Свою мечту — быть в Павлышской школе — я исполнил только через 40 лет — в марте 2009 года. Я там почувствовал, как бьётся сердце Василия Александровича; вся школа с её милыми учителями и воспитателями пропитана Любовью, которой так щедро делился Василий Александрович и воспитывал в учениках и своих коллегах. Я не видел там ничего, что было бы сотворено, сделано, построено без Любви. Я увидел очень многое. В школе дышалось ароматом Любви, Добра, Искренности, Преданности. Я стоял перед маленьким крыльцом старинного школьного здания и воображал, как рано утром он стоит у крыльца и принимает каждого Ребёнка, принимает своих коллег, каждому улыбается, каждому дарит своё слово. А когда я оказался в его малюсеньком кабинете, вот тогда я ещё раз пережил свою радость, у которой нет конца.
Я вообразил: вот сидит он рано утром (может быть, поздно вечером) у своего рабочего стола, за которым он писал свои педагогические шедевры, слева от него лежит газета «Комсомольская правда», в которой он только что дочитал мою статью; из пачки достаёт экземпляр книги «Сердце отдаю детям» (пачки привезли, может быть, сегодня, может быть, вчера), вскрывает её и своим неповторимым прямым бисерным почерком пишет на внутренней обложке:
«Уважаемому товарищу Ш.Амонашвили
в знак большого уважения.
В.Сухомлинский.
Павлыш, сентябрь, 1969 г.».
Но этим не довольствуется. Берёт лист бумаги и пишет:
«Уважаемый товарищ Амонашвили!
Сердечное спасибо Вам за то, что в своей статье, опубликованной в „Комсомольской правде“, Вы сказали доброе слово о моих трудах.
Высылаю Вам книгу, в которой раскрываются идеи, одобряемые Вами.
Как хотелось бы мне, чтобы эта книга была прочитана моими грузинскими друзьями.
С глубоким уважением—
В. Сухомлинский.
Сердечный привет коллегам— всем Вашим товарищам.
11.09.69».
Перечитывает письмо. Достаёт бумагу для шпалер, отрезает часть и аккуратно заворачивает в неё книгу. Склеивает. А сверху своей же рукой пишет:
«Заказная бандероль
г. Тбилиси
Грузинский научно-исследовательский
институт педагогических наук
им. Я.Гогебашвили
Старшему научному сотруднику
Ш.Амонашвили
УССР, Кировоградская область
Павлышская средняя школа
Сухомлинский В.А.»
Далее я воображаю, как входит к нему помощник, и он просит его отправить бандероль немедленно.
И эта радость спешит ко мне.
Я получаю книгу от Василия Александровича как Высшую Педагогическую Награду.
Приходят ко мне коллеги, учителя.
— Это правда, что сам Сухомлинский прислал тебе книгу?
— Правда… правда… — показываю книгу, письмо.
Просят дать почитать. Читайте, читайте! Сам читаю и перечитываю. Книга быстро потрепалась, но вижу — она тоже радуется вместе со мной.
В предисловии Василий Александрович пишет:
«Что самое главное было в моей жизни?
Без раздумий отвечаю: любовь к детям».
А теперь спросите меня тоже, что было самым главным в моей жизни, отвечу то же самое.
И вот что ещё пишет он в предисловии, какой устанавливает закон нам всем:
«Имея доступ в сказочный дворец, имя которому — Детство, я всегда считал необходимым стать в какой-то мере Ребёнком. Только при этом условии дети не будут смотреть на вас, как на человека, случайно проникшего за ворота их сказочного мира, как на сторожа, охраняющего этот мир, сторожа, которому безразлично, что делается внутри этого мира».
Академик Григорий Давидович Глейзер, составитель тома Сухомлинского в серии «Антологии гуманной педагогики» предполагает, что творчество Василия Александровича Сухомлинского имеет глубокие христианские корни. Воспользуюсь его догадками:
«Учитель! Какая наибольшая заповедь в законе?
Иисус сказал ему: „Возлюби Господа твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим“.
Сия есть первая и наибольшая заповедь.
Вторая же подобная ей: „Возлюби ближнего своего, как самого себя“.
На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки».
А теперь спросим у Учителя земного, Василия Александровича Сухомлинского: «Учитель, какая наибольшая заповедь мира образования?»
Он нам скажет:
«Возлюби Ребёнка.
