Соды и трав для приправы пошел мне купить на базаре,
Соли принес! А верзила – тринадцать локтей вышиною!
Горго.
То не у нас. Диоклид мой – деньгам перевод, да и только:
Взял он овчинок пяток за семь драхм – словно шкуры собачьи
Или обрывки мешков. Сколько же будет над ними работы!
Плащ ты теперь надевай поскорей и с пряжками платье,
Вместе пойдем мы с тобой в палаты царя Птолемея,
Праздник Адониса там. Говорят, что по воле царицы
Все там разубрано пышно.
Праксиноя.
Ну да, у богатых – богато!
Горго.
Все, что увидишь, о том перескажешь тому, кто не видел.
Время, пожалуй, идти.
Праксиноя.
Кто без дела, всегда ему праздник…
Боги, какая толпа!
Ах, когда бы и как протесниться
Нам через весь этот ужас! Без счета – ну впрямь муравейник!
Много ты сделал добра, Птолемей, с той поры, как родитель
Твой меж богами живет. Никакой негодяй не пугает
Путника мирного нынче по скверной привычке египтян.
Прежде ж недобрые шутки обманщики здесь учиняли;
Все на один были лад – негодяи, нахалы, прохвосты.
Что же нам делать, Горго, дорогая? Смотри, перед нами
Конницы царской отряд. Любезный, меня ты раздавишь!
Рыжий-то конь – на дыбы! Погляди, что за дикий!
Эвноя!
Словно дворняжка смела! Не бежишь? Он же конюха топчет.
Как же я рада, что дома спокойно малютка остался!
Горго.
Праксиноя, взгляни на толпу у ворот.
Праксиноя.
Глазам не поверю. Горго, возьми меня за руку, ты же, Эвноя,
Держись за Эвтихию. Крепче держись, не то
Потеряем в толпе мы друг друга.
Все в едином потоке стремятся, все рвутся вовнутрь!
Рядом быть постарайся, Эвноя. Позор-то какой мне -
Мое летнее платье разорвали надвое! Послушай, любезный,
Ты не мог бы быть чуть осторожней. Взгляни на работу свою.
Первый мужчина.
Не моя в том вина, здесь должны быть мы все осторожны.
Праксиноя.
Что за давка! Мы словно бы свиньи у пойла.
Мужчина.
Так держать! И мы будем там, дай только срок.
Праксиноя.
Как я вам благодарна, любезный, за вашу заботу.
Это так мило, что вы проявляете столько вниманья.
Ох, Эвноя в беде! Растолкай же их! Так!
Наконец-то!
«Все в сборе», – молвил жених и двери закрыл.
Горго.
Праксиноя, иди сюда. Прежде взгляни
На вышивку тонкую эту. Подумаешь, что для богов
Были сделаны эти одежды.
Праксиноя.
О, защитница наша Афина! Кропотливые руки каких мастеров
Изготовили их, что за дивный художник -
Автор этих картин, столь изящной работы?
Они словно живые, вот-вот шевельнуться:
Живые, ей-богу, не нитью расшитые лица.
Дань таланту людскому. Взгляни на него -
Восхитительный юноша, что лежит на серебряном ложе,
Едва пробивается нежный пушок на лице.
Ты троекратно любим, наш Адонис.
Даже в Аиде ты троекратно любим.
Второй мужчина.
Замолчите вы, женщины,
Хватит вам охать да ахать,
Воркуя как голуби в поле. Всякую гласную
Вы исковеркали с вашим никчемным акцентом.
Праксиноя.
Откуда он будет?
Тебе что за дело, что мы говорим на дорийском?
Ты будешь рабам своим рот затыкать, а не нам!
Ты думал, что будут послушно
Внимать тебе сиракузянки? К тому же
Мы коринфянки, как был Беллерофон.
Мы говорим на языке Пелопоннеса.
А говорить вольны дорийцы на дорийском,
Полагаю…
Затем их перепалку прерывает певица, которая поет гимн, призывая Афродиту оплакивать Адониса. Певица обещает, что он будет снова возвращаться каждый год с наступлением весны, тем самым как бы воплощая собой бессмертие. Пьеса заканчивается тем, что обе женщины выражают согласие вновь прийти на праздник в следующем году…
Это уже вершина грекоязычной литературы, и она проделала к этой вершине свой эволюционный путь. К сожалению, объем книги не позволяет нам процитировать, хотя бы понемногу, всех византийских и итальянских писателей X–XIV веков; даже упомянуть их всех было бы затруднительно. Поэтому поищем подтверждения нашей версии истории у самих литературоведов. Хоть они и остаются поныне в плену традиционных исторических представлений, но все же, как люди умные и эрудированные, параллели между временами, выраженные в творчестве писателей, видят. Что же они видят?
Цитируем по Истории всемирной литературы.
