218
Читателей, желающих найти уравновешенный, хорошо изложенный обзор философских идей тантризма, отсылаю к TPS (глава «The Religious Ideas: Vajrayana». P. 209 f.). Ценные подробности содержатся в ITB, основывающемся на исследовании неизданных ваджраянских рукописей.
Многие индологи считают, что ваджра была заимствована из эллинистической культуры. Особенно подробно эту точку зрения разрабатывал А. Грюнведель, см: Grьnwedel А. Buddhist Art in India. London, 1901. P. 90 f. Однако можно предположить и связь ваджры с «посохом Брахмы» (брахмадана) индуистских жрецов. С. Леви приводит цитаты из мантраянских рукописей VII–IX вв., обнаруженных в Куче, где этот посох описывается как реальный магический жезл, используемый при колдовстве; на острове Балибрахмадана в действительности представляет собой ваджраподоб- ный жезл (см.:Pott Р. Н. Yoga en Yantra. Leiden, 1946. PI. XV). Примем во внимание еще одну возможность: взаимосвязь грома и гриба, поскольку последний является распространенным фаллическим символом. Как и во многих других странах, в Индии рост грибов, шилиндхра, приписывался грому и молнии. См. на эту тему обстоятельную статью Р. Гордона Вассона (R. Gordon Wasson) в: Antiquity and Survival. Vol. 3. N 1. The Hague, 1960.
Поэтому ваджру также называли мани, «[несокрушимая] драгоценность», которая проникает в цветок лотоса (падма), символизирующий собой вульву. В одном тантрическом тексте говорится: stri-ndriyam са yatha padmam vajram pusendriyam tatha («Праджнопайя-винишчайя-сиддхи», цит. no: ITB, p. 106; также см.: WIL, 2, p. 388). И нет почти никаких сомнений относительно значения неоднократно обсуждавшейся ламаистской молитвенной формулы «От mani padme hum». Поскольку в основе учения Ваджраяны лежит сексуальный мистицизм, не следует удивляться, что формула, в сжатом виде обозначающая и мистический, и плотский сексуальный союз, заняла такое важное место в тибетской религиозной практике.
Подробное описание двойной мандалы см. в моей книге: Siddham, an Essay on the History of Sanskrit Studies in China and Japan. Nagpur, 1955. P. 49 f.
Цит. по С. Bendall, который издал «Субхашита-самфаха»: Subhдsita Samgraha. An Anthology of extraxts from Buddhist works compiled by an unknown author to illustrate the doctrines of scholastic and of mystic (Tantric) Buddhism // Museon, N. S. 4. 1903. P. 375–402; 5. 1904. P. 5–46, 245–274.
См.: PSH, ch. 6: Non-Aryan Influences favouring Saktism. Здесь особо выделены дравидические элементы.
Довольно любопытно, что символ этого самого сокровенного этапа процесса и ныне можно наблюдать на индийских улицах во время представлений заклинателей змей. Первоначально заклинателями змей были йоги-канпхата, посвященные в тайны сексуального мистицизма, которые бродили по стране, зарабатывая на жизнь жонглерством, гаданием по руке и пр. (см. GKY, р. 23). Заставить игрой на флейте подняться свернувшуюся кобру считалось у них вспомогательным средством для поднятия собственной кундалини. Когда йоги заметили, что прохожие проявляют интерес к этому действу и готовы платить, чтобы на него посмотреть, они включили его в свой арсенал трюков. Впоследствии заклинанием змей стали заниматься разные бродячие фокусники и шарлатаны, которые, разумеется, даже не подозревали о изначально мистической цели этого искусства. См.:Pott. Op. cit. P. 31.
В ЕСР, pl. III, воспроизведена буддийская картинка из Бенгалии, которая принадлежит более поздней ваджраянской секте, видимо возникшей под шактийским влиянием, поскольку на ней изображено шесть центров.
Под псевдонимом А. Авалон он опубликовал несколько книг и статей о шакгизме, в том числе и упоминаемые мною SP и SHSH, а кроме того, издал серию «Tantric Texts», благодаря чему многие важные тантрические тексты впервые стали доступны на санскрите, причем иногда сопровождались комментированным переводом. Сэр Джон Вудрофф глубоко изучил этот вопрос и собрал многочисленные ценные сведения. Однако при использовании его материалов следует помнить, что яростная критика, обрушивавшаяся на него с разных сторон, заставила его выступать в роли апологета тантризма, и в результате он был вынужден слишком много внимания уделять возвышенным философским аспектам этой системы, опуская более сомнительные моменты. Кроме того, он встал на позицию традиционных индийских ученых, которые считали, что нас должны интересовать только сами идеи, а их исторические корни и видоизменение имеют лишь второстепенное значение. Пэйн справедливо считает столь безразличное отношение к историческим корням одним из наиболее слабых мест в работах Авалона (PSH, р. 61). Практическое неудобство состоит еще и в том, что ни одна из его книг не имеет хорошего указателя.
