5. Эпоха научно-технической революции, начавшаяся в середине 50-х годов XX в. Если раньше наука обслуживала уже назревшие задачи практики и последняя имела тенденции собственного развития (паровая машина была изобретена до термодинамики, летательные аппараты – до аэродинамики), то научно-техническая революция характеризуется технологическим применением фундаментальных наук (атомные электростанции не могли быть построены до открытия ядерной физики, выход в космос не мог быть реальным даже как попытка без знания и способности получения скоростей преодоления земного притяжения, вмешательство в наследственные процессы было бы невозможным без генетики и пр.). Запад освоил технологическое применение фундаментальных наук, снова превзошел всех и обогнал. Научно-техническая революция стала новой фазой его вызова.
Однако подобно тому как конвейер расчленил производство на операции и сделал индустриальное развитие доступным во всех частях мира, научно-техническая революция сделала возможным применение фундаментального знания, являющегося всеобщим, не имеющим хозяев в мире, повсюду. Свобода как западный принцип привела к продаже лицензий на его применение. Ученые незападных стран – СССР, Китая, Индии, Японии – оказались способными открывать сами новые технологии на уровне применения фундаментальных наук.
6. Новые технологические циклы XXI века, на которые было обращено внимание во введении, расширение количества стран, вступивших в модернизацию, не являющуюся догоняющей, а использующей фактор собственной культуры.
С тех пор как началась эпоха меркантилизма, и до тех пор, пока на основе применения фундаментальных наук не появляются новые центры соперничества в Восточной Азии, Запад остается Западом. Если употребить термин «современное общество», Запад является современным (самым передовым) весь период Нового времени, когда бы мы ни начали его отсчет. По этому поводу существует большая дискуссия – начинать ли отсчет Нового времени с открытия Колумбом Америки (1492 г.), с голландской ли революции 1580 г., с английской революции 1642 г. или с Великой французской революции 1789 г.
Еще менее ясным, чем начало Нового времени, является граница его заката: 1910 г. – начало конвейерного производства, 1917 г. – Октябрьская революция в России, расколовшая мир на две социальные системы, научно-техническая революция, подготовившая переход Запада в постсовременную стадию, крушение коммунизма и биполярного мира.
В зависимости от различий в фиксации начала и конца Нового времени «современное общество» разным исследователям представляется расположенным на разных отрезках исторического времени.
Предельно широкая точка зрения: «современное общество» возникает в период меркантилизма и существует весь промежуток времени, обозначенный выше как 1–5, т. е. включая научно-техническую революцию.
Предельно узкая точка зрения: «современное общество» – это период индустриализма – 3, от Великой французской революции до второй промышленной революции, от Наполеона до Бодлера. Это – франко-центричная трактовка современности.
Промежуточные точки зрения датируют «современное общество» от Голландской (1580) или Английской (1642) революций до второй промышленной или научно-технической революции.
Некоторые исследователи, признающие эпоху как современную, пытаются периодизировать это время. Тогда 1 – меркантилизм описывается как предсовременность; 2–3 – эпоха революций и индустриализм как современность; 4 – научный вызов и массовое общество как поздняя современность; 5 – период научно-технической революции частично как поздняя современность, частично как выход в постсовременность.
Весьма любопытную периодизацию современности предлагает немецкий исследователь П. Вагнер. Он утверждает, что в истории современного общества, современности было два кризиса: 1. с конца XIX века до конца Первой мировой войны; 2. с конца 60-х годов этого столетия до начала нового.
