Мирьян попыталась его поддержать:
— Ты действительно должна подумать. Если Франческо высказывается с подобной определенностью, в этом почти всегда что-то есть. Задержись еще на несколько дней, ты же можешь переговорить со своей матерью по телефону.
Я осталась. На следующее утро господин Вальднер позвонил Мирьян. «Его» меценат назначил мне встречу на пять часов вечера в офисе на улице Барберини, 3. Им оказался профессор Эрнесто Грамацио, австрийский Генеральный консул в Риме. Точно в назначенное время я пришла по указанному адресу.
Меня провели через несколько современно обставленных комнат, в которых работали сотрудники фирмы, и попросили подождать в офисе профессора Грамацио. Здесь стены были увешаны фотографиями знаменитых деятелей искусств и политиков, под всеми фото красовались личные подписи. Я все еще ни на что не надеялась и потому сохраняла спокойствие, несмотря на то что ждала уже более часа.
Вдруг неподалеку послышались голоса, смех, затем синьор Грамацио наконец возник передо мной. Он оживленно поздоровался по-итальянски, потом по-французски и, наконец, по-английски. Выглядел профессор как итальянец из книжки с картинками: крупный, статный мужчина, очень ухоженный и модно одетый, черные густые волосы, большие карие глаза и черты лица римлянина из голливудского фильма. Была бы я юной девушкой, он бы произвел на меня сногсшибательное впечатление.
Глава фирмы извинился за опоздание и начал говорить так много и так быстро, что я едва могла за ним успеть. Все больше Грамацио казался мне актером, нежившимся в лучах славы, но не своей, а других знаменитых личностей. Он показал фотографии Марии Каллас,[402] президента Италии, Анны Маньяни,[403] Росселлини[404] и де Сики.[405] При демонстрации каждого фото хозяин офиса пояснял, когда с ним или с ней встречался и беседовал в последний раз. Но, мне все это было не так уж и важно. На протяжении своего монолога профессор ни одним словом не обмолвился о моей работе, и я порядком рассердилась, что из-за него осталась в Риме. Дождавшись паузы в его речевом потоке, я встала, чтобы попрощаться.
Грамацио удивленно посмотрел на меня:
— Вы же не собираетесь уходить? Я полагал, мы поужинаем в приятном заведении, выпьем по бокалу вина. Мне бы хотелось поподробнее узнать о ваших планах, мой друг Вальднер меня заинтриговал.
Тем же вечером мы оказались в римском ресторане под открытым небом, где беседовали под музыку гитар. Господин Грамацио пригласил на ужин и своего сотрудника, синьора Монти, который хорошо говорил по-немецки. Как оказалось, профессор являлся владельцем фирмы, выполнявшей в Италии заказы на масштабное строительство. Места австрийского Генерального консула он добился только из соображений престижа.
Франческо Вальднер о многом умолчал. Встреча с Грамацио мне, действительно, показалась невероятно судьбоносной. Насколько профессор много болтал в своем офисе, настолько сейчас он являлся отличным слушателем. Я рассказала о содержании своих новых кинопроектов — «Вечной вершины» и фильма-элегии «Танцор из Флоренции», описала проблемы с кинолентами, арестованными во Франции, и трудности политического характера в отношении меня в Германии.
Беседа закончилась очень поздно — мы остались последними посетителями ресторана. Профессор и синьор Монти доставили меня домой. В то время когда мы ехали вверх по улице Аурелия-Антика, Грамацио произнес:
— Мы будем сотрудничать и завтра создадим фирму.
— Завтра? — спросила я ошеломленно.
— Завтра, — сказал Грамацио улыбаясь. — Когда вы придете, все необходимое уже подготовят, жду вас в двенадцать часов.
В замке все спали, но двери оставались открытыми. В темноте пришлось долго искать выключатель. Только теперь дало себя знать опьянение — я выпила за ужином несколько рюмок, а могу вынести спокойно совсем немного алкоголя. К сожалению, я очень плохо ориентируюсь на местности, что мне уже доставляло неприятности при скалолазании. Поэтому здесь путь до своей комнаты, начиная от лестницы, мне пришлось заранее на всякий случай отметить белым мелом. Таким образом, никого не разбудив той ночью, я сама нашла свою постель. До того как погрузиться в сон, перед моим мысленным взором возникли необыкновенные глаза Франческо Вальднера.
