Из многих показаний под присягой, которые были предъявлены Судебной палате, самое необычное оказалось от Эрнста Егера. С тех пор как в 1939 году в Нью-Йорке он бессовестно бросил меня в беде, кроме его лживых заявлений в мой адрес в прессе, Егер никак себя не проявил. И теперь, спустя девять лет, читая его письмо, я недоумевала: как смог он, который ранее, являясь моим партнером, умудрялся использовать мое имя для денежных афер, с такой энергией теперь вступиться за меня? В заявлении, которое Егер прислал в Судебную палату отнюдь не по моей просьбе, он писал:
Голливуд, 28.
1385 Норт-Риджвуд-Плейс.
11 июля 1948 года.
Я, нижеподписавшийся Эрнст Егер, проживающий в Голливуде, клятвенно заявляю под присягой по делу денацификации Лени Рифеншталь-Якоб.
Я знаю госпожу Рифеншталь 20 лет. Будучи главным редактором берлинского «Фильм курир», я имел возможность проследить, как необыкновенно быстро она выросла до одного из самых значительных создателей фильмов в мире. В годы нацистского режима, с 1933 по 1938 год, во время нашей деловой поездки в Америку, между нами сложились довольно близкие отношения, позволившие мне глубже изучить ее личность и творчество, тем более что в то время я так или иначе был связан с производством ее фильмов.
Из-за статей, слишком явно прославляющих Голливуд, опубликованных мною в Германии в 1935 году, меня пожизненно исключили из Имперской палаты. Известие о моем изгнании появилось во многих газетах. Госпожа Рифеншталь приняла близко к сердцу мою вынужденную, на долгие годы, эмиграцию. Она сочувствовала мне не потому, что ожидала какой-то выгоды от написанного мной, а повинуясь исключительно внутреннему протесту. И подобная реакция оказалась характерной для нее, проявившись не только в моем случае, но и во многих других. Можно исписать целые страницы, повествуя о том, как госпожа Рифеншталь побуждала меня выступать в поддержку других литераторов, находившихся в изгнании, помогать им материально. Госпожа Рифеншталь и сама жертвовала на благое дело крупные суммы, хотя в те времена совсем не купалась в деньгах. Перед всем миром я могу доказать ее позицию «за», а не «против» евреев, французов, техников, рабочих, служащих и творческих деятелей различных национальностей — в течение ряда лет я вел дневниковые записи. Не многие знают, что долгое время она поддерживала материально своего врача-еврея. Большинство представителей Третьего рейха неприязненно относились к госпоже Рифеншталь, в первую очередь доктор Геббельс и его окружение, а также «старые члены партии», не видя в ней «проверенного борца», в лучшем случае — замечая честолюбивого художника и личность, не позволявшую собой командовать.
Но поскольку прежде всего Лени — женщина, естественно, разнообразные легенды все время подпитывают общественное мнение. Ее энтузиазм по отношению к кино уникален и позволил достичь ни с чем не сравнимых результатов. В эти дни повсюду в Соединенных Штатах Америки демонстрируется ее «Олимпия» — лучшее доказательство того, что госпожа Рифеншталь всегда создавала прежде всего первоклассный киноматериал, но не пропаганду. Даже фильм «Триумф воли» был показан в 1947 году в Америке, потому что он представляет собой истинное лицо эпохи, которую мы преодолели.
В течение десяти лет я не получал от госпожи Рифеншталь никаких известий. Пишу эти строки спонтанно и от всего сердца. Ее умение творить еще до нацизма доказало, что после победы над ним она станет зрелым художником. Я уверен, что она как никто другой заслуживает всего наилучшего.
Эрнст ЕгерНесколько месяцев спустя Эрнст Егер попытался уже в личном письме объяснить непостижимую для меня метаморфозу в своих мыслях. Он писал: «Страх и сомнения после 1933 года согнули меня, сделали лживым и смущенным, сбитым с толку и хвастливым. Я верю, что теперь наконец смогу искренне высказать то, о чем думаю».
Должна признаться, что вновь дала ему возможность раскаяться, простила его.
Несмотря на реабилитацию и всевозможные разъяснения, ожесточенные преследования не заканчивались. Ни одна из газет даже не упомянула о реабилитирующем обосновании Судебной палаты. Вокруг распространялась все новая ложь. Как я, больная и покинутая почти всеми друзьями, могла защищаться? К тому же у меня совершенно не было средств для существования. Ужасно, но я не могла больше работать по специальности. Хотя мне и не запретили заниматься своей профессией, имя Рифеншталь настолько облили грязью, что никто не отваживался сотрудничать со мной.
