В описанном в былине обряде хорошо видны некоторые вехи ритуального действа. Во-первых, жеребьевка. Выбор того, кто отправится к Морскому царю. Переход в подводное царство, происходящий через сон. Как повествует былина, Садко от страха уснул, а проснулся у Морского царя. Что это было на самом деле — мистерия, инсценировка? Возможно, что ряженые, проводившие обряд, изображали перед Садком слуг Морского царя и его самого. Традиция ряженья до сих пор широко распространена в славянском фольклоре и на свадьбе, и на масленице, и на святках.
Болгарские ряженые кукеры
Можно предположить, что сонные видения были навеяны одурманивающими веществами. Известно, что архаичные традиции инициирования практиковали и тот и другой метод воздействия на сознание посвящаемого.
Некоторые обряды находящихся еще в языческой вере западных славян нам известны из описаний современников. Характерно, что, например, славянское племя ран — руяне (прежние жители острова Руян, современного немецкого Рюгена), они в обязательном порядке жертвовали на содержание своих храмов значительную часть военной добычи.
Садко, подобно им, возвращаясь из похода с богатыми барышами, с такой речью обращается к своей дружине:
Ай же ты, дружина хоробрая!
Ай как сколько по морю ни ездили,
А мы морскому царю дани не плачивали.
А теперь-то дани требует морской-то царь в синё море84.
Они же (балтийские славяне) широко практиковали кидание жребия для того, чтобы узнать волю своих языческих богов. Напомним о том, что практики, подобные описанным в былине о Садке: кидание жребия, выделение части добычи с военного похода жрецам, — широко были распространены именно на Южной Балтике и именно у славян.
Примечательно, что попадает к Морскому царю Садко, засыпая на доске; посыпается он уже в Морском царстве. Проникновение в волшебный мир через сон, как через образ временной смерти, — ихарактерная черта для инициации:
А заснул Садко на той доске на дубовыи.
А как ведь проснулся Садко, купец богатый новгородский.
Ай в окиян-море да на самом дне…
Описанные в былине дань Морскому царю и последующая жеребьевка недвусмысленно напоминают многие дохристианские обряды западных славян:
Ай же ты дружина хоробрая!
Ай возьмите-тко уж как делайте
Ай да жеребья да себе волжаны,
Ай как всяк свои имена вы пишите на жеребьи,
А спущайте жеребья на синё море…
Во время второй инициации, где Садко переходит из «прохожего», незваного музыканта в статус гостя Морского царя, он играет самому царю, вызывая шторма и бури. Некоторые варианты былины говорят о том, что и в этом случае второго посвящения Садку, как и на берегу Ильменя, пришлось играть под водой три дня подряд. Примечательно, что и главный «гусляр» карело-финского эпоса «Калевала» проводит под водой три дня, спасаясь от погони: «Например, согласно приладожской версии сюжета о похищении сампо в Похьеле, Вяйнемяйнен, спасаясь от погони, уходит «внутрь моря» и находится там три дня…»85. Также временно уходит из мира людей Орфей, правда, не под воду, а под землю — в Аид. По нашему мнению, это совпадение в эпосах не случайно, это отражение архаичного прототипа, легшего в основу упомянутых сказаний.
Пляска Морского царя — это воинский танец, он причиняет много бед корабельщикам. По совету святого Николы Можайского Садко в ритуальной форме прекращает игру, поломав колки и порвав струны. После чего на море сразу же устанавливается приемлемая погода. Тогда-то царь и предлагает Садку выбрать себе жену из своих дочерей. Напомним, что у гусляра есть уже жена в Новгороде и речь может идти только о символическом браке для ритуального породнения с мифологическим покровителем гусляров — Морским царем.
По совету Николая Чудотворца Садко выбирает самую последнюю из 900 дочерей-речек. Интересно, что дочки Морского царя делятся на 3 «табуна», по триста в каждом. Почему так? Не просто же это гипербола!? Тут явно какой-то ускользающий от понимания нашего современника смысл.
