Чтобы предчеловек мог нормально существовать и развиваться, он должен был систематически получать мясо. Однако доступ к мясу зависел от его положения в существующей в стаде иерархической системе. Только доминирующим индивидам был гарантирован доступ к мясу. Большая по сравнению с другими членами группы приспособленность к производственной деятельности не была таким качеством, которое могло бы доставить предчеловеку высокий статус в системе доминирования — это обеспечивалось обычно агрессивностью, смелостью, значительной физической силой, которые совершенно не обязательно должны были сочетаться с большей, чем у остальных членов стада, способностью к изготовлению орудий.
Можно сказать даже больше — имеются серьезные основания полагать, что наличие у индивида качеств, способствующих успеху производственной деятельности, делало менее вероятным существование у него таких особенностей, которые бы обеспечивали ему высокий ранг в иерархии. Изготовление более совершенных орудий предполагало усложнение центральной нервной системы, прежде всего головного мозга, способность к более тонким и точным движениям, но отнюдь не развитие мускулатуры. Обладание большой физической силой не столько способствовало, сколько препятствовало изготовлению более совершенных орудий.
В результате индивиды, более способные к изготовлению орудий, имели не только не больше, а напротив, меньше шансов получить высокий статус (а потому выжить и оставить потомство), чем особи, менее способные к этому. Но в таком случае естественный индивидуальный отбор должен был вести к уменьшению числа индивидов, более других способных к производственной деятельности. В противоположном направлении действовал грегарно-индивидуальный отбор. Однако последний не всегда мог взять верх или хотя бы даже нейтрализовать действие индивидуального отбора. Все это всегда мешало совершенствованию производственной деятельности, а на определенном этапе с неизбежностью стало преградой на пути ее дальнейшего развития.
Таким образом, существовавшие в объединениях поздних предлюдей отношения, которые всегда были препятствием для развития производственной деятельности, начиная с определенного момента, сделали просто невозможным ее дальнейшее совершенствование. С этих пор дальнейший ее прогресс стал абсолютно невозможным без появления у индивидов, обладающих большими способностями к производственной деятельности, по крайней мере, не меньших шансов получить мясо, чем у любых других членов объединения. А для этого нужно одно — такой порядок, при котором все взрослые члены объединения без исключения получили бы равный доступ к охотничьей добыче.
Необходимость в новых отношениях внутри объединения диктовалась нуждами развития производственной деятельности, и в этом смысле была производственной потребностью. Она возникла внутри объединения и заключалась в необходимости его перестройки, была нуждой прежде всего объединения в целом, т. е. всех его членов вместе взятых, и только тем и каждого из них.
Так в стаде поздних предлюдей наряду с биологическими потребностями его членов возникла еще одна потребность, которая по своему источнику и по своему характеру качественно отличалась от всех остальных. Она не была биологической, она не уходила своими корнями в зоологические материальные структуры. Эта потребность была, во-первых, производственной, во-вторых, групповой, грегарной. Тем самым стадо поздних предлюдей стало принципиально отличаться от всех объединений животных, не исключая стада ранних предлюдей, что и предопределило его особую судьбу.
Новая потребность состояла в объективной нужде возникновения общности охотничьей добычи, общности мяса, общности пищи в пределах целого объединения. Эта общность пищи не могла быть биологической по своей природе, подобной той, что существовала в биологическом сверхорганизме — рое пчел, муравейнике и т. п.
Стадо поздних людей не могло превратиться в биологический сверхорганизм, ибо морфологическая специализация высших млекопитающих, превращение их из полноценных биологических индивидов в органы сверхорганизма была невозможной. Требуемая общность пищи должна была иметь совершенно иную природу.
