Стукнула закрывшаяся дверь, рывок лифта, минута, и мы внизу.
Подхожу к Сергею Павловичу:
— Прошу разрешения быть во время пуска в бункере управления.
— Ну что же, не возражаю. Только в пультовой будет народу много, так что будь где-то поблизости.
Есть еще минут двадцать времени. Можно побыть здесь, на площадке, рядом с ракетой. Четко работает стартовая команда. По связи объявляется оперативное время. Заканчивается заправка топливом третьей ступени. Первая и вторая уже заправлены, их бока-стенки покрылись толстым слоем инея. Его пласты отваливаются и летят снежинками вниз, будто зимняя елочка отряхивается. А «елочка» эта сейчас по команде совершит то, чего еще никто и нигде в мире не совершал…
От ракеты по рельсам медленно отъезжает высокая металлическая ферма с площадками и лифтом, на котором мы спустились несколько минут назад. Словно сама собой она, постепенно наклоняясь, укладывается на специальную платформу, и мотовоз утягивает ее со стартовой площадки.
Теперь ракету видно лучше, но «Восток» закрыт обтекателем. Только через большое окно, прорезанное сбоку, ярко поблескивает в солнечных лучах крышка люка. Там, за ней, Юрий. Что переживает он сейчас? Какие у него мысли? Я знал: он верит нам. Верит, что мы сделали все для его безопасного и успешного полета. Он отдал свою жизнь в руки машины, созданной людьми.
Без четверти девять. Сергей Павлович и Леонид Александрович Воскресенский пока у ракеты. Замечаю их косые взгляды — пора уходить. Взглянув на ракету еще раз, я спустился в бункер управления. Он глубоко под землей. Сверху бетонные тумбы с головками перископов, частокол надолбов — на случай аварии, если какая-нибудь ракета вдруг упадет здесь. Крутая неширокая лестница вниз, тяжелые массивные двери. Пройдя по коридору, заглянул в пультовую. Стартовики за своими пультами — серьезные, сосредоточенные. Ни разговоров, ни улыбок. За их спинами на небольшом и невысоком помосте — два перископа, как на подводных лодках. У одного займет место Анатолий Семенович Кириллов — наш коллега-ракетчик, у второго — Леонид Александрович Воскресенский. Они всегда на пуске рядом.
Зашел в боковую комнату рядом с пультовой. Сидят операторы. В углу на столе телеграфный аппарат, радиостанция, микрофон. Как раз в это время шел разговор с Юрием. Кто-то с «Зари» (по голосу не узнал говорившего) передал:
— Займите исходное положение для регистрации физиологических функций.
— Исходное положение занял.
Голос Сергея Павловича:
— Ну вот, все нормально, все идет по графику, на машине все хорошо.
Он говорит нарочито спокойно, даже растягивает слова.
Юрий спрашивает полушутя-полусерьезно:
— Как по данным медицины — сердце бьется?
— Пульс у вас шестьдесят четыре, дыхание двадцать четыре. Все идет нормально.
— Понял. Значит, сердце бьется!
Народу в комнате прибавилось: ученые, наши товарищи. Никто не разговаривает. Лица напряженные. Проходит еще несколько минут. Через еще открытую дверь там, наверху, слышу вой сирены. Это сигнал не для нас — для тех, кто, не дай бог, замешкался с отъездом со стартовой площадки. Хотя таких быть не должно.
Прошло три-четыре минуты. По коридору быстро промелькнули три фигуры. Королев, Воскресенский, Кириллов. Дверь в пультовую тут же закрылась. Из репродуктора голос:
— Пятиминутная готовность!
Воскресенский и Кириллов сейчас, как всегда, поднимутся на невысокий помост к перископам, а Королев сядет за маленький столик около них. Там установлена радиопереговорная станция связи с кораблем. Слышу из репродуктора голос Сергея Павловича:
— «Кедр», я «Заря», сейчас будет объявлена минутная готовность. Как слышите?
— «Заря», я «Кедр». Занял исходное положение, настроение бодрое, самочувствие хорошее, к старту готов.
Должен признаться, дорогой читатель, что волнение, громадное напряжение тех минут не оставили в мозгу места для мысли о стенографировании этих воистину исторических слов. Мы слышали их, понимали, знали их значение, но запомнились ли они? Одна-две фразы — не более. Эти слова уже потом списаны с много-много раз прокрученных пленок магнитофонов. Они — документы. Они — история…
— Всем службам космодрома объявляется минутная готовность! Готовность одна минута.
Тишина такая, что, кажется, и дышать страшно.
— Ключ на старт!
