находится еще в зачаточном состоянии. Книга мисс Пейн, писал он, показывает общее состояние вопроса, но может быть исправлена и дополнена в ближайшем будущем. А пока, заключал он с гордостью, «книга принята в качестве диссертации, отвечающей требованиям к степени доктора философии в Колледже Рэдклифф».
Одновременно с присуждением степени мисс Пейн целых две степени «почетный доктор» получила мисс Кэннон. Колледж Уэллсли намеревался присвоить ей степень 29 мая 1925 года, как раз в тот день, когда она собиралась отплыть в Англию, поэтому она купила билеты на другой рейс, несколькими днями позже. «Уверяю вас, уважаемая президент Пендлтон, – сказала мисс Кэннон в своей речи по случаю присвоения степени, – такая честь, оказанная мне в альма-матер, где я впервые попробовала заняться астрономическими исследованиями, где профессор Уайтинг впервые навела мои мысли на замечательную передовую тему спектроскопии, станет для меня величайшим стимулом еще энергичнее продолжать работу в непрерывно расширяющейся сфере астрономии». В 1921 году, когда Гронингенский университет пригласил ее в Голландию на присвоение почетной докторской степени по математике и астрономии, она сочла, что у нее нет времени на разъезды, и попросила прислать диплом по почте. Ни на один день не удалось выманить ее из обсерватории и в 1923 году, когда национальная Лига женщин-избирательниц объявила ее одной из «Двенадцати величайших женщин современной Америки» (наряду с социальной работницей Джейн Аддамс, суфражисткой Керри Чапмен Кэтт и романисткой Эдит Уортон).
После церемонии в Уэллсли мисс Кэннон отправилась в Англию, чтобы присутствовать на генеральной ассамблее Международного астрономического союза в Кембриджском университете, запланированной на середину июля. В этот раз она поехала одна – ее сестре было уже под восемьдесят, и поездка была ей не по силам. Большинство участников ассамблеи разместили в студенческом общежитии, но мисс Кэннон занимала комнату в квартире при обсерватории как особая гостья Артура Стэнли Эддингтона и его сестры Уинифред. На ассамблее МАС Харлоу Шепли представил иллюстрированный доклад о работе мисс Кэннон над дополнением к Каталогу Генри Дрейпера. Потом она поехала гостить к своим друзьям Герберту и Дейзи Тёрнерам в Оксфорд, где стала первой женщиной в истории университета, получившей степень почетного доктора наук. Оттуда мисс Кэннон отправилась в Гринвич для участия в празднестве, устроенном сэром Фрэнком и леди Каролиной Дайсонами в честь 250-летия Королевской обсерватории. Присутствовала и королевская семья, и мисс Кэннон сохранила газетную вырезку, где описывался цвет платья королевы – синий, средний между гиацинтом и гортензией.
Мисс Пейн, тоже присутствовавшая на астрономических мероприятиях 1925 года, осталась на лето в Англии, у своих матери и сестры Леоноры, начинающего архитектора. (Брат-археолог, Хэмфри, уехал на раскопки в Грецию.) «Хотела бы вернуться на работу, – написала она Шепли в конце июля. – Мне нужно съездить в Кеймбридж и окончательно убедиться, что возвращение в Америку будет радостью, а не соглашательством». Осенью она вернулась в Гарвардскую обсерваторию уже в качестве постдока, сняла квартиру в Кеймбридже и получила постоянный вид на жительство в США, рассчитывая в будущем на полноправное гражданство и право голосовать. Внезапно оказалось, что у нее проблемы с деньгами. Предыдущие стипендии выплачивались в начале месяца, и она думала, что график выплат останется прежним. Но оказалось, что ей придется ждать выплаты до конца месяца. Чтобы покрыть текущие расходы, она заложила свои украшения и скрипку.
Глава тринадцатая
Музыкальная шутка
Сесилии Пейн понравилось иметь собственный дом. Обосновавшись в новой квартире, она с удовольствием погрузилась в то, что называла «женскими делами», – готовила, шила, принимала гостей. «Когда тратишь несколько лет на проект, прежде чем он принесет результаты, – объясняла она, – то ощущаешь немалое удовлетворение, создав на кухне шедевр за пару часов».
Мисс Пейн видела себя «бунтаркой против женской роли», пока не осознала, что на самом деле ее бунт «был против отношения как к неполноценному члену общества». Она вовсе не возражала, чтобы к ней относились по-другому («Разумеется, женщины отличаются от мужчин. Само их мировоззрение и подход свидетельствуют об этом»), лишь бы никто из собратьев-ученых не смотрел на нее сверху вниз из-за ее пола. Она не особенно рисковала столкнуться с этим в Гарвардской обсерватории, где Энни Джамп Кэннон могла испечь овсяное печенье для собрания Бондовского астрономического клуба, а затем прочесть перед этим собранием авторитетную лекцию о своих достижениях в спектроскопии.
Мисс Кэннон недавно переехала со своей старшей сестрой миссис Маршалл в уютное бунгало на Бонд-стрит, как раз у границы владений обсерватории. Она называла это жилище «звездным домиком». В нем бурлила светская жизнь обсерватории. Девиз, каллиграфически выведенный в гостевой книге мисс Кэннон, выражал следующую философию: «С тех пор как Ева вкусила яблоко, / Многое зависит от трапезы». На страницах книги сохранились записи о приемах, например «Ужин с девицами из обсерватории» (с подписями всех 16 приглашенных), «Обед с Эдвардом Флемингом» или «Чаепитие в саду. Полк. и миссис Эймс, Аделаида [26]».
Однако идеалом семейственности в коллективе обсерватории была, безусловно, Марта Шепли. Как и в прежних случаях участия жен, сестер и дочерей директоров в исследованиях, миссис Шепли попала в астрономию благодаря семейным связям. Однако ее математические способности проявились еще до брака и превышали способности супруга в этой области. Вначале Марта помогла Харлоу с расчетами для его принстонской диссертации, а затем стала писать собственные статьи об орбитах затменно-двойных звезд в Astrophysical Journal. В Пасадене она писала совместно с Харлоу статьи о цефеидах. После переезда в Кеймбридж, несмотря на то что ей приходилось ухаживать за четырьмя детьми (четвертого, Ллойда, она родила 2 июня 1923 года), миссис Шепли продолжала заниматься расчетами элементов орбит затменно-двойных звезд. Хотя она не получала жалованья, имя ее неоднократно появлялось в гарвардских информационных письмах и бюллетенях. Вместе с тем она продолжила традицию гостеприимства Лиззи Пикеринг, часто приглашая приезжих ученых остановиться у них в директорской квартире при обсерватории. Задушевный стиль руководства Харлоу заставлял Марту часто устраивать вечеринки, на которых сотрудники общались с именитыми гостями, играли в настольный теннис и шарады, музицировали. Сама она была настолько виртуозной пианисткой, что никто не возражал, если звуки ее упражнений долетали до рабочих кабинетов. В своей роли директорской жены миссис Шепли получила популярное и любовное прозвище «первой леди Гарвардской обсерватории».
Основной коллектив расчетчиц, нанятых еще Пикерингом, продолжал трудиться в Кирпичном корпусе под руководством Шепли. Луиза Уэллс работала в обсерватории с 1887 года, Флоренс Кушман – с 1888-го, Ивлин Леланд, Лилиан Ходждон и Эдит Джилл – с 1889-го, сестра Эдит, Мейбл, – с 1892-го, а Ида Вудс, выпускница Уэллсли, – с 1893 года.
Мисс Кэннон и мисс Мори, тоже входившие в старую гвардию обсерватории, когда-то стояли особняком, имея высшее образование в области астрономии. К 1925 году они оказались в окружении сразу десятка студенток, выпускниц и обладательниц более высоких научных степеней. Так, Маргарет Харвуд ездила на Запад учиться в магистратуре еще до того, как Шепли перенаправил стипендию Пикеринга на аспирантские нужды. Аделаида Эймс и Сесилия Пейн уже руководили исследовательской работой двух магистранток, Гарвии Гастингс-Уилсон из Колледжа Вассара и Маргарет Уолтон из Суортморского колледжа. Кроме того, в обсерватории появилась приглашенная исследовательница нового уровня – профессор, доктор Присцилла Фейрфилд. Мисс Фейрфилд получила степень по астрономии в 1921 году в Калифорнийском университете в Беркли и с тех пор вела курсы «Небесная механика» и «Измерения и расчеты по фотопластинкам» в Колледже Смит на западе Массачусетса. Впервые приехав работать в Гарвард летом 1923 года, она попросила всего лишь оплатить расходы на проживание. В 1925 году вдобавок к летней работе она преодолевала триста с лишним километров туда и обратно между Нортгемптоном и Кеймбриджем всякий раз, когда в выходные дождь освобождал ее от руководства студенческой обсерваторией Колледжа Смит.
Благодарный Шепли добился для мисс Фейрфилд гранта в размере $500 от Гулдовского фонда Национальной академии наук. «Предлагаю вам наконец приступить к трате этих средств, – советовал он ей 23 ноября 1925 года. – Я хотел бы порекомендовать вам потратить их достаточно быстро и эффективно, так как убежден, что при некотором содействии отсюда и результативности, достигнутой на средства Гулдовского фонда, Колледж Смит через годик поддержит это исследование». Мисс Фейрфилд сопоставляла спектры и собственное движение гигантов и карликов дрейперовского класса M, чтобы яснее установить границы между ними. Она использовала Гулдовскую стипендию, чтобы платить студенткам, помогавшим ей с расчетами, по 30 центов в час. «Кажется, – прибавлял Шепли, – у нас теперь есть возможность создать в Колледже Смит хорошее бюро измерений или расчетов, преследующее две
