У всех на памяти ироническая характеристика Евгения Онегина:
«Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил».
Но пушкинская ирония вызвана, разумеется, не тем обстоятельством, что молодой человек в совершенстве знает французский язык и хорошо танцует, а тем, что это считается вполне достаточным. «Хорошее общество» предъявляло к людям более серьезные требования.
Недоумением напрасно ты смущен:
Гостиная — одно, другое есть салон.
Гостиную найдешь в порядочном трактире,
Гостиную найдешь и на твоей квартире,
Салоны ж созданы для избранных людей.
Начав «выезжать в свет», юный дворянин получал возможность посещать аристократические салоны. Чтобы чувствовать себя в салоне уверенно (а может быть, и блистать!) он должен был овладеть целым рядом навыков.
Характер салона определяли его постоянные посетители; это был определенный, но не точно очерченный круг людей. Каждый салон гордился своими знаменитостями и предоставлял им способную оценить их аудиторию. Кроме того, имели значение просто дружеские и семейные связи хозяев салона. В результате в салоне собирались как люди, связанные общими интересами, литературными и политическими взглядами, так и те, кто не разделял полностью царивших там умонастроений. «Быть принятым» в салоне г-жи N, означало получить определенный социальный статус, но при этом не шла речь о принадлежности к той или другой литературной или политической партии.
В первые десятилетия XIX в. в русской литературе господствуют «домашние» формы поэзии: альбомная лирика, альманахи, составлявшиеся в соответствии с личными вкусами и знакомствами составителя и не предназначенные, в отличие от журналов, завоевывать широкую читательскую аудиторию.
Характерная фигура эпохи — поэт-дилетант, не стремящийся к официальному признанию. «Домашняя» поэзия широко представлена и в творчестве выдающихся поэтов того времени, в том числе и Пушкина: стихи в альбомы, мадригалы, дружеские послания, эпиграммы, шуточные стихи, понятные лишь очень узкому кругу лиц, и прочее.
Согласно традиции, не только профессиональные литературные критики, но и женщины из «хорошего общества» считались арбитрами литературного вкуса и ценительницами «изящного» искусства.
Не удивительно, что занятия и интересы посетителей салонов были так или иначе связаны с литературой. Но какую бы важную роль ни играли в нем поэты и писатели, какое бы внимание ни уделялось литературным проблемам, истинный салон не имел профессиональных или просветительских целей.
Салоны являлись основной формой так называемой светской жизни. Выражение «выезжать в свет» означало посещение балов, гуляний и, конечно, салонов.
Салоны имели обычно твердо фиксированные дни и часы; у Карамзиной принимали каждый вечер, у Елагиной по воскресеньям, у Одоевских по субботам и т. д. Человек, однажды принятый в салоне, мог уже приезжать без приглашения. В разные дни в салоне могло собираться от восьми-десяти человек до нескольких десятков. (Обычай назначать определенный день недели, в который хозяева ждали гостей, в том числе и не приглашенных заранее, существовал и в дворянских семьях.) Имея возможность всякий день посещать салоны, каждый выбирал для постоянных визитов те из них, где собиралось наиболее интересное и приятное ему общество.
В салонах никогда не танцевали (для этого существовали балы) и, как правило, ограничивались очень скромным угощением (кулинарному искусству отдавали должное на званых обедах и ужинах). Чем же занимались в салонах? Слушали музыку, пение, стихи — когда среди гостей присутствовали поэты, певцы или музыканты. Но главное — гости беседовали.
Светская беседа была основным и излюбленным занятием завсегдатаев салонов.
