Андрей Зорин - Чувственная европеизация русского дворянства ХIХ века. Лекции.

Зорин: Здравствуйте! Сегодня в первой лекции мы будем говорить о воспитании чувств, или по-другому -- импорте чувств, о том, как проходила эмоциональная европеизация русского дворянства в конце 18- начале 19-го века, как образованное сословие русского общества училось чувствовать и переживать на европейский манер.

Начну я свой рассказ с июльского дня, точной его даты у нас нет, 1790-го года, когда 23-летний московский писатель Николай Карамзин заканчивал свое путешествие по континентальной Европе. Он уже больше года пространствовал по Пруссии, Саксонии, Швейцарии и Франции, провел несколько месяцев Париже, и теперь приближался к городу Кале, на берегу пролива, который по-английски называется Инглиш ченэл, а по-французски -- Ла-Манш, разделяющий континентальную Европу от Франции, чтобы сесть там на пакетбот, и отправиться в Англию, на ту землю, как он написал, "которую в ребячестве своем я любил со всем жаром". Посещение Англии должно было стать завершающей точкой его поездки по Европе, откуда он уже должен был на корабле отправиться обратно в Петербург.

По дороге он сделал заметки, которые впоследствии стали основой его книги "Письма русского путешественника", книги, которая сразу превратила малоизвестного дебютанта в признанного лидера русской литературы.

Задачей Карамзина или одной из его задач было сделать культурный мир Европы достоянием российского читателя. В своих письмах он подробно рассказывать о своих встречах с великими людьми Европы тогдашней, с Кантом, писателями Виландом, физиогномистом Лафатером, и так далее, о посещении литературных святилищ Западной Европы, Рейнского водопада, который описал Гёте, озеро Леман, на берегу которого разворачивалось действие знаменитого романа Руссо "Новая Элоиза", дома Вальтера в Ферне, могилу Руссо в Эрменонвиле, он посещал эти места, и рассказывал о них русскому читателю не только о самих этих достопримечательностях, но и о том, как следует общаться с ними, как следует переживать общение с ними. Книга его стала своего рода литературной картой современной Европы.

Тем не менее, на побережье, недалеко от Кале, на маленькой почтовой станции Гебюэсон путешественника охватило чувство одиночества и потерянности. "Странное чувство. Мне кажется, будто я приехал на край света. Там необозримое море, конец земли. Природа хладеет, умирает, и слезы мои льются ручьями. Товарищи мои сидят на траве после нашей кареты, подле нашей кареты, не говоря между собой ни слова. Кто видит мои слезы, кто берет участие в моей горести, кому изъясню чувства мои? Я один, один… Друзья, где взор ваш, где рука ваша, где ваше сердце? Кто утешит печального? О, милые узы Отечества, родства и дружбы, я вам чувствую, несмотря на отдаление, чувствую и лобызаю с нежностью…"

Однако это чувство заброшенности и оторванности от окружающего мира оказалось непродолжительным. Прибыв в Кале, путешественник сразу же отправил в отель "Де Сена", как он сказал, "лучшая гостиница во всем городе".

Гостиница эта была знаменита тем, что за 32 года до этого, в 1768-ом году, двигаясь в противоположном направлении, из Англии в континентальную Европу, в этой гостинице остановился знаменитый английский писатель Лоренс Стерн, описавший свою поездку во Францию в своей знаменитой книге "Сентиментальное путешествие", примерно четверть действия которого происходит прямо в этой гостинице.

Месье Де Сан, хозяин гостиницы, не взирая на большой промежуток времени, 32 год, это очень много, по тем временам еще больше, был еще жив. Он встретил Карамзина. Тот стоял во дворе гостиницы, и его рассказ о его пребывании в городе Кале в значительной степени состоит из цитат из "Сентиментального путешествия" Стерна, которое происходило на том же месте, где он физически находился в этот момент.