У читателя этого обзора буддийского и шактийского мистицизма неизбежно должны возникнуть поразительные параллели с современными психоаналитическими теориями. И действительно, имело бы смысл рассмотреть индийский, китайский и тибетский сексуальный мистицизм с позиций психоанализа. Помимо таких бросающихся в глаза аналогий, как либидо и шакти в смысле всеобщей созидательной энергии, поднятие адептом своей «змеиной силы» можно было бы истолковать как переход границы между индивидуальным сознанием и коллективным бессознательным. Это помогло бы объяснить, почему каждый из проходимых при этом нервных центров является мандалой, магическим кругом с присущими только ему божествами и заклинаниями. При опасном путешествии адепта в подсознательное ему требуется надежная опора, чтобы не поддаться центробежным устремлениям, которые способны разрушить его сознание. Вполне возможно, что посвященные в сексуальный мистицизм начинают в ходе своих экспериментов смутно осознавать ужасы подсознательного и что это понимание возникает благодаря тантрическим божествам типа бхайрава, имеющим ужасающее обличье; едва ли достаточно объяснять формыбхай- рава просто как божеств, защищающих адепта от пагубных внешних влияний. Если считатьбхайрава символическими воплощениями неопределенных форм, которые маячат в неисследованных безднах подсо-знания, то это позволит объяснить и их роль вбардо, промежуточном состоянии между смертью и следующим рождением, подробно описываемом в тибетских текстах (см.: Ewans-Wentz W. Y. The Tibetan Book of the Dead. London, 1960).
Насколько мне известно, единственная попытка в этом направлении была сделана К. Г. Юнгом в его комментарии к «Тайи цзиньхуа цзунчжи», китайскому тексту, перевод которого опубликовал немецкий синолог Рихард Вильгельм (The Secret of the Golden Flower / Transl. and replained by Richard Wilhelm, with a european commentary by C. G. Jung. 1st ed. London, 1931). Хочу обратить особое внимание на замечание Юнга, согласно которому клинический опыт подтверждает, что напоминающие мандалу рисунки помогают пациентам преодолеть их неврозы. К сожалению, использованный им для этого китайский текст совершенно не годится для столь подробного анализа. В сущности, это лишь вторичная подборка выдержек из «Син мин гуйчжи», синкретического философского трактата, составленного в 1622 г. и воспроизведенного в великолепно иллюстрированном ксилографическом издании крупного формата. Но даже и это изначальное сочинение, являющееся попыткой соединить даосскую алхимию с буддийскими и неоконфуцианскими понятиями, не предоставляет достаточно данных, которые бы позволили исследовать китайский сексуальный мистицизм под углом психоанализа. Для этой цели следует обратиться к основополагающим текстам, например к старым «пособиям по сексу» и к сочинениям наподобие «Цань тун ци» Вэй Бо-яна.
1 См.: Maspero Н. Lе Taoisme. Paris, 1950. P. 93.
В ЕСР, 1, р. 101, я поднимал вопрос, почему в этих индийских «сексуальных пособиях» не затрагивается сексуальный мистицизм. Мои дальнейшие изыскания, представленные и в данном Приложении, предлагают простой ответ: в тот момент сексуального мистицизма в Индии просто еще не существовало.
См.: TPS, р. 225, где цитируется статья Линь Ли-гуана (Lin Li-kouang) в «Journal Asiatique» (1935). Переведенная мной фраза по-китайски звучит: цзиньчжэ синью чжэньянь цзяофа цзюйго чунян. Синь относится кцзяофа; такой разрыв часто бывает в китайском языке для поддержания гармонии в предложении.
См.: SM, 1, p. XLXV1I. В WIL, 1, р. 401, высказывается противоположная точка зрения, в основном по той причине, что в буддийских тантрах встречается много шиваистских богов, имен и терминов; но этот довод представляется малоубедительным, поскольку и буддийский, и шактийский тантризм питались из одного источника: дошактийского шиваизма.