Периодизация строится вокруг этих точек. Исследователь выделяет три эпохи развития современности: 1. Первая либеральная современность – XIX век и до начала XX, когда Запад стоял на позициях либерализма. Далее, с начала XX века до начала Первой мировой войны эта современность вступает в кризис и окончательно гибнет. 2. В 1920-е годы продолжается отказ от либерализма, появляется Вторая организационная современность (организованная социал-демократией и технократией). С 1960-х годов она вступает в кризис, который с наибольшей полнотой выражен постмодернистскими концепциями и настроениями. Этот кризис продолжается до начала XXI в. 3. Ожидается новая либеральная современность, где предполагается ослабление институционализации и большая связь с человеческой деятельностью[47]. Эта последняя не состоялась, вместо нее возникла третья современность, которая обозначена нами как новое Новое время для незападных стран: в модернизацию вступают активно незападные страны, ориентируясь на роль собственных культур в осуществлении модернизации, на появление национальных моделей модернизации как локальных трендов в обшем тренде глобализации[48]. Исчезает представление о единой модели. Выдвигается формула «Культура имеет значение», которая ранее была бы неприемлемой. По мнению большинства исследователей, какие бы различия в истолковании современности ни существовали, общим является признание в качестве важнейшего фактора технологических инноваций, при этом культура влияет на характер их осуществления. По мнению П. Бергера и его соавторов, «базовая проблема, связанная с пониманием современности (т. е. определение этого отрезка истории. – В.Ф.), не отличается от проблем, относящихся к другим периодам истории или феноменам»[49]. Но это мнение уже разделяется не всеми. Всегда будут споры о том, является ли современность неделимым целым, а модернизация – непреклонной судьбой, которой нет альтернативы, или современность является свободно манипулируемым комплексом ингредиентов с бесконечным числом альтернатив[50]. И только значение производственных технологий, индустриализация и выстраивание по технологическому признаку социальной организации и даже параллель между технологическим производством и формированием сознания являются, по Бергеру, необходимым и достаточным признаком современности.
Имеют ли смысл все эти рассуждения, если нет ясности относительно начала и конца существования современного общества в теоретическом значении этого термина? Заметим, что подобной ясности временных границ не существует также в отношении понятия «Запад» и, как было отмечено выше, относительно границ Нового времени. Подвижность этих границ определена неравномерностью развития самого Запада, тем, что разные страны достигали современного состояния в разное время. Вторая причина связана с методологией и ценностными ориентациями исследователей, устанавливающих эти границы. Разные границы, это разные точки зрения на то, что является новым или более совершенным. Общей точкой зрения выступает признание таковым Запада периода раннего индустриализма. Запад сохраняет себя через все изменения. Очевидно, что географически он останется Западом. Но духовно Запад может измениться, т. е. перестать быть самим собой. Напомним, что главным в нем является духовный аспект, определяющий парадигму жизни в западных обществах. Плавающие временные границы «современного общества», в-третьих, отражают опасение, что Запад потеряет значение образца общества, живущего в самом быстром, новом времени и являющегося самым передовым.
Включаясь в эту полемику, мы будем руководствоваться нашей посылкой о главенстве культуры, духовного контекста, который определил Запад как демиургическое начало человечества, творящего здешний «посюсторонний» мир, руководствуясь пафосом свершений.
Базовым для нас является вызов Запада. Именно Запад этого периода, периода его вызова, мы называем «современным обществом» (modern society). Мы готовы вместе с другими исследователями называть 1 – эпоху меркантилизма – предсовременностью, 2 – периодом революций, 3 – периодом индустриализма – современностью, 4 – переходом к массовому производству и большую часть 5 – временем научно-технической революции – поздней современностью. Постсовременность стартует в качестве кризиса второго модерна где-то в конце этого последнего этапа с появлением новых центров развития в Восточной Азии, способных бросить вызов «самому» Западу. Она является сознанием кризиса 1960–1990-х годов, когда вера в продолжение современности ослабевает[51]. Соответственно, процесс модернизации сохраняет значение перехода от традиционного общества к современному (во всех его фазах и разновидностях). Этот переход, начинаясь с духовных переориентаций, в корне меняет основные социальные, экономические и политические характеристики общества. Это – переход от доминирования традиций к господству инноваций, от религиозной, мифологической и авторитарной легитимации активности к светскому, рациональному обоснованию деятельности, от авторитаризма к демократии, от вещного богатства к капиталу, от производства ради сегодняшних нужд к расширенному воспроизводству, от непроизводительного труда к производительному, от ценностной рациональности к целерациональности, от мировоззренческого знания к науке и технологии, от медленного течения естественной эволюции к ускоренному развитию и мобилизации ресурсов, от этничности к национальным государствам, от деревенских форм жизни к городским, от аморфных социальных образований к четко выраженным институтам образования, коммерции, медицины, управления, к индустриальному развитию, массовому образованию и связи всех частей земли.
