К началу октября из Лондона было эвакуировано около миллиона жителей. В результате ракетных бомбардировок к концу 1944 года в городе было разрушено и повреждено более ста тысяч жилых домов. В результате применения ракетного оружия погибло около 13 тысяч человек, 38 тысяч было ранено.
Но список жертв «оружия возмездия» на этом не кончается. После страшной бомбардировки Пенемюнде англичанами в ночь на 17 августа 1943 года, в которой принимало участие 597 английских бомбардировщиков, в ставке Гитлера было принято решение поручить уже известным союзникам заводам в Фридрихсгафене и Винтер-Нейштадте изготовление лишь опытных экземпляров Фау-2, а основное массовое производство перенести в штольни горы Конштайн, находящиеся вблизи немецкого городка Нордхаузена. Так был организован подземный концлагерь «Дора». К началу 1944 года в нем работало 4400 человек – узников, согнанных со всей Европы. Я не буду описывать этого ада, только одну цифру приведу: смертность в лагере доходила до 100 человек в день. Происходили круглосуточные истязания и убийства. После того как стало ясно, что делать ракеты дальше бессмысленно, узников «Доры», как людей причастных к военной тайне, развезли в разные концы Германии и уничтожили. Лишь немногие из них остались в живых.
Разумеется, Браун не участвовал в расстрелах и не конструировал виселицы из подъемных кранов, но ведь не видеть всего этого главный конструктор Фау-2 не мог! Политический заключенный лагеря «Дора» № 31573 поляк Адам Габала свидетельствует: «Во время своих частых посещений лагеря «Дора» профессор Вернер фон Браун ни разу не протестовал против… жестокости и бесчеловечности… На небольшой площадке рядом с помещением амбулатории валялись кучами трупы заключенных, замученных до смерти непосильным трудом и издевательствами мстительных надзирателей. Трупы людей выглядели издали как сплошная серая масса. Но ведь профессор Вернер фон Браун проходил мимо них, и проходил так близко, что почти касался трупов. Неужели это зрелище не произвело на него ни малейшего впечатления? Заключенных охватывал ужас при виде этой картины. Людям становилось дурно, их тошнило, они теряли сознание… Проходивший мимо профессор Вернер фон Браун даже не смотрел в ту сторону. Я не думаю, что в этот момент он был занят только мыслями о межпланетном пространстве и не видел умирающих в грязи и нечистотах. Он должен был их видеть! Почему он молчал?»
После смерти Брауна его преемник – новый директор космического центра имени Маршалла в США Вильям Лукас написал, что у Вернера фон Брауна была душа поэта. Какой кошмарный образ: поэт, идущий среди холмов из человеческих трупов…
Война кончилась для Брауна 2 мая 1945 года в тиши чудесного курортного городка Гармиш-Патенкирхен в предгорьях Альп, который давно облюбовали горнолыжники. Добираясь до Гармиш-Партенкирхена, Браун попал в автомобильную катастрофу, сломал плечо и руку. И американцев он встретил в гипсе. Сохранились кинокадры: оживленный, веселый Браун в длинном, по тогдашней моде, пальто с оттопыренной в лубке рукой. Явно позирует перед кинокамерой. Об этих кадрах потом писали: «Когда он сдавался американцам, он выглядел больше как знаменитость, а не как пленник». Да, что такое плен, он так и не узнал…
Среди американских военных был и профессор Гетц Энтони Брифс из Вашингтона. Он как раз искал Брауна. Хотел познакомиться. Поговорить. Встретились, поговорили, ро договорились. Так доктор Вернер фон Браун, генерал-лейтенант Вальтер Дорнбергер и другие крупнейшие ракетные специалисты побежденной Германии оказались в США. Вместе с ними приехало и около сотни ракет Фау-2. Первая из них была запущена в Техасе через год – 10 мая 1946 года. Первая из семидесяти.
С этого времени Браун становится ведущей фигурой в американской ракетной технике. Ему подчиняются лаборатории и арсеналы ракетного центра имени Маршалла в городке Хантсвилл в штате Алабама, где работает несколько тысяч высококвалифицированных специалистов. В 1952-1956 годах Браун возглавляет все космические разработки США. Он принимает участие в создании первого американского искусственного спутника Земли, в конструировании космических ракет «Сатурн», лунного модуля и орбитальной станции «Скайлэб». В январе 1970 года газета «Вашингтон пост» писала: «Последние 25 лет он (Браун. - Я. Г.) был главным ракетчиком страны». Как раз в это время Браун переезжает из Хантсвилла в штаб-квартиру Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА) в Вашингтоне и становится заместителем директора НАСА по планированию пилотируемых космических полетов. Он умел работать, работал много и увлеченно. О нем снят фильм. Такой, какой ему хотелось. О нем написаны книги. Тоже такие, какие он хотел бы прочитать. В книгах рассказывается про его жену, про двух дочерей и сына, про то, как он любит водить самолет, удить рыбу и охотиться на пугливого американского северного оленя карибу.
