Старинное такое?
Да и не стоит исправлять людей – лучше все равно не будет: «Собаки добрые с двора на двор не рыщут и от добра добра не ищут», – таково мнение Хемницера («Дворовая собака»); или вот мораль другой басни («Дурак и тень»):
Ты счастья ищешь, а не знаешь,
Что ты, гонялся за ним, его теряешь.
Послушайся меня, и ты его найдешь:
Остановись своим желаньем
И будь доволен состояньем,
В котором ты живешь.
Не надо искать свободу, потому что ничего не добьешься и будет еще хуже, – безнадежно думает Хемницер.
В неволе неутешно быть:
Как не стараться Свободу получить?
Да надобно за все, подумав, приниматься,
Чтобы беды большой от малой не нажить.
Собака привязи избавиться хотела,
И привязь стала было рвать;
Не рвется привязь: грызть ее... и переела.
Но тою ж привязью опять,
Которой связаны концы короче стали,
Короче прежнего собаку привязали.
(«Привязанная собака».)
Отсюда и прямое неодобрение революции у Хемницера: см. план басни, в котором говорится:
Дать волю хорошо, да должно знать кому.
И с зверя цепь отнюдь не надобно снимать,
Пока не будешь ты, что обрусел он, знать.
«Так, например, народ, получа, быв в рабстве, волю, как зверь, с цепи сорвался. Народ, не будучи обуздан нравственным чувством добра и зла, как дикий зверь, с цепи сорвется».
И вот к чему он приходит как к выводу: бесцельно менять законы, бесцельно менять и исполнителей законов; приходится надеяться только на воспитание и время («Добрый царь»). За всем этим политическим скептицизмом стоит и философский скептицизм, разочарование в истине:
Мы вечно умствуем, и вечно заблуждаем.
(«Крестьянин с ношею».)
Мы в прихотях своих того не разбираем,
Во вред ли, в пользу ли нам то, чего желаем
(« Праздник деревенский».)
Вся совокупность раздумий Хемницера безнадежна, потому что он не верит в лучшее и презирает настоящее. Только дуракам живется недурно, а умным – плохо. Эта мысль всплывает у него не один раз. И Хемницер не случайно вписывает в свою записную книжку мрачные слова, перефразирующие отрывок из Дидро (из его драмы «Побочный сын»): «Мысль быть отцом часто приходила мне в голову. Но вот размышление, от которого я всегда содрогаюсь, – это боязнь, что я увижу моего сына либо знатным негодяем, либо честным, но несчастным человеком, – вот только два жизненных пути, которые существуют в наш век! Каково же тогда положение отца!» (Перевод с фр.)
Как поэт Хемницер в значительной мере продолжал дело Хераскова. Но от Сумарокова он отошел. Резкость самого стиля сумароковских басен и сатир отпугивает его. Приглушенность, камерность, уравновешенность отрицания, выродившегося в общее недовольство устройством мира и человека, определяет и стилистическую позицию Хемницера. Его басни – не обвинение озлобленного сатирика, как у Сумарокова, а ряд отчеканенных коротких новелл, ясных и законченных по изложению. Характерно, что в качестве источника сюжетов для басен Хемницер больше всего использовал умеренного филистерского немецкого моралиста Геллерта.
Хемницер пишет разговорным, легким языком; но его «просторечие» – сглаженное, смягченное, очищенное дворянским вкусом; его «народность» – условна, хотя все же и просторечие, и использование пословиц, и т.п. открывали пути хотя бы ограниченному языковому реализму.
Критик начала XIX века Мерзляков в общем правильно понял место басен Хемницера в истории развития этого жанра в русской поэзии, сказав о русских баснях: «Сумароков нашел их среди простого, низкого народа; Хемницер привел их в город; Дмитриев отворил им двери в просвещенное, образованное общество, отличающееся вкусом и языком» (1812). Сдержанная простота басен Хемницера, обдуманность каждой детали, сжатость изложения, некоторый эпиграмматизм остроумия – все это открывало путь салонной басне Дмитриева.
Это отличие басен Хемницера от сумароковских видели современники. Кто-то, по-видимому, ценитель манеры Сумарокова или майковского «Елисея», говорил, что стиль басен Хемницера вял. Хемницер ответил, напав в свою очередь на басенный стиль сумароковского типа:
На всех не угодишь: кому что повкуснее,
Кто тонко чувствует, кто чувствует грубее,
Я пред *** конечно виноват,
Что вялым басней он моих находит склад.
Хоть в умной публике их с похвалой читают
И написать еще такие ж поощряют.
*** любит все, чтобы дубиной в лоб,
По нем не говори: слуга, скажи: холоп.