Для того чтобы понять это разделение рек на «табуны», необходимо мысленно поместить себя на Валдайскую возвышенность — великий водораздел86. Алаунская возвышенность, или Валдайские горы, территориально расположена на исторической Новгородской земле. Очевидно, что для местного жителя этим водоразделом все окружающие реки естественно делятся на три категории — северные, западные и южные (по принадлежности к бассейнам Северного ледовитого океана, Балтийского моря, Волги и Каспийского моря). Разделенные Валдайской возвышенностью крупные реки текут в три разные стороны. Заметим, что Садко женится именно на речке (бассейн Ильменя), принадлежащей к северным рекам. То есть он вступает в родство с дочерью Морского царя, живущей на севере. Случайно или нет, но деление рек на три «табуна» совпадает не только с географией региона, но и с зафиксированной этнологами тройственностью сохранившейся до наших дней гусельной традиции. Исследователи выделяют характерные новгородские гусли, псковские гусли и традицию волжскую, сохранившуюся большей частью у современных марийцев и татар, то есть в области «южного табуна рек».
Если череда этих совпадений не случайна, то былина описывает не только обряд посвящения Садка в новый статус гусляра на Балтике, но и сообщает о его, как выпускника, последующем «распределении» по месту жительства — на родину в Новгород. Памятуя о тождестве образа лебедей, волн, рек с дочерьми Морского царя и о поэтическом параллелизме «волна-струна», мы еще раз убеждаемся, что в былине описано не простое путешествие новгородского купца, а его инициация как гусляра, проводившаяся где-то на Балтийском (Синем) море.
Как и положено в инициационной практике, пробуждение Садка переносит его в реальный мир — на берега реки Чернавы, под Новгород. Там он встречает свою дружину и реальную земную супругу, совершающих по нему поминальные обряды:
Ай как он проснулся Садко, купец богатый Новгородский,
Ажно очудился Садко во своём да во городе,
О реку о Чернаву на крутом кряжу.
Ай как тут увидел, бежат по Волхову
А свои да черные да корабли,
А как ведь дружинушка как хоробрая.
А поминают ведь Садка в синём мори.
Ай Садка, купца богатого, да жена его
А поминат Садка со всей дружиною хороброю.
А как увидела дружинушка,
Что стоит Садко на крутом кряжу да о Волхово.
Ай как дружинушка вся она расчудовалася,
Ай как тому чуду ведь сдивовалася.
Что оставили мы Садка да на синем мори,
А Садко впереди нас да во своём во городе.
Ай как встретил ведь Садко дружинушку хоробрую,
Все черные тут корабли.
А как теперь поздоровкались,
Пошли во палаты Садка, купца богатого.
По всей видимости, поздоровавшись, они пошли в палаты к Садку, чтобы отпраздновать окончание его посвящения и «назначения на новую должность». Из былины складывается впечатление, что Садко получил «распределение» на должность как минимум «куратора» гусельной традиции в районе рек, принадлежавших бассейну Ильмень озера.
В этой части былины мы видим все признаки окончания инициации: произошла условная смерть гусляра и его символическое возрождение в новом статусе. Обряд поминок, видимо, в действительности некогда проводился над условно «утонувшим» гусляром. Показательно его оживание и всеобщая радость появившемуся «со дна моря» Садку. Это уже черты празднования его нового «дня рождения». Чествование его нового статуса.
Былина заканчивается тем, что гусляр поставил Николаю Чудотворцу церковь в благодарность за помощь в вызволении от Морского царя. Былина также подчеркивает, что после возвращения домой гусляр больше никуда не ездил.
Рассмотрев и проанализировав инициационные сюжеты, характерные для общеевропейской и общечеловеческой традиций в былине о Садке, мы можем сделать вывод: былина о гусляре — это не столько полусказочное повествование о новгородском путешественнике-музыканте, сколько текст, описывающий древнерусские мистериальные практики посвящений, существовавших некогда в среде гусляров.
