Илья Голенищев-Кутузов - Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

Есть сила грубости. Передушить
В объятьях газовых германских камер,
Повесить сильных, слабых заушить,
Чтоб голос правды изнуренной замер.

Над грудою окровавлённых тел,
На кладбищах униженной Европы
В кромешной тьме ты ощупью хотел
В достойный мир найти святые тропы.

Есть сила нежности. Она с тобой,
В твоей душе измученной, усталой,
Вот Ариэль в пустыне голубой,

Легчайший, пролетел над розой алой.
И никнут стены тонкие долин,
И детский смех звучит среди руин.

О демоны в одеждах из свинца,
Последний дар обманутой Пандоры,
Предвестники безумного конца –
Вы времена смесите и просторы.

В утробах ваших хаос опочил
И силы излучаются глухие:
Насмешка над гармонией светил,
Проклятие растерзанной стихии.

Вы разложили атомы души,
Материи поколебали грани,
И слышен страшный шепот: «Поспеши

Цепочки взрывов мерить в океане.
В тебе самом таится смерть твоя –
Предельный жар и хлад небытия».

Я – царь великих вод Тутанхамон
В двойной короне пламени и влаги.
Прервали вы, неопытные маги,
Связь вещества и цепь земных времен.

Не зная сил, таящихся во мне,
Явленья Ра вы назвали ураном,
К Осириса вы прикоснулись ранам,
Но тайну тайн познали не вполне.

Я встретил вас в моем безмолвном гробе.
Лучи в моей асфальтовой утробе
Дрожали, ждя освобожденья миг.

В моей недвижности – миров круженье,
В нетленности – атомов разложенье.
И вас убьет мой мстительный двойник.

Кудесники химических котлов,
В природы тайники проник ваш гений
Не заклинаньями бессильных слов,
А точностью холодных вычислений.

Науку прикрываете, жрецы,
Лабораторий белою хламидой,
Склоняетесь ревнивые скопцы,
Перед богиней гибели Изидой

Вы знанье унесли в запретный храм,
Торопите атомов разложенье
И копите лучи уничтоженья, –

Но тайн египетских не вырвать вам
От вставших из гробов премудрых мумий
Для торжества рассчитанных безумий.

Меня сломать? Убить меня легко
А вам убийство не впервые.
Вам кажется – Россия далеко.
А здесь она, моя Россия.

Не я боюсь – боитесь вы меня,
Предвидя грозное возмездье.
А надо мной в ночи горят Кремля
Неугасимые созвездья.

За новой жизни золотую зарю
Какую звезду тебе подарю?
Любимая, выбирай!
Она отвечала: «Мне подари
Вон ту, незаметную, что горит
В недоступной синей дали.
Она далека, она глубока,
Легчайшие кроют ее облака
От печальной нашей земли.
Но сильнее и ярче близких планет
Той звезды зачарованный свет,
Трепещущий тихий зов.
Это любви моей звезда,
Страсти, не меркнущей никогда
В безмерной глуби миров».

О дитя осиянных ночей,
Почему тебя прельстил
Нежный сумрак белых ночей
И пожар полярных светил?

Там, над омутами вешних вод,
Остановлен солнца поворот
И русалок песни звучат,
Непривычные слуху наяд.

И такая в них страсть и печаль,
Перелив зачарованных слов,
Что забудешь лазурную даль
И оливы отчих садов.

Превратишь ли ты льды в цветы
И в сапфир – седые моря?
Не Аврора ли севера ты,
Золотая юга заря?

Жизнь моя висит на тонкой нити
У зияющей черты.
Еле видимую не сучите,
Парок сухопарые персты.

Мне назначенное совершенство,
Знаю, не достиг вполне,
Но богов я чувствовал блаженство,
Подымаясь на большой волне.

Этот иль иной последним будет?
Ринется крылатый конь,
И меня омоет и рассудит
Только Лета и огонь.

У древних учись
слышать и видеть,
и будь немногоречив.

Лес пахнет хвоей.
Белка качнула ветку.
Зной неподвижен.

Ветер осенний.
Души невоплощенных
воют за дверью.

Корнями сплелась
с доброю злая трава.
Где исцеленье?

Туча недвижна.
Парус повис бессильно.
Сердце ждет бури.

Над Хиросимой
дьявольский гриб распался.
Кто спит спокойно?

Умолк барабан.
К морю дракон улетел.
Закрой глаза. Спи.

Коротки тени.
Жестко звенит цикада.
Солнце в зените.

Бабочка это?
Нет, клена красный листок
уносит осень.

Восток и Запад
ты охватил, проникнув
в тысячелетья.

Я полюбил насмешливый ваш взгляд
И гаммы иронических улыбок.
Вы знаете – явлений мир так зыбок,
И глубоко лежит познанья клад.

Презрение к глупцам – не сердца хлад.
Над топью заблуждений и ошибок
Вы тех отметили, чей разум гибок,
И близок вам души высокий склад.

Там, где подсчет ведут структуралисты,
Вы поэтический храните слог,
Не зачисляя роботов в лингвисты.

Пусть делит смысл и форму простофиля,
А вы открыли нам – помилуй Бог! –
Толстого стиль, а не Андрея Стиля.

Всегда склоняется сенат
Перед увенчанным капралом.
И твой, Гораций, меценат
Был полицейским генералом.

Всегда склоняется поэт
Пред пользы ищущей цензурой.
Он дорожит своею шкурой
Градоправитель им воспет.

Уста молчанием сковать
Не лучше ль, чем, двоясь, лукавить,
И проституткам подпевать,
И кесарей солдатских славить.

Я не стремился мир мой оправдать
И приникал к истокам Иппокрены.
Я позабыл убогих судеб плены,
Но в недостойном не хотел дерзать.

Чтоб будущее втайне развязать,
Я проходил сквозь мысленные стены,
И вот познал веков грядущих смены,
Лишь не постиг простую благодать.

Бесчисленные вижу я пути.
Иль снова я восстану во плоти,
Чтоб жечь сердца нежданным вдохновеньем?

Когда же минут мириады лет
И снисхожденье станет восхожденьем –
Свет одолев, увижу тихий свет.

Ты скажешь – Мачадо нет.
Смахни слезу с ресниц:
Испании жив поэт.
В блеске ночных зарниц,
В сияньи летних гор,
В плеске вечных вод.
Он дышит, и жив его взор
В звучаньи его стихов.