На следующий день прибыли обещанные губернатором грузовики. Я удивилась, что на таких новеньких машинах никого, кроме водителей, не было. Только позже, когда я услышала про революцию, разразившуюся в Южном Судане спустя несколько месяцев после моего визита, до меня дошло, что машины, ехавшие тогда в Джубу, должно быть, принадлежали военному ведомству. Вероятно, поездка губернатора к эфиопской границе была разведывательной, и я, сама того не зная, в ней участвовала.
На одной из этих машин я покинула Бор. Мы хотели попасть на последний паром, отъезжавший на Джубу в пять часов вечера. Улица еще не высохла, и приходилось неоднократно переезжать огромные лужи с водой.
Внезапно я увидела, как из кустов выходят три воина-динка — изящные высокие фигуры с копьями и традиционными широкими поясами, украшенными жемчугом. В таком виде их видели редко. Я попросила водителя остановиться, что он и сделал, но крайне неохотно. Тогда я еще ничего не знала о напряженных отношениях между жителями севера и юга Судана, постоянно приводивших к восстаниям в южной части страны. Думая только о том, что это единственная возможность сфотографировать такую редкую группу, я выпрыгнула с «лейкой» из машины. Неуверенно двинувшись к трем туземцам, замерла в нескольких метрах от них. Динка тоже. Но как только я продемонстрировала свою камеру, они сразу же все поняли. Самый высокий из них подошел ко мне и показал открытую ладонь. Они хотели денег. Здесь прошло много туристов по направлению к Нилу. Я кивнула, но где-то в глубине души почувствовала опасность. Сделав несколько снимков, пошла к машине, чтобы взять деньги. Когда я открыла сумку, меня как кипятком обдало: у меня больше нет наличности, только чек, который я хотела выкупить в Джубе. Динка за мной наблюдали. Неожиданно один из них вырвал сумку у меня из рук. Я попыталась собрать то, что из нее вывалилось. И тут рядом со мной стояли уже не три туземца, а пять или шесть, и многие выходили из кустов. Динка по праву чувствовали себя обманутыми. Они сильно жестикулировали и поставили копья в угрожающее положение. В это опасное мгновение мой взгляд упал на металлический портсигар, купленный в Малакале. Я подержала его на солнце так, чтобы он заблестел как золото, и бросила через головы динка в траву. Пока они мчались за коробочкой, водитель газанул. Чудо и счастье, что автомобиль выскочил из тины. Еще долго динка бежали за нами с копьями и громким ревом. Водителя и меня обуял смертельный ужас — если бы машина остановилась, можно представить последствия. Это был единственный раз за всю экспедицию, когда мне угрожали первобытные африканцы. По моей собственной вине…
Слишком рано начало темнеть, паром мы прозевали. Только ночью добрались до Нила. В Судане едва ли найдется место, более любимое москитами, чем южный Нил. Ночь была полна мучений.
Первым утренним паромом мы переправились через реку, и водитель отвез меня в дом для гостей Джубы. Более чем примитивное строение, с клопами в матраце. Сразу возникло желание уехать отсюда как можно быстрее. Но как? Машины уже нет, деньги — на исходе. Обратный авиабилет — из Найроби, но туда еще сотни километров. С Джубой тогда не было ни железнодорожной, ни автобусной связи. Оставалось разузнать, не подвезет ли меня грузовик.
Прежде всего надо было зайти на почту, забрать свои письма. Открывать страшно — с момента моего отъезда из Мюнхена прошло более полугода. Сообщали, что мама здорова — а это единственное, что меня волновало. Она даже получила от меня письма. Менее приятным было то, что я не обнаружила известий от Улли, секретаря моего друга Гарри Шульце-Вильде, который и представил мне его в Мюнхене для подготовки к поездке в Судан. Улли должен был телеграфировать о получении отснятых пленок, отправленных мной из Малакаля. Он твердо обещал письменно докладывать обо всех деталях — о нечеткости съемки или неправильном освещении, других подобных вещах. Неужели в фотоаппарате из-за тряски что-то повредилось? Об этом даже подумать ужасно. По возвращении в дом я была неприятно удивлена, встретив Оскара Луца и «нансеновцев». Предполагалось, что они уже давно в Кении. Мы прохладно поздоровались, и я постарались избежать дальнейшего общения с ними.
Но затем мне повезло: немка, работавшая старшей медсестрой в больнице Джубы, забрала меня из отвратительного дома для гостей и разместила у себя. Впервые после того, как я покинула Хартум, довелось поспать на настоящей кровати, посетить нормальный туалет и посидеть на настоящем стуле со спинкой. Особенно я наслаждалась ароматом и видом цветов в саду моей спасительницы.