Мемуарная литература сохранила самые противоречивые отзывы о таких беседах. Они превозносятся как самое увлекательное интеллектуальное развлечение, одно из высших достижений цивилизованного общества; и они же высмеиваются как самое пустое занятие, искусство говорить ни о чем. Разумеется, светская беседа, как и любая другая беседа, в большой степени зависела от конкретных собеседников — от их ума, образованности, остроумия и обаяния. Ее характер во многом определялся темой (политическую дискуссию трудно сравнивать с обсуждением новых модных шляпок). Своеобразие светской беседы, очаровывавшее одних и раздражавшее других, состояло в самой манере разговора и — шире — в манере общения. Иначе говоря, чтобы вести светскую беседу, нужно было быть светским человеком…
Как уже говорилось, «светскость» — это, собственно, искусство быть приятным для окружающих.
Истинно светский человек был любезным, снисходительным и непринужденным; он избегал и назидательности, и запальчивости; не утомлял собеседников обстоятельными рассказами и умел найти интересную для них тему.
Эта манера поведения в целом определяла стиль салонного общения. Однако следует отметить и некоторые особые требования к светской беседе.
В салонах могли говорить о чем угодно: о политике, об искусстве, обсуждать светские новости и литературные новинки, даже сплетничать о знаменитостях и общих знакомых (как тогда выражались, «злословить»). При этом разговор должен был интересовать, по возможности, всех присутствующих и не задевать никого из них. Считалось неприличным говорить о своих неприятностях и болезнях, задавать вопросы личного характера. Не принято было стремиться выделиться, казаться оригинальным. (Так вели себя только заправские денди, желавшие не просто нравиться, но поражать, восхищать и возбуждать зависть.) Желательно было уметь развлечь и позабавить гостей, поэтому в свете так ценились острота ума и острота языка (салонным остроумием славились, например, отец и дядя Пушкина — Сергей Львович и Василий Львович). Остроумие, конечно, индивидуальный дар, но в светском общении он оттачивался и культивировался.
Остроты, каламбуры, меткие слова, которыми блистали завсегдатаи салонов, придавали светской беседе пикантность и занимательность.
Прекрасно зная все принятые в обществе правила и условности, светский человек не следовал им с неукоснительностью педанта. Способность легко менять манеру поведения в зависимости от компании и от ситуации рождала своеобразный сплав серьезности и легкомыслия, который создавал особенный шарм светского человека. Характерно, что в салонах гости могли и обсуждать самые серьезные проблемы, и забавляться geux de societe (светскими играми): играть в шарады, буриме, акростихи . (Прелесть jeux de societe невозможно оценить вне особой атмосферы, царившей в дворянских домах и светских салонах). Этот стиль поведения проявлялся и в языке светской беседы, в самой ее интонации. Легко переходя от одной темы к другой, собеседники любили иронизировать над тем, к чему относились вполне серьезно; это был не цинизм, а лишь игра ума, от которой они получали особенное удовольствие.
Характер светской беседы точно описан в восьмой главе «Евгения Онегина»:
……Входят гости.
Вот крупной солью светской злости
Стал оживляться разговор;
Перед хозяйкой легкий вздор
Сверкал без глупого жеманства,
И прерывал его меж тем
Разумный толк без пошлых тем,
Без вечных истин, без педантства,
И не пугал ничьих ушей
Свободной живостью своей.
Нельзя не отметить, что установка на удовольствие прежде всего чревата соскальзыванием отношений в поверхностность и фальшивость. Но и принципиальный отказ от нее грозит превратить человеческое общение в нудное и, в конечном счете, малопродуктивное занятие. Ведь если общение само по себе является высшим удовольствием, то тяга к нему может пересиливать взаимное недоверие и неприязнь людей, исповедующих разные политические взгляды и эстетические доктрины. Так, по свидетельствам очевидцев, в салоне кн. В. Ф. Одоевского собирались люди столь разные по своему общественному положению, роду занятий, возрасту, интересам и взглядам, что удивительно было видеть их всех вместе, любезно и оживленно беседующими. Неизменная ироничность и приветливая снисходительность светских людей не позволяла разгораться враждебным чувствам и предотвращала возможные конфликты.