Сейчас оператор на главном пульте повернет вправо металлический серый, с кольцом на конце небольшой ключ, и, словно в праздничный вечер, расцветет пульт разноцветьем транспарантной иллюминации.
— Протяжка один! — это включаются наземные телеметрические станции.
— Есть протяжка один!
Продувка!
— Есть продувка!
— Ключ на дренаж!
— Есть ключ на дренаж! Есть дренаж!
Замечаю, что по стартовым командам в сознании прокручиваются слайдами знакомые кадры: захлопнулись на ракете дренажные клапаны, перестал парить кислород, контур ракеты стал отчетливей, словно в телевизоре поправили фокусировку или помеха какая-то пропала.
В репродукторе голос Гагарина:
— У меня все нормально, самочувствие хорошее, настроение бодрое, к старту готов. Прием…
— Отлично. Дается зажигание. «Кедр», я «Заря-один».
Из динамика доносится:
— Понял вас, дается зажигание…
— Предварительная!
— Есть предварительная!
— Промежуточная… Главная! Подъем!
И вдруг сквозь шорох помех и обвальный грохот двигателей голос Юрия:
— Поехали-и!
Голос хронометриста:
— Одна… две… три… (это секунды).
Слышу голос Сергея Павловича:
— Все нормально. «Кедр», я «Заря-один»! Мы все желаем вам доброго полета!
И опять:
— …двадцать… двадцать пять… тридцать…
Проходит несколько минут. Застрекотал телеграфный аппарат. Телеграфист произносит четко:
— Пять… пять… пять…
Это означает, что следующий расположенный по трассе полета наземный измерительный пункт вошел в связь с ракетой, принимает с ее борта телеметрическую информацию. Все в порядке!
— Пять… пять…
И вдруг с тревогой:
— Три… три…
Все притихли, насторожились. Что это? Отказ двигателя? Стучит кровь в висках. Сергей Павлович, стиснув в ниточку губы, почти вплотную придвигается к телеграфисту:
— Ну? Ну-у!!!
— Три…
Снова радостно:
— Пять… пять… пять!!!
— Что? Откуда была тройка?
Телеграфист впивается глазами в ленту:
— Сбой! Ошибка!
— Черт, — голос Константина Феоктистова откуда-то сбоку, — такие сбои намного жизнь укорачивают…
Ракета идет, не может не идти! Казалось, что не миллионы лошадиных сил, а миллионы рук и сердец, дрожащих от чудовищного напряжения, выносят корабль на орбиту. И «Восток» вышел на орбиту.
Срываемся со своих мест. Сидеть нет сил. Нет сил выдерживать установленный порядок. Самые разные лица: веселые, суровые, сосредоточенные — самые разные… Но одно у всех — слезы на глазах. И у седовласых, и у юных. Никто не стесняется слез. Объятия, поцелуи, поздравления.
В коридоре Сергея Павловича окружают друзья-соратники. Наверное, по доброй старой традиции подняли бы на руки, да негде качать. Кто-то снял с рукава красную повязку и собирает на нее автографы. Мелькнула мысль — надо сделать то же. Такое не повторится!
Все выходят наверх. На первой подвернувшейся машине, еле втиснувшись, удается уехать на пункт связи, в знаменитый «люкс». По дороге на очень большой скорости нас обгоняет машина Сергея Павловича. Около пункта связи много народу. Все возбуждены. Из открытых окон, из репродуктора, установленного рядом на площадке — торжественный голос Левитана: «…первый в мире космический корабль-спутник „Восток“ с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника „Восток“ является гражданин Союза Советских Социалистических Республик, летчик, майор Гагарин Юрий Алексеевич…»
Праздник, большой праздник! Человек в космосе! Человек на орбите! «Юра, Юрий, Гагарин», — слышно кругом.
«По предварительным данным, период обращения корабля-спутника вокруг Земли составляет 98,1 минуты; минимальное удаление от поверхности Земли (в перигее) равно 175 километрам, а максимальное расстояние (в апогее) составляет 302 километра».
— Ну что, здорово, а?
— А ты как думал?!
— «Поехали»! А? Ведь силен, а?
— Молодец Юра! Настоящий парень!
— Братцы, ну и дрожал же я! Пошла она вроде, а потом, смотрю, будто остановилась! Аж похолодел…
— Ну, что слышно? Как он там?
— Да по «Заре» докладывают, что вроде все хорошо. Чувствует себя нормально.
«Вес космического корабля-спутника с пилотом-космонавтом составляет 4725 килограммов…»
Кто-то выбежал из здания, радостно кричит:
