую теорию в широкую социальную философию, в нем намечены политические, правовые и моральные аспекты социального порядка. Новые классики, напротив, чистые теоретики и не приобрели широкой поддержки. Леонард Реппинг, один из первых экономистов "рациональных ожиданий", отмечает, что "многих молодых и идеалистов привлекают концепции свободы и справедливости, а не эффективности и изобилия. Помимо своего вклада в экономическую теорию, Фридман и Хайек создали мощную систему защиты капитализма как системы, способствующей либеральной демократии и личной свободе. Это привлекло к их идеям многих людей, далеких от экономической теории. У новых классиков нет такой повестки дня". [Цитирую по рецензии Kevin D. Hoover, The New Classical Macroeconomics: A Sceptical Inquiry (New York and Oxford: Basil Blackwell, 1988) in the Journal of Economic Literature, vol. 28, March 1990, pp. 71--73, esp. p. 73.] И в самом деле, последователи австрийской традиции нередко обладают широкими интересами, и междисциплинарный характер этой традиции делает ее привлекательной. Ясно, что возрождение австрийской традиции обязано Хайеку не меньше, чем кому бы то ни было другому. Но являются ли его работы действительно "австрийской экономической теорией" -- частью отдельной, узнаваемой традиции -- или их следует рассматривать как оригинальный, глубоко личный вклад? [Хайек и другие рассматривали работы Визера как его личный вклад. Противоположную точку зрения смотри у Robert B. Ekelund, Jr., "Wieser's Social Economics: A Link to Modern Austrian Theory?", Austrian Economics Newsletter, vol. 6, Fall 1986, pp. 1--2, 4, 9--11.] Некоторые наблюдатели обвиняют, что поздние работы Хайека, особенно когда он начал отходить от чисто технических аспектов экономической теории, показывают большее влияние его друга сэра Карла Поппера, чем Менгера или Мизеса; один критик даже говорит о "Хайеке 1" и "Хайеке 11", а другой пишет о "преображении Хайека". [О Хайеке 1 и Хайеке 11 см. T.W. Hutchinson, "Austrians on Philosophy and Method (since Menger)", in his The Politics and Philosophy of Economics: Marxians, Keynesians, and Austrians (New York and London: New York University Press, 1984), pp. 203--232, esp. pp. 210--219; о "преображении" см. Bruce J. Caldwell, "Hayek's Transformation", History of Political Economy, vol. 20, no. 4, 1988, pp. 513--541.] Хотя до известной степени это вопрос о ярлыках, здесь есть и некоторые существенные моменты. Один таков: полезно ли вообще различать школы. Сам Хайек двойственен по этом вопросу. В первой главе этого тома, написанной в 1968 году для Международной энциклопедии социальных наук, он следующим образом характеризует собственной поколение австрийской школы: Но если по стилю своего мышления и по направленности интересов это четвертое поколение все еще отчетливо проявляет свою принадлежность к Венской традиции, этих людей уже нельзя рассматривать как отдельную школу, в смысле принадлежности к определенной доктрине. Величайшим успехом школы является ситуация, когда она перестает существовать, потому что основные ее идеалы становятся частью общего господствующего учения. На долю Венской школы выпал как раз такой успех. [Существенно, что те неоклассические теоретики, которые видят смысл австрийских работах, также склонны утверждать, что они говорят то же, что и все остальные, но другим языком (имея в виду, что австрийцы обычно избегают использовать математизированный язык). Сам Мизес в следующем примечательном высказывании однажды заявил почти то же самое: "Обычно мы говорим об австрийской и англо-американских школах (следующих Вильяму Стенли Джевонсу) и Лозанской школе (следующей Леону Вальрасу) ... но фактически эти три школы различаются только способом выражения одних и тех же фундаментальных идей и их разделяют в большей степени терминология и способ изложения, чем существо доктрин". Mises, Epistemological Problems of Economics (New York and London: New York University Press, 1981), p. 214. (Впервые опубликовано в 1933 году.) Позднее Мизес отказался от такого понимания, так же как недавние исследователи ?"