В 60 лет он подал в отставку и, как и подобает настоящему американцу [40], занялся частным препринимательством: стал вице-президентом фирмы, разрабатывающей коммерческие спутники связи.
16 июня 1977 года Вернер фон Браун умер от рака в маленьком городке Александрия, километрах в сорока от американской столицы.
Читая статьи и интервью фон Брауна, я делал выписки. Случайно в блокнот две строчки легли рядом:
«Космонавтика – вот все, что меня интересует».
«Для науки не существует понятия мораль».
Я прочитал эти такие непохожие друг на друга строчки и задумался. И вспомнил еще одну, тоже короткую строчку, которую написал мудрый француз Франсуа Рабле давно, еще в XVI веке: «Знание без совести – это крушение души».
Рабочий день в редакции длился девятнадцать часов. Я подсчитал это позднее, когда на рассвете вышел из огромного здания комбината «Правда». Было это 16 мая 1958 года. Накануне был запущен третий искусственный спутник Земли, аппарат фантастических размеров и циклопического по тем временам веса. Все газеты опаздывали по срокам выхода, и, когда мы подписали номер, за окном уже стояло ясное голубое утро и шумели птицы в липовом ряду у Дворца культуры, как шумят они только в эти прекрасные минуты явления Солнца Земле. На радостное птичье разноголосье за окном накладывался бездушный стук телетайпа, который все еще стучал, чеканил, гнал зарубежные отклики на запуск огромного спутника. Я машинально взял кусок ленты: «Рим, 15 мая. Русские вбили еще одну сваю моста в космос…» Отрешенно подумал, что заголовок недурен, и бросил ленту в корзину.
Основатель практической космонавтики Сергей Павлович Королев.
Мосты начинают строить с берега. И нужны мосты берегам, а не рекам. Этими простыми истинами и руководствовался всю свою жизнь Сергей Павлович Королев. Содеянное им позволяет называть его отцом практической космонавтики. Это определение соотносит Королева с Циолковским – отцом космонавтики теоретической. Два эти человека, накрепко связанные ими же рожденной новой эрой в истории земной цивилизации, немыслимые сегодня друг без друга, закономерно друг другу необходимые, поражают не только несхожестью своих человеческих характеров, но, что важнее во много раз, – несхожестью той духовной атмосферы, которая их окружала и определила их судьбы. Трагизм всей личности Циолковского в его постоянном движении против ветра времени. То, что его не понимали калужские мещане, – еще не беда. Беда, что его не могли понять умы светлейшие, таланты бесспорные, такие, например, как Николай Егорович Жуковский. Часто говорят и пишут о том, что Циолковский обогнал свое время, да вы и сами понимаете, что так оно и было. Только в самом конце жизни, когда старость замедлила движение этого гениального человека, а победный марш новой жизни повысил все ритмы России Октября, только в эти годы время начало догонять Циолковского. И тут появился Королев.
По старому стилю Сергей Павлович Королев родился в ночь на 31 декабря 1906 года в украинском городе Житомире в семье учителя. Распад этой семьи приводит Сережу – совсем маленького мальчика – в дом бабки в маленьком зеленом городишке Нежине, неподалеку от Киева. Некоторое время он живет и в Киеве, а затем вместе с матерью и отчимом переезжает в Одессу. В Одессе, по которой много раз прокатывались валы гражданской войны, и прошло отрочество будущего Главного конструктора космической техники. В те годы очень нелегко приходилось взрослым и совсем тяжело – детям. Дети взрослели со стремительностью, нам сегодня непонятной и удивительной. Конечно, в 10-13 лет Сережа Королев оставался ребенком, но рядом с мальчишеской жизнью его, внутри этой жизни, росли заботы вовсе не детские, вставали вопросы совсем не ребячьи. Уже не из нежинских сказок – на его глазах рождались понятия добра и зла, произвола и справедливости, смелости и трусости. Григорий Котовский был знаком ему не по кинематографу – они могли встретиться на одесских улицах. Николай Ласточкин был не отвлеченным, забронзовевшим героем гражданской войны, Сергей мог видеть в порту, как гнали его белогвардейские палачи, связанного и избитого, в трюм превращенной в тюрьму баржи. Через многие годы люди будут удивляться необыкновенной способности Королева определять суть человека. Не здесь ли, в Одессе, корни этого трудного таланта? Эти суровые годы освободили его жадный мозг от канонических методов педагогики, чем, конечно, нанесли урон его образованию. Но они же позволили ему по-своему увидеть и понять огромную и сложную панораму жизни, открывшуюся перед ним. Они ускорили для него процесс выбора симпатий и увлечений, вызревания вкусов и наклонностей, короче – ускорили процесс определения его человеческого «я». И тогда уже не удивительно, что к 16-18 годам его жизни этот процесс, по существу, завершится: мальчик превратится во взрослого человека.
