Итак, исключив тяготеющие к эпизоду «лес Моруа» испытания, выпавшие на долю любовников, мы приходим к следующей схеме:
В этой схеме также видна симметрия и параллелизм эпизодов. Рассмотрим симметричные пары.
История любви Ривалена и Бланшефлер – это, конечно, и параллель любви героев, и антитеза ей. Параллель потому, что и она печальна, и она оканчивается трагически. Антитеза же в том смысле, что любовь эта не знает препятствий. Но параллелизма здесь больше, чем антитетичности. Любовь Ривалена и Бланшефлер – это предсказание любви Тристана и Изольды и ее трагического конца. Таким образом, это символ. Чудо с деревьями – тоже символ, символ соединения в смерти и посмертного (лишь) счастия. Но также – символ неодолимой силы любви. Эти два симметричных эпизода обрамляют легенду, это ее начало и ее финал.
Симметрия-противопоставление рождения и смерти также очевидны. Поэтому перейдем к следующей параллельной паре. О значении плавания с норвежскими купцами мы уже говорили. Это первое вмешательство моря в судьбу Тристана. Возвращение корабля Каэрдина, везущего Изольду, – это последнее его вмешательство. В обоих симметричных эпизодах море сначала очень бурное, тревожное, угрожающее, оно долго носит корабли по своим волнам. Оно как бы колеблется, не может сразу прийти к решению и треплет, и качает несчастные корабли. Ибо когда буря стихнет, в судьбе героя наступит решительный перелом.
Победа над герцогом Морганом – это первый подвиг Тристана, открывающий череду его рыцарских свершений. Вполне закономерно ему симметричен последний бой героя, когда он получает смертельную рану.
Бою с Морхольтом симметрична схватка героя с рыцарями короля Марка. В первом случае Тристан сражается за Корнуэльс и против Ирландии (то есть, против Изольды), во втором – за Ирландию (то есть, за Изольду) и против Корнуэльса.
Первому плаванию в Ирландию и знакомству с Изольдой соответствует последнее свидание с королевой. Характерно, что и в том и в другом случае Тристан предстает перед Изольдой переодетым, в чужом обличье: в первом случае он выдает себя за жонглера, во втором – прикидывается нищим. Обе встречи связаны с большим риском: в первой в Тристане могут узнать убийцу Морхольта, во второй – в смиренном нищем могут распознать Тристана, навсегда изгнанного из королевского дворца.
В результате победы над драконом Тристан получает Изольду. Но эта «добыча» мнима, так как он просит руки девушки не для себя, а для своего дяди. Таким образом, его «владение» Изольдой в данном случае чисто номинально. В симметричном эпизоде Тристан одерживает победу над великаном. Каков результат этой победы? Герой отстраивает роскошный грот, где находится изображение его возлюбленной. Он как бы снова получает Изольду и опять-таки фиктивно: он владеет не возлюбленной, а лишь ее изображением.
Что может быть симметричным такому важному эпизоду, как узнавание ирландской принцессой в Тристане убийцы ее дяди? Следует заметить, что в этот момент юноша подлинно завоевывает Изольду, завоевывает не в поединке, а в ее собственном сердце. Совершенно несомненно, что девушка опускает меч, занесенный над головой героя, повинуясь не доводам разума, но велению сердца. Этому эпизоду симметрична сцена, где Изольда узнает об «измене» возлюбленного, и это было пошатнуло ее любовь. Она, конечно, не может разлюбить Тристана, но долго не может простить ему этой измены, пусть и мнимой.
Любовный напиток закрепляет любовь молодых людей, так сказать, материально. Этому эпизоду симметрична женитьба Тристана на Изольде Белорукой. Этой женитьбой герой пытается освободиться от своей любви. Это акт отказа от Изольды, попытка преодолеть силу приворотного зелья.
Наконец, последняя симметричная пара. Корабль с Тристаном, молодой ирландской принцессой и их спутниками приплывает в Корнуэльс. Юноша вручает королю свою добычу. Марк сочетается браком с Изольдой. Тристан отказывается от возлюбленной, но отказ этот мнимый: уже в первую брачную ночь, пока обманутый Марк лежит с Бранжьеной, Тристан заключает в объятия свою ирландку. В симметричном эпизоде Тристан тоже отказывается от Изольды, уходя в добровольное изгнание. И этот отказ тоже мнимый: герой продолжает любить королеву и затем не раз тайком встречается с ней.
Это стремление к симметрии эпизодов характерно для нашей легенды в целом. Можно было бы насчитать больше симметричных пар. Но из-за того, что мы имеем дело с рядом версий, в которых последовательность эпизодов не строго идентична, их затруднительно расположить на схеме. Да у произведения XII в. и не могло быть столь последовательной и мелочной симметрии; она могла бы быть плодом лишь изощренного умельца, скажем, эпохи барокко или поздней готики, но никак не ранее. В числе таких не вполне симметричных (но несомненно параллельных) эпизодов можно назвать сватание к Изольде сенешаля ирландского короля (сенешаль, как известно, выдает себя за победителя дракона) и ухаживание за корнуэльской королевой Кариадо.
Как видим, параллельные эпизоды не только симметричны. Они складываются в последовательную цепь оппозиций – рождения и смерти, первого и последнего боя, первой и последней встречи и т. д. Полезно отметить, что обе эти части – восходящая и нисходящая – развития сюжета и судьбы героя подчинены влиянию моря.
Иное – в срединной части, целиком посвященной любви протагонистов. Здесь царит иная стихия, безбрежная, изменчивая и неуловимая, как море, но менее тревожная и угрожающая. Это лес. Образу леса в средневековом романе можно было бы посвятить специальное исследование. Это отразило реальное положение вещей: лес в Средние века был наиболее привычной, обыденной обстановкой, в которой жили люди той эпохи, стихией, одновременно привлекавшей и пугавшей. Поэтому, как справедливо заметил А. Я. Гуревич, в эту эпоху «лесной ландшафт присутствует в народном сознании, в фольклоре, в воображении поэтов»[106].
Лес в судьбе Тристана играет особую роль. Он всегда герою дружественен. Здесь он охотится, прячется от врагов, подстерегает баронов-предателей, здесь проводит три трудных и суровых, но прекрасных года с возлюбленной. Лес, при всей своей бескрайности и аморфности, символизирует некоторую надежную стабильность. По крайней мере для Тристана. Поэтому-то наш герой столь часто и столь охотно скрывается под сенью леса. Недаром он знает повадки лесных обитателей, распознает след зверя, подражает голосам птиц и вообще чувствует себя здесь как дома.
Но в этой срединной, «лесной» части легенды перед нами несколько иной Тристан. Поведение его непоследовательно, противоречиво, лишено логики. Все это дало основание Дени де Ружмону говорить о «загадках»[107] в характере героя и строить свою концепцию легенды во многом на анализе этих загадок.
Прежде чем обратиться к этой серии непоследовательностей, полезно отметить, что легенда о Тристане – это история взаимоотношений героя с целым рядом персонажей. Их много, этих действующих лиц, сталкивающихся с Тристаном, они плотно заполняют повествование. Здесь есть непримиримые враги, вроде карлика Фросина, трех баронов-предателей, Андрета, есть верные друзья – Горвенал, Динас из Лидана, Перинис, Каэрдин и т. д. Но речь сейчас не о них. Во взаимоотношениях лишь с тремя персонажами раскрывается характер Тристана и, собственно, реализуется легенда. Это король Марк, Изольда Белокурая и Изольда Белорукая.
Король Марк – дядя Тристана. Но не этим определяются их отношения. Дени де Ружмон так излагает содержание легенды: «Тристан родится в горести. Отец его только что скончался, его мать Бланшефлер умирает, родив сына. Отсюда – имя героя, мрачный колорит, окрашивающий его жизнь, низкое грозовое небо, нависающее над легендой. Король Корнуэльса Марк, брат Бланшефлер, берет сироту к своему двору и воспитывает его»[108]. Непонятно, из какой версии извлек исследователь этот вариант. Марк нигде не воспитывает Тристана. Это очень важно. Приверженность героя к королю Марку не выработана многими годами близкого общения. Таким образом, приверженность эта – плод обдуманного решения, пусть и пришедшего внезапно, как наитие свыше. М. Казенав видел в этой приверженности нечто мистическое: «Когда, – писал критик, – после того, как он отвоевал наследство отца, герой решает стать вассалом Марка, низвести себя до уровня его баронов и подданных, мы должны думать, что отныне речь идет об особой связи, о мистической зависимости, а не об обычной феодальной верности»[109]. М. Казенав совершенно прав, когда отрицает чисто «феодальный» характер отношений Тристана и Марка. Совершенно очевидно, что это отношения не вассала и сюзерена. Это и не родственные или не вполне родственные отношения. Тристан называет Марка чаще не «дядей», а «отцом», и король Корнуэльса относится к племяннику совсем не как к обычному родственнику (Андрет – тоже племянник Марка, но взаимоотношения их совсем иные). Мы не склонны видеть в этой взаимной приверженности что-то сверхъестественное и мистическое. Но это несомненно любовь, а в ней всегда есть что-то необъяснимое, внелогическое.