Возлюби его сильнее, чем самого себя.
Уверуй, что Ребёнок чище, лучше, честнее, талантливее тебя.
Всего себя отдавай детям.
И только тогда ты сможешь именоваться Учителем».
Вот такая любовь к детям.
Я любил детей, но научился их любить от Василия Александровича Сухомлинского.
Жизнь как Любовь. И смерть как Любовь
О Корчаке я был наслышан ещё в 60-х годах, но, к стыду своему, его произведений не читал. К нему меня направил Василий Александрович. В книге, которую он мне прислал, я вычитал следующее:
«Януш Корчак, человек необыкновенной нравственной красоты… Когда я вскоре после войны узнал о героическом подвиге Януша Корчака, его слова стали для меня заветом на всю жизнь. Януш Корчак был воспитателем сиротского дома в варшавском гетто. Гитлеровцы обрекли несчастных детей на гибель в печах Треблинки. Когда Янушу Корчаку предложили выбрать жизнь без детей или смерть с детьми, он без колебаний и сомнений выбрал смерть. „Господин Гольдшмит, — сказал ему гестаповец, — мы знаем вас как хорошего врача, вам не обязательно идти в Треблинку“. — „Я не торгую совестью“, — ответил Януш Корчак. Герой пошёл на смерть вместе с ребятами, успокаивал их, заботясь, чтобы в сердца малышей не проник ужас ожидания смерти. Жизнь Януша Корчака, его подвиг изумительной нравственной силы и чистоты явились для меня вдохновением. Я понял: чтобы стать настоящим воспитателем детей, надо отдать им своё сердце».
Я сразу собрал все (что было возможно) издания книг Корчака и о Корчаке. Из Польши привезли мне фотоальбом о Корчаке и его Доме сирот, несколько книг на польском языке. Всего этого было мало, но тем не менее помогло мне углубиться в понимание Любви к детям. Я с чувством восхищения, иногда со слезами на глазах читал истории о Корчаке и его чудные книги о детях и для детей. Каждое слово Педагога, в котором жил ещё не свершившийся подвиг, я принимал с трепетом как адресованное лично мне. Каждое слово было пропитано духом героя и воодушевляло меня. Я спешил к детям — к маленьким, старшим, общался с ними, проводил уроки и постоянно упражнялся в проявлении любви к ним по Корчаку, по Сухомлинскому. Я тогда многое приобрёл, многому научился. Как студент, конспектировал наставления Корчака и старался по ним жить. Хотя моя природа и моё сознание принимали от него всё безоговорочно, тем не менее, я понял, как трудно ходить по узким тропинкам к сердцу Ребёнка. А узкая тропинка — это Педагогическая, Учительская Любовь.
Вот какие законы расставил на ней Януш Корчак для неопытного молодого воспитателя:
— Будь самим собой, ищи собственный путь.
— Познай себя прежде, чем захочешь познать детей.
— Прежде, чем наметить круг прав и обязанностей, отдай себе отчёт в том, на что ты способен.
— Ты сам — тот Ребёнок, которого должен раньше, чем других, воспитать, научить.
Тут следуют мудрые пояснения. Одна из грубейших ошибок, говорит Корчак, считать, что педагогика является наукой о Ребёнке, а не о человеке. И вот какой изумительной логикой он это доказывает:
«Вспыльчивый Ребёнок, не помня себя, ударил; взрослый, не помня себя, убил. У простодушного Ребёнка выманили игрушку; у взрослого — подпись на векселе. Легкомысленный Ребёнок за десятку, данную ему на тетрадь, купил конфет; взрослый проиграл в карты всё своё состояние».
Из этого следует вывод, о котором мир до сих пор не знал, и он должен изменить наше сознание, наше отношение к детям и к самому себе:
«Детей нет — есть люди, но с иным масштабом понятий, иным запасом опыта, иными впечатлениями, иной игрой чувств».
Корчак наставляет:
— Будь самим собой и присматривайся к детям тогда, когда они могут быть самими собой.
— Присматривайся, но не предъявляй требования.
Следует пояснение:
«Тебе не заставить живого, задорного Ребёнка стать сосредоточенным и тихим; недоверчивый и угрюмый не сделается общительным и откровенным; самолюбивый и совестливый не станет кротким и покорным… Если ты не обладаешь внушительной осанкой и здоровыми лёгкими, то напрасно будешь призывать галдящих к порядку».