На следующее утро я снова отправилась на улицу Барберини, 3. Синьор Грамацио вместе со своим управляющим уже ждали меня. В помещении витало радостное волнение. Грамацио передал мне конверт. В письме из «Народного банка Рима» сообщалось: «Настоящим удостоверяем, что от профессора Эрнесто Уго Грамацио мы получили полномочие предоставить в Ваше распоряжение с 1 мая текущего года сумму в 2 500 000 (два миллиона пятьсот тысяч) лир».
У меня перехватило дыхание. Эта сумма составляла тогда приблизительно 50 000 немецких марок.
Они следили за моей реакцией, но я лишь молча смотрела на них. Тогда Грамацио, рассмеявшись, сказал:
— Синьора Лени, мне доставляет радость передать вам письмо моего банка и пусть эта сумма явится начальным капиталом для создания новой версии «Голубого света». Я счастлив сотрудничать с вами.
Я была покорена.
В офисе нотариуса Олинто де Виты мы с господином Грамацио и нотариусом подписали договор о создании фирмы «Ирис-фильм». Соглашение предусматривало, что после выплаты основного капитала, который поступил из итальянского банка, господин Грамацио и я стали единственными компаньонами этой фирмы с местом ее нахождения в Риме. В задачи фирмы входило производство фильмов, для чего господин Грамацио и предоставил в мое распоряжение десять миллионов лир в качестве начального капитала.
Стремительный темп, предложенный Грамацио, захватил меня полностью. Во всех ситуациях профессор обставлял процесс таким образом, как я не смела и мечтать. Уже на следующий день после визита к нотариусу меня пригласил на встречу режиссер Витторио де Сика. Я восхищалась его фильмами. Он говорил о моих с таким воодушевлением, что заставил сконфузиться. В киноателье «Чинечитта»[406] в небольшом демонстрационном помещении он показал рабочий вариант своего фильма «Умберто Д.», в котором, как и в его «Похитителях велосипедов» и «Чуде Милана», сквозила присущая только ему гениальная интонация. Витторио поинтересовался и моими съемочными планами. Когда он узнал, что с окончания войны мне мешали работать по специальности, его это так задело, что режиссер созвал в ателье своих сотрудников, представил им меня, а затем выступил с пламенным спичем, из которого я, к сожалению, поняла только пару слов. По окончании его речи разразился шквал аплодисментов.
И Росселлини, которому меня представили на следующий день, отнесся ко мне с неподдельной сердечностью, которая, особенно в сравнении с отношением немецких «коллег», глубоко тронула меня. Он знал все мои фильмы, особое впечатление произвел на него «Голубой свет». Росселлини сказал:
— Знаете, мы, итальянцы, в чем-то вам подражали, ибо вы были первой, кто проводил съемки не в киноателье, а на натуре, даже богослужение сняли в церкви.
При таких словах сердце мое учащенно забилось.
Окрыленная, с новыми силами покидала я Рим. Возникла необходимость найти немецкого компаньона для нашей с Грамацио фирмы «Ирис-фильм».
День спустя после отъезда я уже была в Инсбруке, чтобы встретиться с заявленным австрийским правительством доверенным лицом господином Вюртеле. Главным образом мы говорили о моем фильме «Долина», который еще не успели переправить в Австрию. Теперь я планировала заполучить его через фирму «Ирис-фильм». Это явилось бы хорошим началом и дополнительным шансом для успешного продвижения «Красных дьяволов».
Чиновник Земельного правительства Тироля произвел на меня хорошее впечатление. Он уже провел подробные переговоры с министром иностранных дел Австрии Карлом Грубером[407] и заручился поддержкой. Министр надеялся успешно подключить к нашим делам австрийского посла в Париже. Получив положительный ответ из Франции, господин Вюртеле лично взял на себя переправку киноматериала.
Лучше, если бы мне самой удалось поехать в Париж, поскольку господин Вюртеле не владел французским. Но получить визу в эту страну в моем случае было совершенно невозможно. Тут я вспомнила о своем новом компаньоне. Грамацио не только исполнял обязанности австрийского Генерального консула, но и великолепно изъяснялся по-французски. Хотя он и очень занятой человек, но освобождение из-под ареста моих лент для «Ирис-фильма» явилось бы чрезвычайно ценным фактором. Я письменно изложила ему свою просьбу. Совсем скоро по телеграфу пришел ответ: «Готов поехать, чтобы биться за Ваши дела». Лучше и не придумаешь.
