Австралия, Новая Зеландия и несколько других государств.) Освободившись от британского владычества, не отказались от слова «фунт» ни Ирландия, ни Кипр. Но вот с рублем, видимо, ничего хорошего не ассоциировалось.
Я же пришел к выводу, что СССР обречен, вот при каких обстоятельствах. Работая в середине 80-х корреспондентом в одной из ближневосточных стран, я вдруг осознал, что корпункту неплохо было бы переехать в другой район. Главное — местные допотопные АТС не в состоянии были предложить необходимых дополнительных линий для телексной связи. Кроме того, далековато было ездить в центр, в район посольств, в министерство информации. Да и здание было древнее, уже штукатурка с потолка и стен сыпалась, и невероятных размеров тараканы выпрыгивали из всех углов, и наша собака вступала с ними в ежедневный смертный бой. И вот поблизости от президентского дворца, на берегу реки, в пальмовой роще я обнаружил сдававшуюся внаем небольшую, но совершенно новую, чистенькую виллу (никаких тараканов и прочих гадов). И что было особенно важно — в том районе только что вступила в строй новая АТС, линий было сколько угодно, и качество связи гораздо выше. Вдобавок на ежедневных поездках в центр я мог бы экономить массу времени и бензина. Но мало этого, еще и арендная плата была гораздо меньше, а значит, родное советское государство получало еще и немалую экономию валюты — до 50 тысяч долларов в год! На этой вилле не было огромной импозантной гостиной с деревянным баром, которой мои предшественники в корпункте поражали воображение гостей. Представительские помещения здесь были вполне достойными, но гораздо более скромными, отсюда и экономия. Ну и хозяин попался тоже скромный — разбогатевший крестьянин, не научившийся еще заламывать с иностранцев втридорога. Но вот беда: на втором, жилом этаже была одна небольшая, не полагавшаяся мне по рангу комната. Она мне была совершенно не нужна, но не мог же я ее вырезать или залить бетоном, в самом-то деле. Между тем в посольстве мне показали утвержденную Совмином разнарядку, по которой мне полагалась жилая площадь как первому секретарю посольства. Но — ни квадратным сантиметром больше! Вот если бы моя должность приравнивалась к советнику, а еще лучше, старшему советнику или советнику-посланнику, тогда другое дело…
При нарушении максимального размера жилой площади надо было отдавать чуть ли не половину и без того невеликой зарплаты. А за сокрытие факта превышения площади полагалось откомандирование в Москву, увольнение и даже, возможно, тюрьма. Но есть же на свете здравый смысл, подумал я и настрочил в Москву начальству подробное письмо, в котором в деталях обрисовал ситуацию — так и так, мало того что работа будет продуктивнее, так еще и 50 тысяч баксов в год экономии в придачу. Будьте любезны, сделайте исключение, приравняйте меня как бы к советнику, ради интересов дела. В ответ гробовое молчание. Запрашиваю телексом — получили ли письмо. Приходит ответ, да, письмо получили, но ваша просьба удовлетворена быть не может. И все — точка. Сухо и даже грубо.
Приехал я вскоре в отпуск, пришел к финансовому начальнику, говорю — как же так, я же вам 50 тысяч экономии предлагаю, а тот смотрит на меня с сожалением, как на больного, и говорит: да хоть миллион. Хоть десять миллионов. Эта инструкция не знает исключений, они не предусмотрены по принципиальным соображениям. Ну ладно, говорю, жаль, придется оставаться там, где есть. Без связи, но с тараканами. Постой, говорит начальник. Ты же умный, кажется, парень? А если умный, говорит, то думай. Понял? Шевели мозгами.
Я думал-думал и придумал. Пошел по возвращении к моему крестьянину и говорю: дом мне подходит. Но есть условие — вы должны одну комнату запереть на ключ и запретить мне ею пользоваться. И записать это в договор. Тут крестьянин стал смотреть на меня как на больного. Даже хотел сначала отказаться от сделки — опасно иметь дело с ненормальными. Но потом пожалел меня все-таки. И чем больше я обо всем этом думал, тем больше понимал: нет, долго это продолжаться не может. Но, конечно, и представить себе не мог, что через каких-нибудь лет семь Советского Союза не будет, а рубль начнет новую, полную приключений и опасностей жизнь.
И еще одно примечание в конце. Советских презервативов новые поколения россиян не знают, а жаль. Могли бы сравнить качество и даже кое-что понять в законах экономики. Те удивительные резиновые изделия (по кличке «номер два») были прозваны за известные качества галошами. Так вот, ни в одной стране, где действовала бы нормальная, полноценная валюта, это не было бы возможно. Настоящие деньги просто не позволили бы ничему подобному существовать.
Ходже Насреддину один раз дали пощечину, якобы приняв его за кого-то другого. Ходжа решил, что извинения недостаточно, и потащил обидчика в суд. Но судья оказался приятелем обвиняемого и приговорил его к штрафу в размере всего одного пиастра. «Правильно ли я понимаю, что пиастр — достаточная плата за пощечину?» — спросил Ходжа. «Да, — ответил судья, — одна пощечина — один пиастр». Тогда Ходжа подошел к судье и дал пощечину ему. «Оставьте себе штраф, когда осужденный вам его принесет», — сказал он. Что интересно в этой двойной трансакции, так это то, что всего один пиастр оплатил две пощечины. То есть две услуги за цену одной. Кроме того, обратите внимание: неизвестный обидчик ударил Ходжу в долг, не оплатив этого удовольствия заранее, таким образом, он как бы взял у Ходжи кредит в размере одного пиастра. Этим кредитом воспользовался сам Ходжа, чтобы оплатить свою пощечину судье, то есть для покупки кредит оказался совершенно полноценным платежным средством. Мало того, если судья теперь рассердится на своего приятеля (за то, что тот его так подставил) и пойдет, и даст и ему пощечину, вернув при этом пиастр, то круг замкнется. При этом судье не обязательно надо физически брать у приятеля монету, чтобы тут же ее вернуть. Логичнее будет просто сказать ему: оставь пиастр себе. Тот может ее из кармана даже ни разу не вынуть. Мало того, возможно, что ее там нет и никогда не было. Вдумайтесь: физически не существующие деньги (даже не рваный чек, а так, фикция какая-то в головах) трижды произвели оплату. Денег нет, а денежная функция осуществлена. Что же это было? А был это его величество господин Кредит — самая эфемерная, самая фантастическая и самая важная форма существования денег.
Есть, впрочем, концепция, гласящая, что все деньги — это долг. Разве не