маржиналистской революции "Менгера--Джевонса--Вальраса"?. См. в этом томе главы 1 и 2.] Но похоже, что к середине 80-х годов он изменил мнение, и в своих текстах вполне определенно утверждал существование австрийской школы, работал, главным образом, в оппозиции к кейнсианской макроэкономике, которая сохраняется поныне [см. Приложение к главе 1]. Современные члены австрийской школы также не едины в этом вопросе: некоторые отчетливо сознают свою принадлежность к традиции, которую воспринимают как символ чести, а другие избегают каких-либо классификаций, придерживаясь фразы, что "нет никакой австрийской экономической теории", есть только плохая и хорошая теория. Трудно сказать, в какой степени это вопрос глубоких убеждений, а в какой просто способ убедить остальных, что нужно относиться серьезно к австрийской традиции. Особый интерес, однако, представляет характер отношений между Хайеком и Мизесом. Бесспорно, ни один экономист не оказал большего влияния на мышление Хайека, чем Мизес -- даже Визер, у которого Хайек обучался в университете, но который умер в 1927 году, когда Хайек был еще очень молод; и собственные слова Хайека делают это вполне ясным (глава 4). К тому же, Мизес явно выделял Хайека как самого яркого в своем поколении: Маргит фон Мизес вспоминает о семинаре ее мужа в Нью-Йорке, что "Лю встречал каждого нового студента с надеждой, что из него получится второй Хайек" [Margit von Mises, My Years with Ludwig von Mises, second enlarged edition (Cedar Falls, Iowa: Center for Futures Education, 1984), p. 133]. Однако, как напоминает Хайек, он с самого начала не был вполне последователем: "Хотя я получил от Мизеса решающий стимул в критический момент моего интеллектуального развития, а также постоянную поддержку в течении десятилетия, возможно, что я сумел так много получить от него как раз потому, что не был его студентом в университете, не был тем невинным юношей, который бы принимал его слова как откровение, но пришел к нему уже подготовленным экономистом, получившим подготовку в параллельной ветви австрийской экономической теории (в школе Визера), откуда я под его влиянием постепенно, но не до конца, ушел" [из лекции в колледже Хиллсдейл, Мичиган, 8 ноября 1977 года, опубликована под названием "A Coping with Ignorance", in Imprimis, vol. 7, no. 7, July 1978, pp. 1--6, and reprinted in Champions of Freedom (Hillsdale, Mich.: Hillsdale College Press, 1979)]. Есть две часто обсуждаемые области несогласия между Хайеком и Мизесом: дискуссия об экономических вычислениях при социализме и "априорная" методология Мизеса. Вопрос о социализме заключается в следующем: действительно ли социалистическое хозяйство "невозможно", как заявил Мизес в 1920 году, или оно просто менее эффективно и трудно реализуемо. Хайек теперь утверждает, что "никогда центральным утверждением Мизеса не было, как это порой ошибочно формулируют, что социализм невозможен, но что он не может обеспечить эффективного использования ресурсов". Такое истолкование само по себе спорно. Хайек здесь выступает против стандартного взгляда на экономические вычисления, как, например, у Шумпетера в книге Капитализм, социализм и демократия или у А. Бергсона в "Социалистическая экономическая теория" [Schumpeter, op.cit., pp. 172--186; Bergson, in Howard S. Ellis, ed., A Survey of Contemporary Economics, vol. 1 (Homewood, Ill.: Richard D. Irwin, 1948)]. Согласно этому взгляду, исходное утверждение Мизеса о невозможности вычислений при социализме было опровергнуто Оскаром Ланге, Аббой Лернером и Фредом Тейлором, а позднейшая модификация этого утверждения Хайеком и Роббинсом сводится к тому, что социалистическое хозяйство возможно в теории, но трудно реализуемо, потому что знание децентрализовано, а стимулы слабы. Ответ Хайека в процитированном выше тексте, что действительную позицию Мизеса поняли неверно, получил поддержку у ревизионистского историка дискуссии о возможности вычислений при социализме -- у Дон Лавоя, который утверждает, что "центральные аргументы, усовершенствованные Хайеком и Роббинсом, представляют собой не отход от позиций Мизеса, но, скорее, ее прояснение, ориентированное на позднейшие версии центрального планирования. ... Хотя комментарии Хайека и Роббинса о трудностях вычисления в позднейших версиях вызвали неверное понимание их аргументов, в главном они остались вполне в рамках первоначальной логики Мизеса" [Lavoie, op.cit., p. 21]. Израель Кирцнер сходным образом утверждает, что позиции Мизеса и Хайека следует рассматривать совместно, как раннюю попытку разработать в рамках австрийской традиции подход к рыночному процессу как к "предпринимательству-открытию". [Israel M. Kirzner, "The Socialist Calculation Debate: Lessons for Austrians", Review of Austrian Economics, vol. 2, 1988, pp. 1--18. См. также недавнюю работу Джозефа Т. Салерно, выступающего, напротив, за противоположное понимание -- что первоначально сформулированная Мизесом проблема вычислений отлична от проблемы процесса открытия, акцентируемого Лавойем и Кирцнером. Joseph T. Salerno, "Ludwig von Mises as Social Rationalist", ibid., vol. 4, 1990, pp. 26--54.] Во-вторых, существует утверждение Мизеса, что экономической теории (в отличие от истории) присущ чисто дедуктивный характер, что она является исключительно априорной наукой, не требующей эмпирического подтверждения своим выводам. Ясно, что Хайеку было нелегко принять эту позицию, и временами он доказывал, что позиция Мизеса на деле более умеренная, а порой он просто дистанцировался от