даже куда менее острые тайны долго скрывать никому не удается. А такой секрет, он прожжет себе дорогу на волю сквозь самые толстые двери стальных сейфов, сквозь любые железобетонные стены. Ответ может быть только один — секрета не существует. Не разбогатели почему-то экономисты. Последним исключением, кажется, был все тот же Кейнс. К концу 1924-го созданное на биржевых спекуляциях состояние составило 57 тысяч 797 фунтов — огромная сумма по тем временам. Он стал не просто состоятельным — богатым человеком. И ведь все это делалось так, между прочим, в перерывах между интенсивной научной и педагогической деятельностью. Но еще больше инвестор Кейнс показал себя, когда стал, на общественных началах, казначеем родного колледжа в Кембридже. Он принял его в двадцатых годах с тридцатью тысячами фунтов на счету. А когда Кейнс умер в 1946-м, то оказалось, что он превратил свой колледж в одно из самых богатых частных учебных заведений страны, располагавшее активами на 380 тысяч фунтов стерлингов. И это за период, включавший в себя и Великую депрессию, и Вторую мировую войну, уничтожившие подавляющее большинство частных состояний. Лондонская биржа рухнула. Доверенный же Кейнсу капитал вырос за это же время в 12 с лишним раз. И снова вся эта инвестиционная деятельность происходила как бы между прочим, в оставшееся от государственной и научной деятельности время.
Так что же, выходит, Кейнс знал некий секрет, который был неведом его современным коллегам? Да нет, конечно. Притом что он фактически изобрел ту систему качественного анализа корпоративных ценных бумаг, которым в совершенстве овладел затем и легендарный Уоррен Баффет, признающий, кстати, что заочно учился у Кейнса. Но речь не об этом, такая метода может помочь разбогатеть только в долгосрочной перспективе при условии упорства, железного самоконтроля, ну и некоторого везения, не говоря уже о качестве серого вещества (см. главу «Секрет: как разбогатеть»). Тут же речь о достаточно краткосрочном прогнозировании — на ближайшие месяцы и годы. А в нем и Кейнс, и Баффет, как и все прочие смертные, ошибались, и иногда жестоко. К тому же с кейнсовских времен экономика — и биржи — стали на несколько порядков сложнее. И сложность эта постоянно экспонентно растет. Хотя невероятно интересно было бы спросить у Кейнса: что он думает о новом, посткоронавирусном кризисе и знает ли он, как его обуздать? Но увы, в спиритизм я не верю…
Но есть пока среди нас другие относительно успешные предсказатели. В свое время, когда Мартин Вульф в 2007 году давал мне интервью для первого издания книги «Краткая история денег», он предсказал приход предыдущего кризиса, но не мог сказать, когда точно он разразится и какие масштабы примет. Но вот что он сказал: «Там, в большом мире, заключены миллионы и миллионы контрактов. И новые миллионы заключаются каждый день. Деривативов позаключали на сотни триллионов долларов. Кто же может хотя бы приблизительно знать, что там происходит, кто способен разглядеть тенденцию? Никто! И вот парадокс: мы можем предсказать приближение тайфуна, цунами и урагана — но не рецессии. Мы можем говорить о том, что она случилась, только постфактум — два месяца спустя после начала события». Теперь же Мартин Вульф, как и многие, вновь предвидит опасное развитие событий. Но не берется предсказать, какую именно форму этот новый, небывалый кризис примет. И главное, настроен он куда более пессимистически, чем раньше: рост популизма в западном мире, приход к власти во многих странах демагогов означает, что шансы на то, что мир сможет грамотно и рационально реагировать на новые вызовы, невелики.
Мировая экономика — это точно сложнейший, многослойный живой организм, внутри которого происходят сложнейшие разнонаправленные процессы, и все мы, видя их внешние проявления, регулярно оказываемся перед свершившимся фактом. Вот что создал человек. Не придумал, нет, а именно создал. Не до конца, видимо, ведая, что творит. Или, может, не сам все-таки создал? Может, это и в самом деле — бог из машины? Или демон?
Часть четвертая
Три кризиса не под одну гребенку
О роли личности и случая в истории — применительно к причинам Великой депрессии. 14 лет Федеральный резервный банк Нью-Йорка возглавлял самый авторитетный банкир Америки Бенджамен Стронг. Он соответствовал своей фамилии — обладал сильной волей и управлял и своим банком, а через него практически и всей Федеральной резервной системой (ФРС) США железной рукой. В то время ФРС, выполняющая роль американского Центробанка, состояла (и состоит до сих пор) из 12 региональных резервных банков, которые играют и регулирующую роль по отношению к банкам коммерческим в своем ареале, и роль так называемого кредитора последней инстанции, или «банка банков», у которого можно одолжить деньги в случае необходимости, приходящего на выручку (в разумных пределах) при возникновении проблем с ликвидностью и так далее. Кроме того, коммерческие банки обязаны держать в резервных банках некоторый объем наличности — в качестве неприкосновенного резерва. Отсюда и название. Ну и разумеется, ФРС определяла размер учетной процентной ставки краткосрочного кредита, который в некоторых ситуациях мог сильно влиять на финансовые рынки. В ФРС существует и должность председателя, но тогда, в двадцатые годы прошлого века, она носила скорее церемониальный характер, он царствовал, но не правил. Реально же правил системой Бенджамен Стронг. Его нью-йоркский резервный банк был самым могущественным — в его «сфере влияния» находились самые мощные банки страны с колоссальным совокупным капиталом. Ни один другой, что называется, и рядом с ним не стоял. Добавьте к этому силу личного авторитета Стронга, и становится понятно, почему совет управляющих послушно штемпелевал предлагаемые им решения. Вдобавок он очень редко ошибался и завоевал репутацию финансового гуру. Никто просто не осмеливался возражать Стронгу. Под его неусыпным руководством американская финансовая система росла и процветала, постепенно тесня по своему значению в мире британскую.
Но в 1928 году Бенджамен Стронг внезапно заболел и умер. И в ФРС немедленно начались раздоры. 11 других региональных резервных банков решили, что настал самый подходящий момент для того, чтобы утвердить свой авторитет и продемонстрировать независимость от высокомерных «столичных штучек». (Вашингтон был политической и административной столицей, но никак не финансовой — эта корона, без сомнения, принадлежала и принадлежит Нью-Йорку.) Конфликты и споры вокруг даже самых элементарных решений в правлении ФРС немедленно отразились на состоянии дел, систему стало слегка лихорадить. Но наверняка период разброда и шатаний вскоре миновал бы, и от тех испытаний и переживаний не осталось бы и следа нигде, кроме специализированных трудов по американской банковской истории. Но — роковое совпадение! — как раз в разгаре этого «смутного времени» происходит событие куда