Тренкер был не единственным моим врагом, другие, притаившись, выжидали только момента, чтобы причинить мне вред.
Но и в столь трудное время образовывались просветы. Однажды почтальон передал мне в Кёнигсфельде бандероль из Лозанны от МОК, там находился олимпийский диплом — эквивалент золотой олимпийской медали, которой я удостоилась в 1939 году за создание «Олимпии». Следующая хорошая новость пришла из США. Там с большим успехом демонстрировался, как уже писал Эрнст Егер, мой фильм, но почему-то под названием «Короли Олимпии». В прокат его выпустила «Юнайтед артистс».
Изобилие положительных отзывов о «Королях» материальной поддержки мне, однако, не принесло. Между тем я с нетерпением ждала известий из Парижа. Вся моя собственность до сих пор находилась под арестом.
Я решила покинуть Кёнигсфельд, поскольку там чувствовала себя в изоляции от всего мира. Мы с Ханни отправились в Мюнхен, где нас согласилась временно приютить моя бывшая свекровь; мать же пока осталась в Кёнигсфельде.
После того как все мои попытки найти какую-либо должность не увенчались успехом, я решила, чтобы немного подзаработать, заняться продажей вина, воспользовавшись связями Петера. Это оказалось сложнее, чем можно себе представить, — поскольку у нас с Ханни не было никаких средств передвижения, даже велосипеда, мы везде ходили пешком. С собой мы брали только несколько бутылок «на пробу», едва помещавшихся в рюкзаке.
Свою торговую «карьеру» я начала в мюнхенском отеле «Четыре времени года». Для того чтобы остаться неузнанной, надела темные очки и изменила прическу. Однако в тот раз не удалось продать ни одной бутылки. Далее мы с Ханни зашли в фешенебельный ресторан «Хумпельмайер», в котором я недавно так безрассудно потратилась на жареного гуся. Но и здесь удача нам не улыбнулась. Далее в крупных продовольственных магазинах, наконец, было продано несколько бутылок вина. Выручка оказалась настолько мизерной, что я решила тут же раз и навсегда покончить с распространением вина. Но Ханни предложила попробовать еще и торговать за пределами города.
На следующий день на попутном грузовике мы добрались до Штарнберга,[383] где с торговлей нам действительно повезло, и в отелях, и в продуктовых магазинах. Ободренные, мы направились дальше в Вайльгейм, где зашли в харчевню и, ни минуты не колеблясь, проели весь наш заработок. Между тем Ханни наконец тоже поняла, что таким образом мы мало что заработаем. В одной лавке в Мурнау[384] меня в роли торговки вразнос с изумлением узнала хозяйка. Она попросила нас подождать, пока обслужит последних клиентов, затем пригласила на ужин, а когда выяснилось, что нам негде переночевать, предложила остаться у нее. Замечу, что в моей жизни помощь почти всегда приходила со стороны простых людей со скромным достатком.
Утром мы приняли окончательное решение покончить со столь хлопотным торговым делом. Ханни поехала к родителям в Брейзах. А я ненадолго сняла крохотную комнату в Партенкирхене у своего бывшего сотрудника.
Освобожденная от допросов, тюрем и клеветы, я теперь просто отдыхала и набиралась сил. А вид гор еще и пробудил во мне прежнюю страсть — скалолазание. Андерль Хекмайр, с которым я в довоенное время совершила несколько вылазок, выразил готовность вновь стать моим компаньоном. Мы встретились на привале Оберрейнтальхютге. Эти походы, впрочем, окончились полным разочарованием. По прошествии почти 10 лет моя физическая форма оставляла желать лучшего. Первое же восхождение отняло у меня так много сил, что пришлось часто отдыхать, а когда мы вернулись к хижине, я чувствовала себя полностью измотанной.
Естественно, Андерль не обрадовался этому, и однажды утром, проснувшись, я обнаружила, что мой компаньон исчез, не сказав ни слова. Жаль, ведь во время очередного похода в горы ко мне вновь стали возвращаться силы, и только тренировками можно было восстановить прежнюю форму. Пока я обдумывала, следует ли окончательно отказаться от новых попыток, обратила внимание, что какие-то люди наблюдают за спортсменом, пытавшимся залезть на отвесную скалу. Это оказался Мартин Шлислер, тогда еще семнадцатилетний юноша, прославившийся тем, что с риском для жизни преодолевал в одиночку опаснейшие горные маршруты. На сегодняшний день он стал знаменитым телевизионным продюсером, живет в Канаде и делает потрясающие документальные фильмы. А тогда с помощью последних пяти марок мне удалось воспользоваться его услугами в качестве проводника.