Об Альберике, монахе из Монтекассино (XI век, линия № 7 «византийской» волны):
«Он приводит примеры «стилистического совершенства» из Цицерона, Теренция, Вергилия, Горация, Лукана и Саллюстия… он более походит на гуманиста XV столетия, чем на средневекового отшельника». Это, напоминаем, мнение литературоведа.
О Боэтии (ок. 480–524, линиb № 5–6):
«Во всей своей деятельности… Боэтий ближе к средневековым эрудитам, чем к античным мыслителям». VI век – это закат античности, а не рассвет средневековья. До XIII века «средневековых эрудитов» оставалось семь столетий. А он – «ближе»!
О Романе Сладкопевце (конец V век – после 555 года):
«В открытии рифмы византийской поэзии принадлежит приоритет перед западной, латинской. Позднее, однако, византийская поэзия не знала столь последовательного пользования рифмой (как у Романа) вплоть до эпохи Четвертого Крестового похода (XIII в.), когда мода на рифму шла уже с Запада».
О Флавии Клавдии Юлиане (332–363):
«… Все прошлое греческой культуры от Гомера до Ливания, от Гераклита до Ямвлиха одинаково ему (Юлиану «Отступнику») дорого, и он силится во всей полноте воскресить его в собственных произведениях. Мы встречаем у него… сатирические сочинения в манере Лукиана – диалог «Цезари», где зло осмеян «равноапостольный» Константин Великий…»
Вот какие персонажи встречаются у Юлиана, линия № 5:
Константин Великий (ок. 285–337), линия № 5.
Гомер (XII или VII до н. э.), линия № 4.
Ливаний (314– ок. 393), линия № 5.
Гераклит (544/40 – ?), линия № 3.
Ямвлих (ок. 250 – ок. 330), линия № 5.
Лукиан (ум. 312), линия № 5.
Все, за исключением Гомера и Гераклита, современники Юлиана. Отчего же литературовед пишет, что он «силится их воскресить»? Да оттого, что литературоведение пользуется неверной хронологией, вместо того чтобы указывать историкам, как им строить историю.
О египтянине Ноине (V век):
«От его сочинений дошли огромные по объему (сорок восемь книг – как «Илиада» и «Одиссея», вместе взятые) поэма «Деяния Диониса» и гекзаметрические переложения «Евангелия от Иоанна». По материалу эти сочинения контрастируют друг с другом: в поэме господствует языческая мифология, в переложении – христианская мистика. Но стилистически они вполне однородны».
О Юстиниане (482 или 483–565):
«Ситуация была противоречивой до гротеска: Юстиниан преследовал отступления от церковной идеологии (на его царствование приходится ряд процессов против язычников… и разгон неоплатонической Афинской школы), однако в литературе поощрял тот язык форм, который был заимствован у языческой классики…»
«… Для византийской литературы в некоторые эпохи (например в эпоху Юстиниана) чрезвычайно характерны жанры, унаследованные от античности (эротическая эпиграмма, светская историография и т. п.); в этих жанрах заняты представители мирской образованности…»
Итак, мы убедились, что литературоведы, изучая творчество писателей 2-го трака нашей синусоиды, сами обнаружили (пусть даже и не догадываясь об этом), что объекты их изучения в творчестве своем опирались на авторов 3-го трака по тем же линиям веков. В предыдущих главах вы видели, что и авторы реальной истории (1-го трака) поступают сходным образом. Вот еще примеры.
В XIII веке Чино да Пистойя (1270–1337) «упоминает произведения Саллюстия, которого он назвал повелителем историков, Цицерона, Вергилия, Овидия, Сенеки, Ювенала, Кассиодора и Боэтия».
Вот у кого бы найти упоминания не «древних писателей», а авторов XI–XII веков: Дамиани, Пьера Абеляра и других! Да вряд ли это возможно. Парадоксально, но факт! Не найдем мы у авторов XIII века ссылок на авторскую литературу XII, а только фольклорные сюжеты «Древнего Рима». Реальный XII, да и XIII век тоже еще не знали фамилий (а в Византии обходились без них и позже), потому мы и утверждаем уверенно, что «абеляры» принадлежат XIV–XV векам.
Например автором «Золотой легенды» (XIII век) был Якопо из Варацце. Это литературоведы присвоили ему имя Якопо Ворагин!
«Гуманисты Возрождения, в частности испанский эрудит Х. – Л. Вивес, говорили, что «Золотая легенда» – беспорядочное собрание произвольно объединенных рассказов. Имя автора в ранних рукописях обычно не упоминается».
По этой-то причине имена авторов XII века (Исайя, Гомер, Гесиод), ставшие известными с XIII века, остались полулегендарными. Но нам надо еще учитывать, что «подделыватели старины» умели подражать стилистике избранной эпохи во всем. Даже в выборе псевдонимов для себя. И чтобы «выловить» теперь стилистические подделки, наша синусоида незаменима. Приведем пример. Гвидо из Пизы, вместе с его творениями, датируют XII веком. Фамилии у него нет. О нем сообщается следующее:
