Илья Голенищев-Кутузов - Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

Не плакальщицей жертвенного Слова
Моей страны родной,
Но вестницей грядущего живого,
Евангельской женой,

Душа моя, пребудь в усталом мире!
Колебля твой покров,
Уже дрожит в предутреннем эфире
Благая весть веков.

Лишь этим Словом всколосятся нивы
И лягут под серпом,
И города восстанут, горделивы,
В просторе голубом,

И мой народ забудет мор и голод,
Презренный страх и стыд –
По наковальне обновленный молот
Свободно зазвучит.

Уже восходит творческое Слово,
Пронзая мертвый слой,
Звездой любви пылающей и новой
Над русскою землей.

Тот, кто увидел предел
Мудрости шаткой,
Тот, кто вполне овладел
Лирою краткой,
Мир не отвергнет – о нет! –
Знающей горькой улыбкой,
Жалостью к людям согрет
Нежной и зыбкой.

Там, где светил предельных чистота,
Тысячелетья – краткие мгновенья.
Как мне понять? В часы уединенья
Во мне звучит могильная плита.

О страшный звук! Печальная чета
Надгробных кипарисов, запах тленья…
Твои давно исчислены мгновенья.
Садись у придорожного куста.

И слушай ночь. Куда спешить? К чему?
В потертую дырявую суму
Сложи надежды. И с мечтою тленной

Усни. И в лабиринте древних снов
Ты повторишь заклятье странных слов:
Во мне пылает полнота вселенной.

Ты оживаешь, Король,
Движешь стихией свободной,
Пресуществленная боль,
Стала душою народной.

В гневе полночной грозы,
В стоне пастушьей свирели,
В тихом сияньи росы,
В осени жертвенном хмеле,

В памяти страшных утрат,
В ярком биении жизни,
Силой заветных преград,
Алою кровью отчизны –

Ты оживаешь. Сердец
Слитное слышу биенье.
Только терновый венец
Духа венчает рожденье.

Рок отступает слепой.
Ритмом надгробных рыданий
Ты вознесен над землей
В пурпуре древних преданий.

О одиночество! Луна сквозь саван туч
И вьюга снежная над узким переулком,
Где шаг твой слышится таким чужим и гулким.
Меж телом и теплом – замок и ржавый ключ.

К чему спешить. И как ты завершил
Вседневный кружный путь: вот дом и вот калитка.
Не разворачивай томительного свитка.
Ты знаешь всё давно. От альф и до могил

Душой измерены земные расстоянья.
А там, на небесах, пронзительней, ясней
Над трехаршинною бесспорной бездной дней
Луны загробное, незрячее сиянье.

Мяукнула кошка на крыше дощатой:
Проснулась, взыграла нечистая сила,
И в чаще заохал леший мохнатый,
И с неба звезда покатилась –
Через пень, пень, пень,
Через лес, лес, лес,
Прямо в ад.

Три меченных накрест забил я дробинки
В ружье и три черные козьи шерстинки,
И кошка упала к ногам моим, воя
И землю когтями кровавыми роя, –
Через пень, пень, пень,
Через лес, лес, лес,
Прямо в ад.

Шесть старух явилось и стали у двери,
Но по имени ведьм я окликнул:
Ты Дарья, ты Марья, Авдотья, Лукерья,
А ты Катерина, и ты Акулина –
Через пень, пень, пень,
Через лес, лес, лес,
Прямо в ад.

И старухи исчезли, как ветер стеная,
В соседней деревне зажглась огневая
Зарница.
И скрипка запела в руках моих дико,
И звуки неслися, лихие, как лихо,
Как по небу красная птица –
Через пень, пень, пень,
Через лес, лес, лес,
Прямо в ад.

Всё быстрей я летел под луною двурогой,
В алой мгле подо мной исчезали дороги,
Ногами скользил по земле обгоревшей,
Смычком я касался звезды побледневшей –
Через пень, пень, пень,
Через лес, лес, лес,
Прямо в ад.

Склонись над книгой – тихие страницы
Раскроются, как дальние дороги.
Уже летят невиданные птицы,
Пасутся белые единороги.

Германские тяжелые тритоны
Плывут по Рейна златоносным водам.
И виноградников пьянеют склоны
Под голубым и неподвижным сводом.

Веселый рейтер, весь литой из стали,
Беспечно скачет по дороге пестрой,
Но знающий скелет, глазницы пяля,
Ему грозит своей косою острой.

Вот собралися молодые ведьмы
Лететь на шабаш в сладострастном страхе.
Крестом цветут рогов оленьих ветви
И на коленях молится Евстафий.

Вот Апокалипсиса всадник мстящий
Земле несет невиданные муки,
Но защищают мир переходящий
Апостолов молитвенные руки.

Над месяцем блаженная Мария
Стопою легкой попирает змея,
И облаков струится литургия,
Над яслями младенца нежно рдея,

И кроткий лев у ног анахорета
Лежит и дремлет под псалмов журчанье,
И в откровении теней и света
Вдали встают, как давние преданья,

Готические города, темницы,
Соборы, площади и римские фонтаны,
По улицам грохочут колесницы
Великолепного Максимильяна

Среди толпы, и музыки, и криков.
И этот мир таит в себе глубоко
Весь этот пир обличий, красок, ликов –
Художника всевидящее око.

Душа еще полна видений.
Ей чудится подземный свод,
И знаки мертвых поколений
Она с волненьем узнает.

Кто ей в скитаниях поможет?
За ней – некрашеный порог.
Уже ее во тьме тревожит
Могильный осторожный бог.

Бормочут тише, глуше маги,
Всё уже страстное кольцо.
И в огненном сияньи влаги
Горит любимое лицо,

И ниспадают покрывала,
И обнажаются миры.
Но всё, что сердце предсказало,
Лишь отсвет роковой игры,

Улыбка сфинкса средь пустыни,
Пути, подвластные судьбе…
О, знанье полное отныне
Тебя во мне, меня в тебе.

Ночных небес томительный избыток,
И вспышки краткие июньских гроз,
И в лепестках поблекших маргариток
Полупризнанье, длительный вопрос,

И влажных губ невнятный жаркий лепет,
И первых капель сбивчивый ответ,
Зарниц далеких неизбежный трепет,
И мрак и свет, и снова мрак и свет.

Чем ты противилась сильней,
Уединяясь безрассудней,
Оберегая скудость дней –
Безлюбые глухие будни,

Тем я упорнее ловил
Твое невольное волненье,
Как пенье голубых светил,
Как волн полночное кипенье.

И легкое движенье плеч,
Стесненных осторожной тканью,
Твоя прерывистая речь,
Досада и полупризнанье –

Всё приближало ясный час,
Когда поблекнут все утраты
И алой кровью свяжет нас
Слепой, пылающий, крылатый.