Для обозначения этой общности давно уже существует термин — „коллективная собственность". В результате появления и развития производственной деятельности рано или поздно насущной необходимостью стало возникновение собственности на мясо, причем собственности коллективистической, коммунистической, коммуналистической. Ком-муналистическая собственность могла существовать и проявляться только в коммуналистических отношениях распределения. Суть этой собственности и этого распределения заключалась в том, что каждый член объединения имел неотъемлемое право на долю добытого другими ею членами исключительно лишь в силу принадлежности его к этому объединению. Принцип коммуналистического распределения — от каждого по способностям, каждому — по потребностям.
Иначе говоря, возникновение и развитие производственной деятельности рано или поздно сделало необходимым возникновение социально-экономических и вообще социальных отношений, т. е. появление общества. И оно с неизбежностью начало возникать.
Экономические отношения собственности не могут существовать без волевых отношений собственности. Поэтому зарождение социально-экономических отношений с неизбежностью предполагало становление общественной и индивидуальной воли, появление первых норм поведения
Пролить свет на генезис первых социальных норм позволяют данные этнографии. Этнологи давно уже выделили из огромного многообразия правил поведения, существовавших в первобытном обществе, нормы особого рода, которые получили название табу, и столь же давно заподозрили, что именно в такой форме возникли самые древние из всех существующих человеческих поведенческих норм.
Табу есть норма не позитивная, а негативная. Она не предписывает совершение каких-либо действий. Наоборот, она запрещает определенные действия. Суть табу — в запрете. Термин „табу" прежде всего применяется для обозначения особого рода запретов совершать определенные действия и самих этих запретных действий. Первоначально табу и представляли собой лишь запреты. Не все табу-запреты регулировали отношения людей в обществе, т. е. были нормами поведения. Но именно в табу— нормах поведения, поведенческих табу, все особенности табу-запретов проявлялись наиболее отчетливо. Они были исходной, первоначальной формой табу. В дальнейшем речь будет идти только о них.
Если всякое поведенческое табу есть запрет, то не всякая норма поведения, состоящая в запрете тех или иных действий, есть табу. Табу — запрет особого рода. Он с неизбежностью включает в себя три основных компонента.
Первый компонент — глубокое убеждение людей, принадлежащих к определенному коллективу, что совершение любым его членом определенных действий неизбежно навлечет не только на данного индивида, но и на весь коллектив какую-то страшную опасность, возможно, даже приведет к гибели их всех. При этом люди не могут сказать ничего определенного ни о природе этой опасности, ни о том, почему и каким образом данные действия влекут ее за собой. Им известно только, что, пока люди воздерживаются от такого рода действий, эта опасность остается скрытой, когда же они их совершают — эта опасность из потенциальной автоматически превращается в реальную и угрожает им гибелью. Вот почему они рассматривают человека, совершающего такого рода действия, одновременно и как находящегося в опасности, и как представляющего опасность для коллектива.
Второй компонент — чувство ужаса перед неведомой опасностью, которую навлекают известные действия людей на коллектив, и тем самым страха перед этими таящими опасность действиями.
Третий компонент — собственно запрет, норма. Наличие запрета говорит о том, что ни веры в опасность, навлекаемую данными актами поведения человека, ни ужаса перед ней не было достаточно, чтобы отвратить людей от совершения опасных действий. Отсюда следует, что эти действия были чем-то притягательны для людей, что были какие-то достаточно могущественные силы, которые толкали человека к совершению этих действий.
И так как эти действия того или иного члена общества были опасны не только для него самого, но и для человеческого коллектива в целом, коллектив должен был принимать меры, чтобы заставить всех своих членов воздерживаться от опасных действий, наказывая тех, кто с этим требованием не считался. Опасные действия становились запретными.
Таким образом, табу представляли собой нормы поведения, как бы извне навязанные обществу какой-то посторонней. внешней силой, с которой невозможно было не считаться. На эту особенность табу давно уже обратили внимание некоторые исследователи. Именно такой характер должны были иметь первые нормы поведения, возникшие как средства нейтрализации опасности, которую представлял для формирующегося общества зоологический индивидуализм. При таком подходе становится понятнее природа силы, толкавшей людей к опасным действиям. Этой силой была власть биологических инстинктов.