Во дворе гостиницы он встретил французского офицера. "Что вам надобно, государь мой? -- спросил у меня молодой офицер в синем мундире. -- Комната, в которой жил Лаврентий Стерн, - отвечал я". Дальше они друг с другом переговаривают, перебрасываются фразочками из этой книги. "Где хвалил он кровь бурбонов, где жар человеколюбия покрыло лицо его нежным румянцем, где самый тяжелый из металлов казался ему легче пуха, где приходил к нему отец Лоренцо с кротостью святого мужа, и где он не дал ему ни копейки, но где захотел заплатить 20 фунтов стерлингов тому адвокату, который взялся бы оправдать его в его глазах. Государь мой, это комната на втором этаже, прямо над вами. Тут живет ныне старая англичанка со своей дочерью. Я взглянул в окно, и увидел горшок с розами. Подле него стояла молодая женщина и держала в руках книгу, верно, "Сентементал джорни" -- "Сентиментальное путешествие".

Попутчики, которые волею случая путешествовали вместе в карете, не составляли эмоционального сообщества, они так и остались для автора чужеземцами, среди которых он ощущал себя посторонним и одиноким.

Однако во дворе гостиницы "Де Сена" произошла встреча родственных душ, которые были объединены едиными ценностями и единым образом чувствования. Пользуясь классической формулой современного ученого Бенедикта Андерсена, здесь возникало воображаемое сообщество. Бенедикт Андерсен так определил нацию, как "воображаемое сообщество европейцев". Причем здесь … "воображаемое сообщество нации" -- и французы, и англичане, люди, которые воображают себя членами единого национального сообщества. Здесь возникает такое же воображаемое сообщество европейцев, и возникает вокруг книги. "Сентиментальное путешествие" объединяет двух англичанок, французского офицера и начинающего русского писателя.

Поставив своей задачей культурную интеграцию России в Европу, Карамзин предложил образец, он показал, как это происходит, представив себя самого молодого русского дворянина как естественного члена образованной европейской публики. В этом символическом европейском союзе чувствительных сердец русских принимали как равных. Потому что они могли оценить юмор Стерна и его чувствительность не в меньшей степени, чем уроженцы страны, где Стерн родился, или страны, в которой он написал самые свои знаменитые книги.

"Общие эмоции формируют поле, связывающее тех, кто способен их испытывать особыми узами чувствительности, не менее значимыми и милыми, чем узы Отечества, родства и дружбы".

По словам великого американского антрополога Клиффорда Герца, культурными артефактами в человеке являются и идеи, и эмоции. Мы чтобы принимать решение должны знать, что мы чувствуем по поводу тех или иных вещей. А чтобы знать, что мы чувствуем по этому поводу, нам нужны публичные образы чувствования, символические модели чувства, которые дают только ритуал, миф и искусство. То есть, чтобы узнать человеку, что он чувствует по тому или иному поводу, ему надо соотнести свои внутренние переживания с соответственным ему образцом, выстроить внутренних собственный мир по известной ему символической модели.

В средневековой Европе главенствующую роль в формировании таких символических моделей чувства, конечно, играла церковь, церковная служба и все сферы, связанные с религией. Но по мере того, как в культуре нового времени религия и ее ритуалы утрачивают свою определяющую роль, по крайней мере, для образованных сословий, производство публичных образов чувствования все в большей степени берет на себя литература. В сентиментальную эпоху именно литература становится школой чувствительности, которая задает образцы переживаний, которые полагается испытывать человеку в тех или иных жизненных ситуациях.

Классические произведения того времени служили своего рода камертонами, по которым читатели учились настраивать свои сердца и проверять, насколько в унисон они чувствуют. Совместные чтения и переживания одних и тех же сочинений гарантировало распространений единых моделей чувств поверх национальных барьеров и государственных границ.

Незадолго до отъезда в Кале, Карамзин расстался в Париже со своим спутником, немецким писателем и ученым бароном В, это барон Вольцоген, однокашник и приятель Шиллера, немецкий литератор. Это событие отразилось на страницах "Писем русского путешественника" характерным восклицанием: "Прости, любезный В, мы родились с тобой не в одной земле, но с одинаким сердцем. Увиделись и три месяца не расставались. Сколько приятных вечеров я провел в твоей Сен-Жерменской отели, читая привлекательные мечты, и единоземца и соученика твоего Шиллера, или занимаясь собственными нашими мечтами, или философствуя о свете, или судя новую комедию, которую мы вместе видели. А вы, отечественные друзья мои, не назовете меня неверным за то, что я в чужой земле нашел человека, с которым сердце мое было как дома. Общие образцы чувствования объединили одинакия сердца, и они вместе усваивались одни и те же литературные, театральные впечатления".