Ибсен был слишком честным и мужественным писателем, чтобы не заметить низменных, отталкивающих, притом же и смешных черт своих новых героев — Росмера, Гедды Габлер, Сольнеса и др. Ибсен передает эти черты и тем не менее принуждает себя изображать Росмера и других как больших и трагических людей. Вследствие этого двойственность оценки людей, очевидная уже в с «Дикой утке», непрерывно нарастает. Писатель еще больше и переоценивает и недооценивает своих героев. Это непонятное сожительство друг друга исключающих оценок теснит Ибсена все дальше и дальше, и он создает персонажей, которые ходят на цыпочках, изо всех сил тянутся кверху, чья «трагическая избранность» взвинчивается сверх всякой меры всеми средствами символистской аппаратуры и чье сконструированное и потому никогда не убеждающее величие постоянно подвергается горьким насмешкам со стороны самого автора.
Не случайно символистские черты появились еще в «Дикой утке». Символизм — это художественный способ по крайней мере внешне соединить несоединимое, затушевать противоречия неразрешимые и непонятные в самой жизни, искаженно воспринятые и еще неправильней воспроизведенные. Как раз произведения таких больших реалистов, как Ибсен, показывают ясней всего. что символизм не был, художественным преодолением противоречий реалистической литературы конца XIX века, но свидетельством, что писатели не могут с этими противоречиями сладить, литература бежала в символизм, она пала до символизма.
Трагический переход Ибсена от реализма (правда, с примесью натуралистических элементов) к противоречивой пустоте символов чрезвычайно поучителен с точки зрения исследуемой нами проблемы. Он показывает, что этот процесс выходит далеко за пределы чисто-художественных явлений. Это — кризис мировоззрения, переживаемый писателями. И свое литературное выражение этот кризис находит в утере художественно-идейного масштаба для оценки людей и их действий, для ответа на вопросы: что представляют собой эти люди с общественной и нравственной точки зрения, что означает их судьба в реальной общественной жизни, правильно ли сложились их отношения с другими людьми и т. д.
У Ибсена мы еще видим серьезность этого кризиса. И не только потому, что он обладал большим дарованием; с течением времени изменялось объективное значение той проблемы, которую он разрабатывал. Дальнейшее развитие декадентской литературы выдвинуло на первый план одичавшего мещанина, который скрывает свое мещанство под маской одинокого героя и старается представить свою капитуляцию перед «новейшими» предрассудками как великую «космическую» трагедию. Какая бы то ни было мера объективной ценности людей была к этому времени утеряна.
Между тем, как мы старались показать, без такой меры невозможно создать произведение, заслуживающее названия «художественного». Всякая композиция есть литературно-концентрированное отражение общественных, человечески-моральных отношений людей друг к другу. Всякое действие есть самооправдание или осуждение поступков конкретных, общественно-определенных личностей в конкретных, общественно-определенных положениях. Объективная правильность и субъективная уверенность таких оценок открывают художнику доступ к жизненному богатству.
Содержательность поэтического образа человека рождается из богатства, его внутренних и внешних связей, из взаимодействия поверхностных жизненных явлений и скрытых объективно-общественных и душевных сил. Чем правильней, т. е. ближе к действительности, тот критерий, которым руководствуется автор в своих оценках, тем глубже он проникает в жизнь, тем разнообразнее и подвижнее мир, им открытый и вызванный к новой жизни. Потому, что только в том случае, если подходишь к явлениям и людям с твердой оценкой, можно органически почувствовать и понять в драме, переживаемой отдельными людьми, большую общественную коллизию. Чистый релятивизм обедняет и писателя, и его персонажи, Диалектически познанное и снятое, единство абсолютного и относительного, правильно понятая относительность как один из моментов целостного процесса — идейно и художественно обогащает. Здесь, в этой идеологической основе, мы находим ответ на вопрос, почему литература буржуазного декаданса не создала ни одного действительно типичного, живущего десятилетия и столетия человеческого образа.
Художественно-идейная плодотворность изображаемых коллизий тоже возникает из объективной истинности и субъективной надежности оценочного масштаба. Лишь в том случае, когда писатель точно и твердо знает и чувствует, что существенно и что несущественно в жизни, он понимает и как художник, в чем может выразиться существенное, как может личная судьба стать судьбой класса, поколения, даже выражением целой эпохи. Вместе с утратой такого масштаба теряется и понимание живой связи между личным и общественным, между индивидуальным и типичным. Абстрактная концепция общественности не может воплотиться в жизнь конкретных людей, остается скудной, сухой, отвлеченной, нехудожественной. И то же время самые неинтересные, неестественно, преувеличенно индивидуальные частности обывательской жизни раздуваются в декадентской литературе до «космической», вселенской судьбы. В обеих крайностях — одинаковая бедность, одинаково короткое дыхание. Другое дело, когда писатель располагает ценностным мерилом, — тогда, казалось бы, мельчайший факт может развернуть перед его взором бесконечное богатство общественных и личных определений. И здесь оправдывает себя марксистская истина: релятивизм обедняет, живая диалектика обогащает.