своего наставника. Во вторичной литературе можно встретить обсуждение вопроса, представляла собой или нет опубликованная в 1937 году плодотворная статья Хайека "Экономическая теория и знание" решительный отход от Мизеса в пользу "фальсификационного" подхода Поппера, в соответствии с которым эмпирические свидетельства могут быть использованы для того, чтобы фальсифицировать теорию (но не для того, чтобы с помощью индукции верифицировать ее). [В пользу того, что 1937 год был и на самом деле ключевым поворотным моментом смотри Хатчинсона (op. cit., p. 215) и Колдуэлла (op. cit., p. 528); обратную точку зрения см. и John Gray, Hayek on Liberty (second edition, Oxford: Basil Blackwell, 1986), pp. 16--21, and Roger W. Garrison and Israel M. Kirzner, "Hayek, Friedrich August von", in The New Palgrave: A Dictionary of Economics (London: Macmillan, 1987), vol. 2, pp. 609--614, esp. p. 610. Сам Хайек в недавних интервью с У.У. Бартли III подтвердил первое истолкование, заявив, что статьей 1937 года он хотел убедить в первую очередь самого Мизеса. Если это так, попытка Хайека оказалась поразительно вкрадчивой: Мизес приветствовал эти аргументы, не отдавая отчета, что они направлены против него.] Эта статья утверждает, что в то время как экономический анализ индивидуального действия может быть строго априорным, изучение межличностного обмена требует эмпирических предположений о процессе обучения и о передаче знания. Сам Хайек сообщает, что начиная с 1937 года "данный автор, сначала почти не отдававший себе отчета, что он просто развивает заброшенную часть менгеровской традиции, утверждал -- оспаривая "крайний априоризм" Мизеса -что хотя и в самом деле чистая логика выбора, с помощью которой австрийская теория истолковывает индивидуальные действия, является чисто дедуктивной, но как только объяснению подпадает межличностная активность рынка, решающими оказываются процессы перемещения информации между людьми, то есть чисто эмпирические явления (Мизес никогда так и не ответил на эту критику, но уже не был готов перестраивать вполне завершенную к этому времени систему)". Также верно и то, что Хайек впервые познакомился с работами Поппера в начале 30-х годов, и что уже в 1941 году он демонстрировал отход от позиции Мизеса. [Брюс Колдуэлл описывает рецензию Хайека на magnum opus Мизеса, воспроизводимую в главе 4 этого тома, как "сокровенную", отмечая при этом вялость его похвал. "По сравнению с тем, что говорили о Действии человека другие, рецензия Хайека крайне хвалебна. Она выглядит вялой, когда мы вспоминаем об особых отношениях Хайека с Мизесом". Caldwell, op. cit., p. 529.] Влияние Поппера начинает сказываться, как только интересы Хайека сдвигаются от теории ценности к теории знания; есть предположения, что Хайековская критика центрального планирования частично связана с попперовской идеей непредсказуемых последствий теории -попытка планирования оканчивается неудачей, потому что мы не можем заранее знать все последствия знания, которым мы уже располагаем [об этом смотри W.W. Bartley III, Unfathomed Knowledge, Unmeasured Wealth (LaSalle, Ill.: Open Court, 1990)]. Следует также отметить, что позднейшее акцентирование Хайеком эволюции и спонтанного порядка не разделялось Мизесом, но у Менгера встречались элементы продвижения в этом направлении. Ключом к этому различию может быть утверждение Хайека, что "Мизес был в гораздо большей степени наследником рационалистической традиции просвещения и континентального либерализма, чем английского ... в отличие от меня" ["Coping with Ignorance", op. cit.]. У Хайека часты ссылки на два типа либерализма: континентальный либерализм или утилитаристская традиция, которая подчеркивает рациональность и способность человека изменять свое окружение, и английская традиция обычного права, которая акцентирует спонтанные силы эволюции и ограниченность разума. Как писал Хайек в 1978 году, через пять лет после смерти Мизеса: Одно из моих различий с Мизесом касается основного философского утверждения, которое меня всегда смущало. Но только сейчас я в состоянии сформулировать природу этих проблем. Мизес утверждает в этом отрывке, что либерализм "рассматривает все виды общественного сотрудничества как воплощение разумного стремления к полезности, где общественное мнение является источником всякой власти, а потому не возможны действия, способные помешать свободному принятию решений мыслящим человеком". Сегодня я полагаю, что неверна только первая часть этого утверждения. Крайний рационализм этого утверждения, которого он не мог избежать как истинное дитя своего времени, и с которым он, возможно, так и не расстался, теперь мне представляется совершенным заблуждением. Бесспорно, что рыночная экономика стала преобладающей формой не в силу разумного понимания ее выгод. Мне