мышлении, что это принизило роль чувств. Линь Ютан вовсе не просит человека отказаться от тех происходящих у него в мозгу процессов, которые, собственно, и делают нас людьми; он призывает не забывать о необходимости параллельно и одновременно с ними испытывать наслаждение на том уровне чистого бытия, где личность может быть счастлива всего лишь тем, что она есть, и тем. какова она есть.
Я спросил одну монахиню, принадлежащую к католической церкви, в чем состоит счастье. Внимательно обдумав мой вопрос, она ответила по существу: «Мы все — люди столь беспокойные, что не в состоянии успокоиться, направить свой взгляд в большей степени внутрь, нежели наружу, позволить своему взору быть прикованным в такой же степени к природе, как к человеку». Далее она продолжила: «Чтобы быть счастливым, следует обладать ощущением бытия, всегда понимать, что вы являетесь частицей поразительного мира, рефлексировать, размышляя над радостью своего бытия, а также погружаясь в нее и телесно, и мысленно, и эмоционально; медитировать, раздумывая над тайной мистерией вселенной, поражаясь чуду природы и человеческого характера».
Я знаю немало людей, которые всерьез культивируют философию одиночества. Когда другие упорно — и зачастую безрезультатно — пытаются «найти, чем бы заняться» в часы доел та, эти люди обретают счастье, усевшись н одиночестве где-нибудь в глубине парка, чтобы восхищаться деревьями и слушать пение птиц, или совершают дтинные прогулки, чтобы предаться роскошествам солнца и ветра. Это намного больше, чем просто жить п чувствовать себя живым. Тт человек в полной мере вкушает саму суть жизни, суть бытия. Это общность со своей внутренней силон и н то же нремя «настраивание» собственного «я» так. чтобы пребывать н гармонии с силами, находящимися вне и выше нас, и быть созвучным этим силам. Ныпше — это всеобъемлющий опыт, сама суть и |>ундамент счастлиной жизни.
ОЩУЩЕНИЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ
Юджин О’Нил подарил нам свою пьесу «Косматая обезьяна»** В ней он изобразил похожего на обезьяну кочегара — существо с волоса той грудью по имени Ян к, который сгребает лопатой уголь в котельной трансатлантического лайнера.
Попытаюсь своими словами хотя бы приблизительно пересказать мысли Янка и его манеру говорить. Он требовательно обращается к своим сотоварищам-кочегарам: «Да что нам эти тюфяки и лентяи из первого класса?! Куда они против нас? Мы же лучше их в сотню раз, верно я говорю? Еще как верно! Любой из нас, нормальных мужиков, одной левой уложит целую толпу таких слабаков. Ты приведи кого-нибудь из этих хиляков сюда хотя бы на часок — пусть выстоит вахту у топки. Знаешь, что произойдет? Его уволокут потом на носилках, ногами вперед. Эти белоручки ни гроша не стоят и ни на что не годятся. Мертвый груз, балласт. Нашу старую лохань кто заставляет шевелиться? Разве не мы? Выходит, как ни круги, а мы — нужные люди, верно? Мы нужные, а они — нет, потом}' как они — никто. Вот и весь разговор».
Однажды Янк, движимый любопытством, забрел на верхние палубы судна и попал в пассажирское отделение первого класса. Случайно он столкнулся лицом к лицу с красивой, прекрасно воспитанной девушкой-арисгократкой. Потрясенная его крупной, мускулистой, хоть и нескладной фигурой с волосатой грудью, а также бессмысленным выражением лица, она отшатнулась от него с очевидным отвращением. Девушка почувствовала то же, что мог бы ощутить человек, встрег ившись в /джунглях со свирепой косматой обезьяной.
Для Янка эта встреча стала очень болезненным переживанием. Медленно и постепенно он пробовал придумать, как ему пройт и через это испытание. Ведь поведение девушки недвусмысленно сказало ему, что на самом деле он не принадлежит; и он действительно не принадлежит к род}' человеческому.
В последней сцене мы обнаруживаем Янка в зоопарке*, где он обращается сквозь прутья клетки к сидящему внутри самцу гориллы. И пот что говорит Янк настоящей косматой обезьяне: «Тебе повезло. Понял?
Гы не принадлежишь к этим, и ты эго знаешь. Му а я я вроде как принадлежу к ним, но и не принадлежу тоже, попил? И общем, они не принадлежат ко мне. Вот оно как«. Янк открывает клетку и предлагает го-
рилле: «Выходи отсюда, и пожмем друг другу лапы! Я прихвачу тебя прогуляться по этой ихней Мятой авеню. Мы поганой метлой выметем всех, сотрем их в порошок и помрем с музыкой под оркестр, что там наяривает. Выходи, браток». Тут горилла хватает Янка и начинает сжимать в своих огромных лапищах. Умирающий от удушья Янк выдавливает ил себя: «Мне крышка, отдаю концы. Даже этот не думает, что я принадлежу, не считает меня своим». И затем следует заключительный, отчаянный крик, столь типичный для очень многих потерянных людей: «Господи Иисусе, куда же мне деваться? Где для меня есть подходящее место?»
Человек — существо, или, если хотите, животное стадное, причем стадное в чисто физическом смысле. Мало того что он желает смешаться с другими, себе подобными; еще он хочет смешать свои мысли с мыслями других людей, работать вкупе с другими над достижением общих целей и устремлений, а также восприниматься окружающими в качестве достойного члена таких человеческих групп, как семья и местное сообщество. Что касается этих групп, го мы вдобавок к ним еще больше усиливаем наше ощущение принадлежности, присоединяясь к разным другим объединениям людей; мы исповедуем определенную религию, становимся сражданами конкретной страны и прочее. А самое главное — мы принадлежим к нашим собратьям-людям, а они принадлежат к нам в рамках нашей совместной принадлежности к роду человеческому. Мы заинтересованы друг в друге, и эта основополагающая заинтересованность гак или иначе выступает на передний план любых наших взаимоотношений, несмотря на ссоры, непонимание и недоразумения.
Янк, этот мускулистый большой ребенок, считает себя принадлежащим к людям только на одном уровне — приятельских отношений с товарищами по кочегарке. Большинство из нас приходит к ощущению принадлежности сразу на многих уровнях. Но лишь некоторые в состоянии противостоять неприятию со стороны окружающих, которое лишает нас ориентации и заставляет чувствовать себя так, как если бы у нас насильственно отняли место, которое мы могли бы занимать в этом мире. Это может произойти с ребенком, когда он начинает сознательную жизнь, не чувствуя вокруг себя прежней и привычной ему ауры любви. Вполне вероятно, что потом он так никогда и не преодолеет подобную базоиук > дезоршчнацию.
Даже те, кто больше всего ценит весьма индивидуализированное ощущение бытия, знают, что,