Релятивизм преобладает в идеологии буржуазного упадка, и большой реализм разрушается. Возникает длинный ряд всевозможных литературных «направлений», весьма «передовых» и «радикальных», ставящих себе задачу уничтожить реализм до основания. Каковы бы ни были социальные взгляды и намерения представителей этих «течений», объективно они были помощниками буржуазии в ее войне против реализма. В этом и заключается общественная функция всех упадочно-литературных «школ» от натурализма до сюрреалистов.
Мы считаем очень важной ту истину, что для каждого писателя в отдельности тенденции литературного распада являются не фатумом, а общественно-моральной проблемой. Правда, чем дальше заходит общее идеологическое разложение, том больше трудностей приходится писателю преодолевать, чтобы не подпасть под влияние декаданса и проложить себе путь к подлинному реализму. Ему приходится идти по узкой тропе, среди множества опасностей. Тем больше ценим мы тех писателей, которые и в это неблагоприятное для искусства время сохранили верность реализму.
Общественно-политическое значение реализма в наше время особенно велико. Каждое удавшееся реалистическое произведение является прямым противодействием буржуазной реакции, бесчеловечному фашистскому обскурантству.
Фашизм — смертельный враг всякого действительного знания; ведь настоящая правда для него убийственна. Поэтому фашизм является и смертельным врагом художественного реализма; ведь всякое подлинно-реалистическое изображение человека звучит как гордое разоблачение фашистской бесчеловечности.
Развитие большой реалистической литературы — одна из важнейших задач народного антифашистского фронта. И не случайно все, без исключения, выдающиеся писатели-реалисты стали в первые ряды его борцов.
Но мы полагаем, что и для советских писателей изучение тех литературно-реакционных явлений, против которых приходилось, бороться еще Марксу, представляет не только исторический интерес.
Первый классик социалистического реализма, Максим Горький, стал великим писателем, ведя в течение всей своей сознательной жизни ожесточенную и всестороннюю борьбу против политического, философского и художественного декаданса. Огромная работа Горького проложила путь к социалистическому реализму и сделала, его доступным для всех. Но было бы оппортунистической иллюзией представлять себе дело так, будто теперь, после торжества социализма в нашей стране и после литературных завоеваний Горького, самое общественное бытие автоматически превращает каждого советского писателя в социалистического реалиста.
Товарищ Сталин напоминает о том, что у нас еще есть экономические и идеологические пережитки капитализма, подлежащие ликвидации. Это напоминание имеет прямое отношение к литературе. В ней тоже есть еще такие пережитки, и они могут быть успешно и быстро ликвидированы только при условии сознательной и самостоятельной работы самих писателей. На это указывал и товарищ Молотов, говоря, что в то время как в области политики и экономики решающие битвы уже выиграны, окончательная победа социализма в области культуры еще стоит перед нами как неотложная задача.
Быть может, нам возразят: но должна ли борьба против идеологических пережитков капитализма быть борьбой именно против идеологии декаданса? — Кто в этом сомневается, тот должен хорошенько продумать неоднократные указания Сталина на опасности, связанные с капиталистическим окружением. Это окружение существует также и в идеологическом смысле. Социалистическая литература развивается не в безвоздушном пространстве, и каждый писатель, в особенности молодой, не сложившийся, испытывает в известной мере воздействие чуждых сил. В стране социализма для человека, стоящего на почве социализма, нет непреодолимых препятствий и нет опасностей, которые было бы невозможно отразить; но для того, чтобы им противостоять, надо ясно и определенно понять, с какой стороны грозит опасность и в чем она состоит. Социалистическая действительность предоставляет нашим писателям такие возможности в борьбе против декадентства, о каких только мечтают передовые зарубежные писатели, сделавшие, однако, вопреки всем трудностям, значительные шаги к возрождению реализма. Советская литература в целом твердо идет по реалистическому пути. Но ее рост замедляется, а в отдельных случаях искривляется влияниями, враждебными социализму. Познание этих вредных сил, верное понимание истории их возникновения, их эволюции и общественной роли имеет поэтому первостепенное значение. И в этом мы должны идти за Максимом Горьким, который является для нас образцом не только как художник — подлинный социалистический реалист, но также как учитель, показавший нам те социальные и моральные средства, которыми каждый писатель может бороться с пережитками ядовитой декадентской идеологии в литературе и в жизни.