Рольф Энгель, который пока еще был среди «нансеновцев», вскоре сделал мне удивительное предложение — довезти меня до Нимуле — пограничной станции между Суданом и Угандой. На следующее утро я сидела рядом с Рольфом в «фольксвагене». Он рассказал о трудностях, с которыми столкнулась их экспедиция при съемках племени нуэров. Миллионы живущих в тех болотистых областях москитов сделали эту работу невыносимой.
По дороге в Нимуле мы еще засветло добрались до таможенного поста. Когда «нансеновцы» увидели меня с Рольфом Энгелем, они вышли из себя. Рольф попросил Луца взять меня с собой до Кампалы, однако добился только того, что я еще на некоторое время осталась в машине. Когда мы достигли Гулу в Уганде, меня даже не подвезли до отеля, выбросили с вещами прямо посередине улицы. Усевшись на краю дороги на свои ящики с вещами, я обдумывала, что же делать дальше. Оставаться здесь было нельзя, с другой стороны, ящики и мешок слишком тяжелы; я не могла их унести и, разумеется, не хотела оставлять на дороге. Уже стемнело. В свете фонарика я разглядела прохожего, молодого парня, подозвала, показала на багаж и спросила: «Где гостиница?»
Казалось, он понял мой вопрос, убежал и через несколько минут вернулся с двумя мужчинами. Все вместе они перенесли мои вещи. Гостиница, построенная англичанами, находилась всего в нескольких шагах от места моего вынужденного «привала».
Когда при восходе солнца я отправилась на автобусную остановку, там уже ждала толпа народа — все туземцы, в основном женщины и дети, тащившие с собой бананы, плоды манго, кур… Смогут ли взять меня — с моими ящиками и морским мешком? Сомнительно. Автобус еще не остановился, как все бросились на его приступ. Я со своим багажом осталась стоять. Подошел водитель, крепкий негр, взял мою поклажу и водрузил ее на переполненную крышу автобуса. Затем мягким толчком он подтолкнул меня внутрь. Две толстушки африканки помогли мне усесться, а потом всю дорогу подхихикивали над белизной моей кожи.
Найроби — это город, где я смогла бы остаться жить навсегда. Город мечты. Климат круглый год более чем приятный, здесь никогда не бывает слишком жарко. К тому же круглый год цветут сады. Есть возможность добраться за несколько часов до Индийского океана с его белыми песчаными пляжами. Сразу за окраиной города можно наблюдать за африканскими животными.
Со времен «Черного груза» у меня здесь было много друзей, среди них — землячка, Анне Эльвенспоэк, жившая к тому времени в столице Кении уже несколько лет. Анне являлась обладательницей прекрасной квартиры и на правах хозяйки усиленно баловала меня всяческими кулинарными изысками.
Я пыталась сделать все возможное, чтобы погостить здесь подольше и отодвинуть возвращение домой. Хотелось сделать еще несколько фото масаев. Мое намерение укрепила встреча с Эрнстом фон Изенбургом,[485] пожилым господином, который обосновался в Восточной Африке несколько десятилетий назад, лишился за эти годы своей фермы у подножия Килиманджаро и ныне работал руководителем туристической немецкой компании «Марко Поло». У него был старый автобус «фольксваген», и, что для меня самое важное, он владел языком масаев и других племен. Изенбург был готов пригласить некоторых вождей масаи и дать мне возможность их сфотографировать. Он предложил мне разовый договор. За свою работу гида, водителя и повара, а также за амортизацию машины он потребовал только 50 марок в день, не считая расходов на бензин и продовольствие. Причиной такой скромности была наша обоюдная симпатия к масаям. Изенбург рассказал, что на его прежней ферме неподалеку от Танганьики масаи могли пасти свои стада, и отвечали ему за это дружбой.
И все же принять столь заманчивое предложение я не могла. Не было денег. Тогда я решилась взять у одного из своих зажиточных знакомых кредит. Я послала телеграмму Ади Фогелю,[486] владельцу замка Фушл, «соляному барону» и попросила переслать мне 3000 марок.
И действительно, уже через несколько дней эта сумма была получена. Теперь, наконец, можно навестить масаев.
Еще до конце мая 1963 года мы покинули Найроби. Небо было затянуто облаками, погода стояла довольно-таки прохладная. Продукты закупили на рынке — на несколько недель. Огромное количество фруктов и овощей. Машину забили до последнего уголка.