представляется, что основное в учении Мизеса это демонстрация того, что мы приняли свободу не потому, что осознали ее благодетельность; что мы "не изобрели и, конечно же, не были достаточно умны, чтобы изобрести тот строй жизни, который только сейчас начали слегка понимать... Человек выбрал его только в том смысле, что он научился предпочитать нечто уже существовавшее, а по мере улучшения понимания, он смог и усовершенствовать условия деятельности. Хайек опасается, что "крайний рационализм" континентального подхода ведет к тому, что он называет "ошибкой конструктивизма" -- к представлению, что никакой социальный институт не может быть благотворен, если он не является результатом сознательного проекта. Ему представляется, что именно это составляет основу социалистического понимания: поскольку рынки никем не созданы, сознательно созданная искусственная система, навязанная, как водится, сверху, сможет функционировать лучше, чем естественная и децентрализованная. [Интересно, что большая часть современной экономической теории благосостояния проникнута последовательным "конструктивизмом"; сначала они изобретают оптимальное "плановое" решение экономических проблем, а затем пытаются выяснить, смогут ли рынки оказаться столь же эффективными, как благонамеренный диктатор.] В результате современная австрийская школа вполне могла расколоться на противостоящие лагеря: "твердых мизесовцев", являющихся "социальными рационалистами" и "крайними априористами", и "хайековцами", которые подчеркивают спонтанность социального порядка и ограничения рациональности. (Существует также и третья группа "радикальных субъективистов", которые следуют за Д.Л.С. Шаклем и Людвигом Лахманном, и отрицают возможность какого бы то ни было экономического порядка.) Различия между группами сохраняются, и природа взаимоотношений между Мизесом и Хайеком так до конца и не понята. Остается добавить, что в будущем посмотрим, как все это повлияет в будущем на жизнеспособность школы 1871 год, когда Менгер опубликовал свою Grundsatze и была рождена австрийская школа, примечателен и другим: в этом году Бисмарк создал германский рейх. Хайека глубоко интересовала судьба Германии после второй мировой войны; он был убежден, что перспективы возрождения либерализма в международном масштабе решающим образом зависят от восстановления интеллектуальной жизни в Германии. Расположенные во II части тома эссе посвящены как раз этим вопросам. Хайек был убежден в необходимости международной научной организации либералов, и ради этого в 1947 году он организовал конференцию, которая заложила основы общества Монт Перелин. Частично его озабоченность объясняется той ролью, которую играли экономисты во время войны. Впервые в истории, профессиональные экономисты в целом вошли в состав правительственных планирующих организаций: контролировать цены, как это делало в Соединенных Штатах Управление по ценам, возглавлявшееся Леоном Хендерсоном, а потом -Джоном Кеннетом Гелбрейтом; либо -- изучать военные поставки (позднее стало известно как "исследование операций"), чем занималась группа статистических исследований Колумбийского университета; либо -- оказывать всевозможные консультационные услуги. Все это было совершенно беспрецедентно и очень встревожило либералов. (Хайек хотя и получил Британское гражданство, не был, как австриец по рождению, допущен к соответствующим работам). Интеллектуальный климат этого периода легко представить по реакции экономистов на решение министра Людвига Эрхарда освободить цены и заработную плату в только что созданной Западной Германии. Гелбрейт в 1948 году уверял коллег, что "нет ни малейшей возможности обеспечить восстановление Германии с помощью полной отмены контроля и регулирования". Уолтер Геллер, позднее ставший председателем Совета экономических экспертов при Джоне Ф. Кеннеди, двумя годами позже добавил, что "позитивное использование поддерживаемых мною мер фискальной и денежной политики не гармонируют, строго говоря, с ортодоксальной политикой свободных рынков, которую выбрала нынешняя администрация Федеративной Германской республики". [John Kenneth Galbraith, "The German Economy", in Seymour E. Harris, ed., Foreign Economic Policy for the United States (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1948); Walter Heller, "The Role of Fiscal-Monetary Policy in German Economic Recovery", American Economic Review, vol. 40, May 1950, pp. 531--547. Эти и ряд сходных фактов можно найти у T.W. Hutchinson, "Walter Eucken and the German Social Market Economy", in his The Politics and Philosophy of Economics, op. cit., pp. 155--175.] Хайек приводит воспоминания самого Эрхарда: ?Он сам с ликованием рассказывал мне, как в то самое воскресенье, когда должен был быть опубликован знаменитый декрет об освобождении цен и введении ново