Безграничный в своих умственных построениях, спокойно преодолевающий пространства космических бездн, Константин Эдуардович в жизни был домоседом, вроде Ньютона, путешествия он не любил, всякая дорога пугала его, со страхом думал он о гостиницах, обо всем этом ужасно непривычном быте, когда не знаешь, где и как будешь есть, на чем спать, когда под рукой нет всех тех простых, но очень нужных предметов, которыми постоянно пользуешься дома и делаешь это машинально, не думаешь, что это надо делать, как не думаешь, что надо дышать. Поэтому Циолковский не любил уезжать из дома и, когда его приглашали, всегда отказывался, ссылался на недомогание, слабость, глухоту. Оратором себя не считал и был уверен, что лекции, непосредственная словесная пропаганда собственных мыслей – это не его стихия. Книги – это другое дело. Вот пусть книги и расскажут обо всем за него. Он охотно рассылал свои брошюры и рад был откликам, даже печатал выдержки из них на обложках следующих изданий. В записных книжках помечал: «За границу послано всем 23-24 н. 29 г. Поезда и ССЗ. Поел. 30 н. 29 г. В амер. журналы… 15 штук Рак. 1903 г…» «28 авг. 30 г. Звездоплавателям, Die Rakete, Неорду, Гоману, Опелю, Зандеру».
А признание?… В автобиографии он писал: «…даже к 68 годам моей жизни я не выдвинулся и не имел серьезного успеха».
Пионеры космонавтики в разных странах друг друга не знали, переписывались редко и подчас «открывали» работы своих единомышленников с многолетними опозданиями. Думаю, что многие из них некоторое время считали себя одиночками, и когда выяснялось, что это не так, что есть другие люди и многие из них сделали больше тебя и раньше тебя, когда исключительность твоя оказывалась многолетним самообманом, тогда наступало время иных, прежде незнакомых искушений. Требовались смелость и мужество в оценках своего истинного места в любимом деле, которому отдано много сил и трудов. Очень нелегко примириться с мыслью, что твои откровения не только твои, что идея, рождение которой ты помнишь во всех деталях, родилась раньше в другой голове. Тут уже требовалась не сила ума, а сила чувства, тут впереди личности ученого должна была стоять личность человека.
Такие необычные по своей эмоциональной окраске испытания блестяще выдержал Юрий Васильевич Кондратюк. Рассказывая о себе, он писал в письме к профессору Н. А. Рынину, что, достигнув в 1917 году в своей работе над проблемой межпланетных сообщений первых положительных результатов, он и не подозревал, что «не является первым и единственным исследователем в этой области». Через год в старом номере журнала «Нива» он наткнулся на заметку по поводу работы Циолковского, опубликованной в журнале «Вестник воздухоплавания» в 1911 году. Он долго искал этот журнал, но нашел – и то только один номер – только в 1925 году. «…Я хотя и был отчасти разочарован тем, что основные положения открыты мною вторично, – пишет Кондратюк, - но в то же время с удовольствием увидел, что не только повторил предыдущее исследование, хотя и другими методами, но сделал также и новые важные вклады в теорию полета».
Они так и не встретились никогда, два эти необыкновенно близких друг другу человека. Уже после выхода своей книжки в Новосибирске Кондратюк получил из Калуги бандероль с брошюрами Циолковского. Он читал их быстро, жадно, не читал – глотал. Рванулся к столу, начал строчить письмо в Калугу:
«…Я был чрезвычайно поражен, когда увидел, с какой последовательностью и точностью я повторил не только значительную часть из ваших исследований вопроса межпланетных сообщений, но и вопросов общефилософских. Видимо, это уже не странная случайность, а вообще мое мышление направлено и настроено так же, как и ваше…»
Позднее, в письме к Циолковскому от 30 марта 1930 года, Кондратюк вновь признается: «…я каждый раз неизменно удивляюсь сходством нашего образа мыслей по многим, самым различным вопросам…» Он не писал Циолковскому о своих находках. Это казалось мелочью…
А между тем «новые важные вклады», о которых упомянул Юрий Васильевич, были действительно и новыми и важными. Начать с того, что у Кондратюка было собственное мнение по кардинальному вопросу: зачем надо человечеству осваивать космическое пространство. Как и Циолковский, Кондратюк говорит о благе человека, но подчеркивает те блага, которые он получит не в космосе, не на других небесных телах, а на Земле. «Именно в возможности в ближайшем же будущем начать по-настоящему хозяйничать на нашей планете и следует видеть основное огромное значение для нас в завоевании пространств Солнечной системы», – пишет Юрий Васильевич.