У Хемницера есть эпиграмма:
Что Майков никогда, писав, не упадал,
Ты правду точную сказал.
Я мненья этого об нем всегда держался,
Он сколько ни писал, нигде не возвышался.
Хемницер решился даже написать эпиграмму на Сумарокова (на его трагедию «Семира»), впрочем, незлую; но и врага Сумарокова, В. Петрова, Хемницер отрицает, называя его «несносным педантом».
Басни Хемницера имели значительный успех; в особенности они стали популярны уже в XIX веке, в частности в 1830-х годах. Я.К. Грот, тщательно исследовавший литературное наследство Хемницера, зарегистрировал до 1855 г. 36 изданий его басен, число по тем временам огромное. Из них от 1830 г. до 1842 г. было 22 издания. Примечательно и то, что после 1855 г. вплоть до 1873 г. новых изданий Хемницера не появлялось вовсе. Если в 1830-е годы могли выступать на первый план достоинства языка, простой манеры поэтического рассказа Хемницера, то во время Чернышевского и Добролюбова не могло не отпугивать от него лучшую и многочисленную часть читателей его безнадежное пассивное мировоззрение.
* * *
Масонство в его прошлом и настоящем/Под ред. С. П. Мельгунова, Н.П. Сидорова. М., 1914-1915. Т. I-II.
Л о н г и и о в М. Н. Новиков и московские мартинисты. М., 1867.
Вернадский Г. В. Русское масонство XVIII в. Пг., 1917.
Вернадский Г. В. Н.И. Новиков. Пг., 1918.
Семенников В. П. Раннее издательское общество Н.И. Новикова//Русский Библиофил. V, 1912.
Семенников В. П. Книгоиздательская деятельность Н.И. Новикова. Пг., 1921.
Барсков Я. Л. Переписка московских масонов XVIII в. Пг., 1915.
Боголюбов В. Н.И. Новиков и его время. М., 1916.
Пыпин А. Н. Русское масонство. Пг., 1916.
Гуковский Г. А. Очерки по история русской литературной и общественной мысли в XVIII в. Л., 1938.
Артамонова З. В, Неизданные стихи Н.А. Львова//Лит. Наследство. 1933. № 9-10.
Карамзин и поэты его времени//Малая серия «Библиотеки Поэта». 1936. № 7.
Богданович И.Ф. Соч. Т. I-II. СПб., 1848.
Слонимский А. О языке произведений И.Ф. Богдановича//Филологич. записки. Вып. I-VI, 1903.
Хемницер И. И. Сочинения и письма по подлинн. рукописям с биогр. статьей и примеч. Я.К. Грота. СПб., 1873.
Терновский Н. И.И. Хемницер и язык его басен//Филологич. записки. 1884, № 6.
В 1873 г. (СПб) вышли изданные Академией наук под редакцией Я.К. Грота «Сочинения и письма Хемницера»; это превосходное издание содержит первую и единственную до сих пор научную публикацию всех текстов произведений Хемницера. В нем напечатаны впервые письма Хемницера, его записные книжки и др. Кроме того, в издании дана биография поэта, написанная Гротом, составленные им же обстоятельные примечания к текстам Хемницера и библиографические материалы о нем.
ФОНВИЗИН
В первой главе «Евгения Онегина» говорится о театре:
Волшебный край, там в стары годы,
Сатиры смелой властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы...
Не только властелин «смелой», т.е. независимой, радикальной сатиры, но и «друг свободы»; это Пушкин написал в пору горячей своей приверженности декабристским политическим идеям; понятие «свободы» в его кругу было в это время революционно. Именно Фонвизина писатели декабристского склада считали своим предшественником. Позднее, когда П.А. Вяземский, писатель-либерал, много потрудившийся над изучением и пропагандой Фонвизина', опубликовал впервые его очерк «Разговор у княгини Халдиной», в котором заключалась не только острая сатира на дворянское общество, но и требование подъема политической сознательности русской интеллигенции, – шпион Булгарин поспешил выразить печатно сомнение в принадлежности этого очерка Фонвизину; тогда Пушкин счел необходимым выступить в защиту Фонвизина от искажающих его облик посягательств реакции и ответил Булгарину заметкой, в которой подчеркивал общность установок и манеры «Разговора» с «духом и слогом» Фонвизина.
Пушкину Фонвизин был дорог и как предшественник декабризма, и как предшественник созданного им, Пушкиным, реализма. Глубокая постановка проблемы реалистического изображения человека, возникшая именно на основе обострения борьбы лучшей части русской дворянской интеллигенции с самодержавной тиранией и дикими формами крепостничества, – в этом была главная заслуга Фонвизина, и заслуга поистине великая.