Легко понять восторг профессора МВТУ Владимира Петровича Ветчинкина, который получил на отзыв работу, пришедшую из далекого Новосибирска от никому не известного автора. Он сам отредактировал ее для печати, а в предисловии писал, что труд Кондратюка «…несомненно представляет наиболее полное исследование по межпланетным путешествиям из всех писавшихся в русской и иностранной литературе до последнего времени».
Юрий Васильевич КОНДРАТЮК (1897-1942) – один из пионеров советской ракетной техники. Независимо от К. Э. Циолковского и будучи не знаком с его работами, Ю. В. Кондратюк опубликовал теоретическое исследование «Завоевание межпланетных пространств», отчасти повторившее и дополнившее труды основоположника теоретической космонавтики. Ю. В. Кондратюк впервые высказал мысль о громадном значении космических полетов для народного хозяйства.
В этой тоненькой книжке [12] – целая россыпь оригинальных решений многих специальных проблем в области космической баллистики, теории многоступенчатых ракет, методов расчета режимов посадки с использованием атмосферы. Как и Фридрих Цандер (об этих работах рассказ впереди), Кондратюк предлагает использовать поля тяготения небесных тел для маневров в космическом пространстве, что позволит космонавтам экономить горючее. Вторая параллель с Цандером – внимание к металлическим горючим и сжигание конструкций в ходе космического полета. Не зная француза Эсно-Пельтри, австрийца Франца Улинского и немца Ейгена Зенгера, Кондратюк пишет, что использование ядерных излучений «обещает дать такую колоссальную скорость, какой не смогла бы дать и самая огромная ракета». До Оберта и Ноордунга он предлагает концентрировать солнечный свет с помощью параболических зеркал, установленных в космосе.
Кондратюк первый предложил создать искусственный спутник Луны и уже с него осуществлять экспедиции на ее поверхность. Новаторство этой идеи сразу уловил В. П. Ветчинкин, который особо отметил, что «самая база мыслится им как спутник не Земли (как у всех остальных авторов), а Луны, что в значительно большей мере гарантирует базу от потери скорости вследствие длительного торможения хотя бы ничтожными остатками земной атмосферы и от падения на Землю». В 60-х годах, когда американцы разрабатывали программу «Аполлон», они писали, что вся схема полета «Аполлонов» заимствована у русского изобретателя Юрия Кондратюка.
Серьезнее и глубже, чем другие пионеры космонавтики, Кондратюк представлял себе те сложности, которые встретят конструкторы космических ракет из-за аэродинамического нагрева при их движении в плотных слоях атмосферы.
В 30-х годах Кондратюк отходит от проблем космонавтики. Он мечтает об огромной электростанции, работающей на энергии ветра, переезжает из Новосибирска в Харьков, работает в Украинском научно-исследовательском институте промышленной энергетики. Наконец ему удается убедить всех в осуществимости своего фантастического проекта, начинается рабочее проектирование Крымской ветро-электростанции на 12 тысяч киловатт. Кондратюк переезжает в Москву, но ни с кем из ракетчиков связи не поддерживает…
Забыл ли он мечты своей молодости или думал вернуться к ним позднее? Одну свою работу Юрий Васильевич назвал программно: «Тем, кто будет читать, чтобы строить». Сам он не построил, как и Циолковский, ни одной, даже фейерверочной ракеты. Но, кажется, он хотел все предусмотреть, все предвидеть, обо всем предупредить тех, кто будет строить. Он пишет о необходимости разработки надежного жидкостного ракетного двигателя, о том, что надо научиться производить в больших количествах жидкие газы, отработать систему автоматики, исследовать, как перенесет человеческий организм перегрузки. Он словно чувствовал, что сам уже не успеет заняться всем этим…
Когда Циолковский читал о работах других, повторяющих его (и при этом на него не ссылающихся), он словно радовался. «…Мы видим, что европейская наука буквально подтверждает мои выводы, – с воодушевлением отмечал Константин Эдуардович. - …Дело разгорается и я зажег этот огонь». Он-то сам точно знал, что зажег огонь, и это было для него самое главное.
А дело действительно разгоралось все ярче и ярче год от года. В первой четверти века, которому еще предстояло называться космическим, в разных странах уже работают исследователи, крепко верящие в великое будущее ракеты: Герман Оберт в Германии, Роберт Годдард в Соединенных Штатах Америки, Робер Эсно-Пельтри во Франции, – о них надо сказать прежде всего, это пионеры среди пионеров.
